Династическая уния
Поделись знанием:
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
Династическая уния (династический союз) — политическое объединение, в котором два государства управляются одной династией, а их границы, законы и интересы остаются различными[1]. Эта форма отличается от личной унии, в которой два государства управляются одним монархом, а не одной династией.
Примеры
- С убийством Санчо IV королевство Наварра была захвачена его двоюродными братьями Альфонсо VI Кастильским и Санчо V Рамиресом Арагонским и последний стал королём Наварры в 1076 году, что привело к полувековому (1076—1134) арагонскому правлению.
- Брак графа Барселоны Рамона Беренгера IV с будущей королевой Арагона Петронильей[en], состоявшийся в 1137 году, привёл к формированию Арагонской короны[2][3].
- Брак Ягайло и Ядвиги, заключённый в 1385 году, в основном называется современными историками Кревской унией. Уния положила начало формированию Речи Посполитой.
- Брак Изабеллы I Кастильской и Фердинанда II Арагонского, состоявшийся в 1469 году, заложил основу для королевства Испания. Они не заняли свои троны до 1474 и 1479 соответственно[4].
- После заключения династической унии между Испанией (союз между коронами Кастилии и Арагона) и Португалии (1580-1640)[5], обычно называемой современными историками Иберийской, двумя странами правила Филиппинская династия[en].
- Когда в 1603 году умерла Елизавета I, наследником стал король Шотландии Яков VI. В основном это называется союзом корон[en], эта династическая уния правила двумя странами с 1603 по 1653 год (когда монархия была официально отменена), и с 1659 года до объединения двух народов в 1707 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "Династическая уния"
Примечания
- ↑ Lalor, ed. Various authors. See Contents. Cyclopaedia of Political Science. New York: Maynard, Merrill, and Co., ed. John Joseph Lalor, 1899. [Online] available from www.econlib.org/LIBRARY/YPDBooks/Lalor/llCy821.html; accessed 21 June 2008; Internet
- ↑ John C. Shideler. [libro.uca.edu/montcada/intro.htm A Medieval Catalan Noble Family: the Montcadas, 1000-1230]. Проверено 24 апреля 2008. [www.webcitation.org/6AibKZjfz Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ Cateura Benàsser, Pau. [libro.uca.edu/aarhms/newsletters/AAHRMSFall07text.pdf Els impostos indirectes en el regne de Mallorca.]. Проверено 24 апреля 2008. [www.webcitation.org/6AibL06jp Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012]. El Tall dels Temps, 14. (Palma de) Mallorca: El Tall, 1996. ISBN 84-96019-28-4. 127pp. [price unknown]
- ↑ H. J. Chaytor. [libro.uca.edu/chaytor/hac16.htm Juan II. Union of Aragon with Castile]. A History of Aragon and Catalonia. Проверено 17 апреля 2008. [www.webcitation.org/6AibLS0Az Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ Stanley G. Payne. [libro.uca.edu/payne1/payne10.htm Chapter Ten, The Expansion]. A History of Spain and Portugal, Volume 1. Проверено 24 апреля 2008. [www.webcitation.org/6AibLrynf Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
Отрывок, характеризующий Династическая уния
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
