Динам, Жак

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жак Динам
Jacques Dynam
Имя при рождении:

Жак Андре Франсуа Жозеф Барбе

Дата рождения:

30 декабря 1923(1923-12-30)

Место рождения:

Монруж, Франция

Дата смерти:

12 ноября 2004(2004-11-12) (80 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Гражданство:

Франция Франция

Профессия:

актёр

Карьера:

19422004

Жак Дина́м (фр. Jacques Dynam), настоящее имя Жак Андре́ Франсуа́ Жозе́ф Барбе́ (Jacques André François Joseph Barbé); 30 декабря 1923, Монруж, Франция — 12 ноября 2004, Париж, Франция) — французский актёр. Сыграл множество ролей на телевидении и в театре.

Известен по роли «Бертрана», помощника «комиссара Жюва» в фильмах про «Фантомаса»





Биография

Жак Андре Франсуа Жозеф Барбе родился 30 декабря 1923 года, в пригороде Парижа — городке Монруж (департамент О-де-Сен). После получения среднего образования, в начале сороковых годов, молодой человек приходит в театральную труппу Жана Дасте[fr] (фр. Jean Dasté), где под именем Жака Динам, он играет более чем три года. Параллельно, он также снимается в нескольких фильмах. В 1945 году, Ив Аллегре наконец выбирает его на первую в его жизни значимую роль в фильме «Демоны рассвета[fr]», где его партнёршой по съёмочной площадке становиться Симона Синьоре.

Впоследствии, Жак Динам играет различные роли. Он чередует с легкостью комические и драматические амплуа, играя с такими звёздами эпохи, среди которых: Пьер Френе в «Барри» (1948), Пьер Бланшар в «Доктор Леннек» (1948), Морис Шевалье в «Моё яблоко» (1950), Фернандель в «Мадемуазель Нитуш» (1953), и Мишель Симон в «Невыносимый господин Болтун» (1955).

Верный друг режиссёра Андрэ Юнебеля, Динам сыграл в дюжине его фильмов. Их первое сотрудничество началось в 1948 году в фильме «Миллионеры на один день», где он играл с Габи Морлей, Он исполнил роль инспектора Бертрана, козла отпущения Луи де Фюнеса — комиссара Жюва в трёх фильмах о «Фантомасе» в 1964, 1965 и 1966 годах. Жак Динам сыграл семнадцатью годами ранее роль любознательного героя, созданного Пьером Сувестром в фильме режиссёра Жана Саша[fr] «Фантомас»[fr], сегодня почти забытом, который был вдохновлён персонажем Марселя Аллена в 1909 году, адаптированным в кино с 1913 года французским режиссёром и сценаристом Луи Фейадом в серии о «Фантомасе».

В театре Жак Динам, единогласно оценённый публикой и профессией, играет в более чем пятидесяти пьесах.

Он играет в пьесах Жан Жионо в «Le bout de la route» (1942), Фелисьен Марсо в «L’œuf» (1955/56), Жорж Фейдо в «La main passe» (1968), Барилле и Греди в «Folle Amanda» (1971/72), и Карло Гольдони в «Les rustres» (1978 и 1982/83). В 1996 году, он вышел на сцену в последний раз исполнив роль в пьесе Саши Гитри «Le Comédien» .

В 2002 году актёр сыграл в одном из своих последних фильмах в «Фанфан-Тюльпан» с Венсан Пересом и Пенелопой Крус. Он принял участие в более чем сотне фильмов, серий или телевизионных передач. Жак Динам также дублировал десятки радиопередач.

Жак Динам умер 12 ноября 2004 года, в Больнице Святого Иосифа (фр. Hôpital Saint-Joseph), в XIV-ом округе Парижа от последствий пневмонии на восемьдесят первом году жизни.[1].

Избранная фильмография

Актёр

1974 Четыре мушкетера (ШАРЛО) Трактирщик

Сценарист

Работа в театре

  • 1946: Auprès de ma blondeМарселя Ашарда, режиссёр Пьер Френе, — Théâtre de la Michodière
  • 1952: Harvey — Мари Шаз, режиссёр Марсель Ашаря, — Théâtre Antoine
  • 1954: Les Quatre VéritésМарселя Эме, режиссёр Андре Барсак, — Théâtre de l'Atelier
  • 1960: L'Etouffe-ChrétienФелисьена Марсо, режиссёр Андре Барсак, — Théâtre de la Renaissance
  • 1964: Croque-monsieur — Марселя Митуа, режиссёр Жан-Пьер Гренье, — Théâtre Saint Georges, Théâtre des Ambassadeurs
  • 1967: Xavier — Жака Деваля, режиссёр Жак-Анри Дюваль, — Théâtre Edouard VII
  • 1969: Le BabourФелисьена Марсо, режиссёр Андре Барсак, — Théâtre de l'Atelier
  • 1971: Folle Amanda — Пьера Барилле и Жана-Пьера Греди, режиссёр Жак Шарон, — Théâtre des Bouffes-Parisiens
  • 1973: La Royale Performance — Марселя Митуа, режиссёр Жан-Пьер Делаж, — Théâtre des Bouffes-Parisiens
  • 1976: L'École des cocottes — Поля Армонта и Марселя Гербидон, режиссёр Жак Ардуен, — Théâtre Hébertot
  • 1979: La Bonne SoupeФелисьена Марсо, режиссёр Жан Мейер, — Théâtre des Célestins,
  • 1980: La Bonne SoupeФелисьена Марсо, режиссёр Жан Мейер, Théâtre des Célestins, Théâtre Marigny
  • 1981: DominoМарселя Ашарда, режиссёр Жан Пиат, — Théâtre Marigny
  • 1983: L'Étiquette — Франсуазы Дорен, режиссёр Пьер Дюкс, — Théâtre des Variétés
  • 1992: Knock ou le triomphe de la médecineЖюля Ромэна, режиссёр Пьер Монди, — Théâtre de la Porte Saint-Martin

Напишите отзыв о статье "Динам, Жак"

Примечания

  1. [www.cineartistes.com/fiche-Jacques+Dynam.html Биография переведена с французского сайта, смотрите источник]  (фр.)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Динам, Жак

– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.