Династический период

История Древнего Египта Додинастический период 00 · 0 Династический период Раннее царство I · II Древнее царство III · IV · V · VI Первый переходный период VII · VIII · IX · X · XI Среднее царство XI · XII Второй переходный период XIII · XIV · XV · XVI · A · XVII Новое царство XVIII · XIX · XX Третий переходный период XXI · XXII · XXIII · XXIV · XXV Поздний период XXVI · XXVII · XXVIII XXIX · XXX · XXXI Эллинистический период Аргеады · Птолемеи Правители (фараоны, префекты, епархи, номархи )

Автор первой истории Древнего Египта, Манефон, предложил хронологическое деление истории страны, охватывающее период правления 30 династий. В современную эпоху в эту хронологию был внесён ряд уточнений. Ниже приводится периодизация древнеегипетской истории, предложенная в коллективной монографии История Древнего Востока. Ч. 2. Передняя Азия и Египет (М., 1988):

• Раннее царство (I—II династии) — 3120—2778 гг. до н. э.
• Древнее царство (III—VI династии) — 2778—2263 гг. до н. э.
• Первый переходный период (VII—X династии) — 2263—2070 гг. до н. э.
• Среднее царство (XI и XII династии) — 2160—1785 гг. до н. э.
• Второй переходный период (XIII—XVII династии) — 1785—1580 гг. до н. э.
• Новое царство (XVIII—XX династии) — 1580—1075 гг. до н. э.
• Третий переходный период — (XXI—XXVI династии) 1075—656 гг. до н. э.
• Позднее царство или Поздний период (XXVII—XXX династии) — 656—332 гг. до н. э., до завоевания Александром Великим.

Приведённые даты следует рассматривать как приблизительные, причём более точны позднейшие из них, тогда как самые ранние могут иметь погрешность в пределах нескольких столетий.

Раннее царство

Данные о Раннем царстве базируются на немногочисленных памятниках и нескольких предметах, содержащих надписи с именами царей. Подробных сведений о первых двух династиях не сохранилось. Колоссальные гробницы царей в Накаде, Абидосе и Саккаре, а также обширные могильники в Хелуане, к востоку от Нила, напротив Мемфиса, свидетельствуют, что постройки возводились преимущественно из глиняных блоков и дерева с ограниченным применением камня для сооружения стен и полов и для изготовления культовых табличек. Камень использовался для изготовления украшений, предметов обихода, сосудов разнообразных типов, зачастую изысканно украшенных, и немногочисленных статуй.

Важной чертой было укрепление в умах единства всей страны, отказ от рассмотрения Нижнего Египта как завоёванной территории. Активно велась внешняя политика: основными партнерами Египта были богатые деревом Финикия и Сирия, страны Синайского полуострова, торговавшие медной рудой, также осваиваются пути Аравийской и Ливийской пустынь. Фараонами I династии ведутся войны с азиатскими соседями.

Около сер. XXIX в. до н. э. царь Семхию сменил имя на «Периибсен», тем самым отождествив себя с мифологическим врагом бога Хора и перенёс столицу в Абидос. Нижний Египет после этого отделился и остался под властью II династии, по-прежнему чтившей Хора. Единство Египта было восстановлено последним из династии — фараоном Хасехемуи, завоевавшим Нижний Египет, и объединенное государство вошло в новый период своего развития.

Древнее царство

Начало эпохи Древнего царства связывают с восхождением на трон ок. 2780 до н. э. первого фараона III династии Джосера. Она ознаменовалась необычайно быстрым развитием архитектуры. В эту пору творил известный зодчий Имхотеп, с именем которого связано сооружение в Саккаре первой гигантской ступенчатой пирамиды. Она окружена каменной стеной, внутри которой находится обширный заупокойный комплекс — древнейшие возведенные человеком каменные постройки.

Полтора столетия разделяют пирамиды Джосера и Хеопса (Хуфу). В истории Древнего Египта это был период стабильности, благоденствия и могущества. Новшества в архитектуре продолжались, и их кульминацией явилась Великая пирамида, построенная в Гизе ок. 2560 до н. э. и предназначавшаяся для захоронения фараона Хеопса. Эта пирамида — крупнейшее архитектурное сооружение Древнего мира (высота 147 м, а весь комплекс занимает пространство в 5,3 га; колоссальные известняковые и гранитные блоки, из которых построена пирамида, иногда достигающие в длину 6 м, плотно подогнаны друг к другу). Уступают ей пирамиды преемников Хеопса: Хефрена (Хафры) — 143 м и Микерина (Менкаура) — 66 м.

Члены царской семьи и знатные вельможи имели собственные усыпальницы, расположенные рядами около пирамид правителей Древнего царства. В украшении этих гробниц достигла расцвета рельефная скульптура, впервые появившаяся ещё в додинастический Египет. В мастабах часто устанавливали статуи усопших.

В начале правления VI династии для фараона Униса при сооружении его пирамиды было введено новшество: на её внутренних стенах были вырезаны многочисленные иероглифические надписи, известные под названием Текстов пирамид. Они составлялись на протяжении нескольких столетий и содержат ритуальные тексты, связанные с погребением фараона, а также с продолжением его царствования и могущества в потустороннем мире. Эти тексты представляют бесценный источник сведений о религии Древнего Египта. Их копии имеются в пирамидах последующих правителей VI династии, а также — с добавлениями, разъяснениями, изменениями и искажениями — в гробницах частных лиц на протяжении всего династического периода.

Из-за скудности источников конкретные сведения о социальной структуре эпохи Древнего царства немногочисленны. Возможно, вплоть до IV династии фараон был главным, если не единственным землевладельцем. Высшие придворные должности обычно занимали члены семьи фараона. Для управления требовалось множество сановников и писцов, что привело к формированию невероятно многочисленного и сложно устроенного государственного аппарата. Наиболее важные должности стали практически наследственными, но на протяжении долгого времени оставались под жестким царским контролем. Некоторые должностные лица, не принадлежавшие к родственникам фараона, носили титул «сын царя» исключительно благодаря своим государственным функциям.

Фараоны VI династии строили многочисленные храмы как в Верхнем, так и Нижнем Египте. Кроме того, Пиопи I (ок. 2400—2375 до н. э.) предпринял военные походы на Синайский п-ов, в Палестину и Нубию. Его сын Пиопи II (2287—2193 до н. э.) также организовал поход вглубь Нубии и направил торговые миссии в страну Пунт (в районе совр. Сомали). Чрезмерная централизация власти и налоговый гнет, придавивший земледельцев, вызвали мятежные настроения среди знати и всеобщее недовольство населения. Правители провинций, прежде бывшие верными подданными фараона, стали проявлять значительную самостоятельность. Они перестали строить свои усыпальницы по соседству с пирамидами фараонов и предпочитали находить упокоение в гробницах, вырубленных в скалах близ собственных резиденций.

Первый переходный период

После 500-летнего периода величия Древнее царство распалось. Согласно Манефону, VII династия включала 70 мемфисских правителей, которые царствовали в общей сложности всего 70 дней. Однако несколько царей IX и X династий, имевших резиденцию в Гераклеополе (в 90 км к югу от Мемфиса), отчасти восстановили порядок и стабильность. Один из них — Хети IV — изгнал азиатских завоевателей, захвативших значительную часть дельты Нила, и возобновил торговые отношения с Сирией. Однако его власть на юге распространялась лишь до Среднего Египта. Гераклеопольские правители были заняты войнами с другими правителями Среднего и Верхнего Египта, а Хети IV в своих попытках одолеть восставших фиванских властителей, основавших XI династию, правление которой знаменует начало эпохи Среднего царства, заручился поддержкой номарха (правителя нома) из Сиута.

Время упадка (Первый переходный период) оказалось благотворным для творчества — при гераклеопольских правителях наивысшего расцвета достигла классическая древнеегипетская литература. «Поучение царю Мерикара» — послание фараона Хети III своему сыну, содержащее практические рекомендации правителю по приближению вельмож и преданных выходцев из народа — было создано в этот период. Описания бедствий того времени можно найти в «Пророчестве Нефертити» и «Речении Ипувера» (которое также может относиться ко Второму переходному периоду), в котором говорится о резком изменении климата и снижении урожаев, а также о растерянности людей, не понимающих, как созданное богами государство может прийти к такому упадку.

Среднее царство

Когда последние гераклеопольские цари столкнулись с фиванскими номархами, они обнаружили, что последние вступили в союз с правителями соседнего с Фивами Копта. Богом фиванцев был Монту, почитавшийся в таких религиозных центрах этой провинции, как Гермонтис и Тод. Верховным богом Копта был Мин, древнейшее египетское антропоморфное божество, культ которого слился с почитанием Амона в Гермополе — городе, расположенном на полпути между Фивами и дельтой. Храмовый комплекс фиванцев был перенесен в Карнак. Цари XI династии, носившие имена Интеф (Антеф) и Ментухотеп, отдавали предпочтение богу Монту, а верховным богом правителей XII династии, носивших имена Аменемхет и Сенусерт, стал Амон. При фараонах этих двух династий Фивы превратились в признанную религиозную столицу Среднего царства. Интефы и Ментухотепы разместили поблизости свою резиденцию, а у подножия западных гор, напротив Карнака, — царские усыпальницы.

Основатель XII династии Аменемхет I (ок. 1991—1962 до н. э.) был, по-видимому, узурпатором. Будучи визирем при дворе последнего Ментухотепа, он захватил власть в отсутствие законного наследника. Хотя он правил в течение 30 лет, его положение на престоле было непрочным. На двадцатом году царствования он назначил соправителем сына Сенусерта I, что показательно демонстрирует желание гарантировать преемственность власти. Когда Сенусерту отправился на войну, фараон был убит, как и позднее Аменемхет II (1911—1879 гг. до н. э.).

Резиденцией фараонов XII династии стала крепость Ит-Тауи, расположенная примерно в 30 км к югу от Мемфиса. Отсюда было удобно руководить строительными и иными общественными работами, восстановлением торговых связей Египта и его влияния в Палестине и Сирии, а также умиротворением обитавших в западной пустыне ливийцев — постоянного источника беспокойств. Происходило расширение Египетской державы и в южном направлении — была завоевана Нубия вплоть до второго нильского порога, а также основана и укреплена постоянная торговая фактория в Керме, к югу от третьего порога.

Вероятно, высшим достижением фараонов этой династии явилось восстановление Аменемхетом III (ок. 1849—1801 до н. э.) разветвленной оросительной системы. В Файюмской впадине, близ царской резиденции Ит-Тауи, была создана сложная сеть каналов, соединенная с Нилом через канал Бахр-Юсуф. Меридово озеро в Файюме было превращено в водохранилище, ежегодно во время паводков пополнявшееся по системе каналов водами Нила, а поблизости была основана новая столица Хетепсенусерт (совр. Кахун). Чтобы контролировать орошение полей в продолжительные периоды спада уровня Нила, на каналах были возведены шлюзы. Усовершенствованная и более разветвленная оросительная система времени правления Аменемхета III функционирует до сих пор.

В период Среднего царства в Египте продолжается развитие технологий: усовершенствуется обработка земли, происходит освоение бронзы. Весь народ Египта делился на две части: трудовое население относилось к категории «царских людей», а чиновники государственного аппарата составляли элиту. Такие общественные отношения лишь претерпев некоторые изменения просуществовали в Египте вплоть до нач. I тыс. до н. э.

Второй переходный период

Как и в эпоху VI династии, Египет времен Среднего царства пришёл в упадок из-за ряда слабых правителей. Имя последнего фараона XII династии неизвестно, а следующая XIII династия насчитывает свыше 50 правителей. Их резиденция по-прежнему находилась в Иттауи, и они продолжали поклоняться файюмскому богу-крокодилу Себеку. На то же время приходится череда быстро сменявшихся 72 правителей самостоятельной XIV династии, центром деятельности которой был Ксоис, расположенный в дельте. Именно в этот смутный период в Нижний Египет стали проникать многочисленные азиатские племена. Семитские имена нескольких фараонов XIII династии свидетельствуют, что представители этих чужеземцев иногда даже занимали трон.

Около 1725 до н. э. эти пришельцы, которых египтяне называли чужеземными правителями, а Манефон — гиксосами (досл. «цари-пастухи»), опустошили дельту. Спустя 50 лет один из их вождей взошёл на египетский трон, став основателем новой династии. Гиксосы навсегда сохранились в памяти египтян как безжалостные тираны и разрушители. Им удалось захватить значительную часть Египта, за исключением района Фив, и добиться союза с нубийскими вождями, сбросившими египетское иго.

Фараоны XV и XVI династий происходили из гиксосов, утвердивших новую столицу в городе Аварис (егип. Хат-Урат, совр. Телль эль-Даба). Об их родственных отношениях известно немного, но существуют свидетельства, что между ними шла борьба за трон. Обе династии существовали одновременно и были современниками XVII династии фиванских фараонов, которых они так и не сумели подчинить. Памятники того периода немногочисленны, однако этой эпохой датируется большое число находок скарабеев — вырезанных из камня жуков с высеченными на них именами. Скарабеи служат основным источником сведений о фараонах XV и XVI династий.

Около 1600 до н. э. Камос, последний фараон XVII фиванской династии, ценой невероятных усилий сумел изгнать ненавистных чужеземцев из страны. Вопреки совету приближенных он двинулся в поход вниз по течению Нила и одержал ряд блестящих побед, вынудивших гиксосов отступить к Аварису — своему опорному пункту на границе с Палестиной. Камос умер до окончания кампании; ему наследовал его брат Яхмос I (ок. 1580—1559 до н. э.), которого считают основателем XVIII династии. После трехлетней осады он захватил и разрушил крепость Аварис, навсегда изгнав гиксосов, отступивших в Азию. Разорвав союз с Нубией, Яхмос тут же предпринял поход на юг и расширил пределы своего государства до прежней его границы выше второго нильского порога.

Новое царство

Возвышение в период XVIII династии

Изгнание гиксосов позволило Египту расширить связи с Азией. Возможно, из соображений безопасности, опасаясь ещё одной угрозы со стороны гиксосов, а может быть, в стремлении установить необходимые им торговые связи с азиатскими странами, египтяне с тех пор не ограничивались традиционным обособленным существованием в долине Нила. Теперь Египет стал частью средиземноморского мира.

Внук Яхмоса Тутмос I расширил пределы страны как в южном, так и в северном направлении. Он привел своё войско к верховьям Евфрата и на берегу этой реки воздвиг триумфальную стелу с надписью. Его внук Тутмос III был величайшим из всех египетских фараонов, однако ещё в детстве был оттеснен с трона своей мачехой, царицей Хатшепсут, двадцатилетнее правление которой отмечено значительными успехами во внешней торговле (снаряжение экспедиции в Пунт) и архитектуре (строительство зодчим Сенмутом заупокойного храма Хатшепсут Джесер Джесеру в Дейр эль-Бахри), при этом царица, по всей видимости, организовала по меньшей мере два полноценных военных похода. После смерти Хатшепсут Тутмос III, получив единоличную власть, сам предпринял 17 походов в Азию и, отличившись в целом ряде сражений, начиная с битвы при Мегиддо, разгромил коалицию правителей Сирии и Палестины, оттеснил могущественное государство Митанни и подчинил большинство восточных соседей.

Эпохой процветания и могущества было для Египта и 32-летнее правление Аменхотепа III (ок. 1455—1419 до н. э.), пожинавшего плоды завоеваний Тутмоса III. Аменхотеп III считается одним из величайших строителей в истории Египта.

Реформа Эхнатона

К тому времени основой могущества царской власти была поддержка войска и жрецов бога Амона-Ра. Однако после прекращения войн в Азии государство нуждалось в новых опорах. После смерти Аменхотепа III трон занял его сын Аменхотеп IV, который вошёл в историю как религиозный реформатор. Своё имя он сменил на Эхнатон (Ахенатон) в знак отрицания своей связи с богом Амоном, на которую указывало имя Аменхотеп. Эхнатон упразднил почитание бога Амона, удалился в основанную им близ Гермополя новую столицу Ахетатон (её развалины в настоящее время носят название Эль-Амарна) и провозгласил культ единственного истинного бога Атона, символом которого являлся солнечный диск. Могущественное жречество, связанное с культом Амона, было подавлено, храмы этого бога закрыты, и даже его изображения были стесаны или уничтожены.

Борьба с традиционной религией продолжалась 17 лет, но завершилась со смертью Эхнатона. Катастрофой для Египта обернулось его пренебрежение прямыми царскими обязанностями. Мятежные вожди азиатских народов, насильно включенных в державу на Ниле, немедленно воспользовались тем, что Эхнатон ослабил бразды государственного правления. Такая ситуация предоставляла долгожданную возможность сбросить обременительное иго. Несколько преданных фараону номархов обратились к нему с просьбой поддержать их борьбу с агрессивными соседями; но когда их письма (сохранившиеся на табличках из Эль-Амарны) остались без ответа, они прекратили свои безуспешные попытки. От огромной державы, с таким трудом создававшейся предшественниками Эхнатона, практически ничего не осталось. Семенехкара (1348-47 гг. до н. э.) через некоторое время восстановил культ Амона и старым богам было возвращено их прежнее положение.

О богатстве Египта в эпоху правления XVIII династии можно составить представление по находкам сокровищ в открытой в 1922 гробнице Тутанхамона — зятя Эхнатона. Реальными правителями во время его царствования (ок. 1400—1392 до н. э.) были прежний верховный жрец Атона Эйе и главный военачальник Эхнатона Хоремхеб. После смерти юного фараона его вдове Анхесенамон предложил выйти замуж сын хеттского царя Суппилулиумы I, однако был убит египетской знатью. После с Анхесенамон выступил в брак Эйе, который считается последним царем XVIII династии, а Суппилулиума I полностью изгнал египтян из Азии.

XIX и XX династии

После выдвинувшегося на первый план за счёт своих хеттских походов Хоремхеб, основателя новой XIX династии, на троне оказался немолодой Рамсес I. В правление его сына Сети I (примерно 1337—1317 до н. э.) под власть Египта вернулись Палестина, Финикия и южно-центральная Сирия. Рамсес (Рамзес) II Великий (ок. 1317—1251 до н. э.) также воевал на этих территориях, то возвращая их под свою власть, то вновь теряя, а основным соперником Египта оставалось Хеттское царство. Однако возрожденная «держава» была столь непрочной, что Рамсес II счел целесообразным подписать договор о мире с Хаттусили III, царем могущественных хеттов, занявших принадлежавшее прежде египтянам место властителей Западной Азии.

За долгим правлением Рамсеса II последовал период непрерывных массовых миграций разных народов в Центральное Средиземноморье. Преемникам этого царя пришлось испытать вторжения ливийцев с запада, а Рамсес III (ок. 1204—1173 до н. э.), второй царь XX династии, столкнулся на севере и востоке с мощным союзом не родственных между собой племен-завоевателей — т. н. «народов моря», чьего натиска не выдержали даже могущественные хетты. Рамсес III успешно противостоял их полчищам, но его продолжительное пребывание на троне было омрачено войнами, восстаниями населения, а также заговорами и интригами членов его собственной семьи. Рамсес III был последним великим правителем эпохи Нового царства. Около 1075 г. до н. э. после смерти последнего фараона XX династии Рамсеса XI, Египет распадается на две части — Фиванскую область во главе с верховным жрецом Амона Херихором, и объединяющее в себе Средний и Нижний Египет государство с центром в г. Танис.

Третий переходный период

В начале Третьего переходного периода южная часть Египта остается под властью наследников Херихора, а в среднем и Нижнем Египте правит XXI династия. В это время в ряде номов этих районов возвышаются бывшие ливийские военные предводители, осевших в Египте ещё в эпоху Нового царства. Один из них, Шешонк I в 945 г. до н. э. захватывает трон и становится основателем XXII династии, известную как «ливийская». Успешные попытки централизованого объединения приводят к тому, что Шешонку удается предпринять после смерти царя Израиля Соломона успешный поход на Палестину в 925 г. до н. э., однако уже его сын Осоркон I терпит поражение от царя Иудеи Асы приблизительно в 897 г. до н. э., а ко второй половине VIII в. до н. э. уже Египет перестает быть единым государством.

Усилившийся правитель из Саиса Тефнахт устанавливает твердую власть XXIV династии над дельтой Нила и районом Мемфиса (727—720 гг. до н. э.), а его преемник Бокхорис издает ряд законов, направленных против долгового рабства. Однако уже в 715 г. до н. э. к власти пришёл Шабака из XXV династии, самым значительным из фараонов которой был Тахарка (690—664 гг. до н. э.), объединивший Нубию и Египет в единое государство. Он также пытался соперничать с Ассирией и в итоге её царь Ассархаддон завоевал Египет в 671 г. до н. э.

Ассирийцы не стремились выстроить в Египте постоянную систему власти и удовлетворились признанием зависимости местных правителей. В «Истории» Геродота этот период называется «додекархия», то есть правление двенадцати царей, деливших страну между собой. В 663 г. один из них, Псамметих I, воспользовавшись войной Ассирия с другим правителем — Танутамоном, начинает расширять свои владения и вскоре контролирует дельту Нила, а к 656 г. до н. э. объединяет весь Египет, включая давно автономные Фивы и основывает XXVI династью, введя Египет в период «Саисского возрождения».

Позднее царство

На правление Псамметиха I приходится волна нашествия кочевников-скифов, не задевших сам Египет, но значительно ослабивших Ассирийское государство, чем и воспользовались фараоны. В 610 г. до н. э. Нехо II занял всю территорию Восточного Средиземноморья, однако уже в 600 г. до н. э. оказывается вытесненным оттуда вавилонским царем Навуходоносором II. Усиливающееся влияние Вавилона на внутреннюю политику Египта в итоге приводит к воцарению поддерживаемого вавилонянами военачальника Яхмоса (Амасиса), который после смерти Навуходоносора прерывает контакты с государством Междуречья. Около 560 г. до н. э. он захватывает Кипр, а город Навкратис становится крупнейшим торговым центром. Благодаря этому налаживаются тесные контакты с греками, в произведениях которых можно найти много упоминаний о фараоне Амасисе.

К середине 520-х гг. до н. э. Египет остается единственным государством, не зависимым от Персии, однако в 526 г. до н. э. после смерти Амасиса персидский царь Камбис начинает войну против Египта и в итоге становится основателем новой XXVII персидской династии фараонов. Немалую роль в поражении египтян сыграли, по-видимому, неудачная дипломатическая политика Амасиса (Египет фактически оказался один на один с грозным соперником) и предательство видных египетских сановников (например, начальника флота Уджагорресента.

Господство персов, длившееся более века, окончилось в 404 г. до н. э., когда правитель из Саиса Амитрей, считающийся единственным правителем XXVIII династии, поднял восстание и изгнал их.

В 398 г. до н. э. к власти пришла XXIX династия из Мендеса, а уже в 380 г. до н. э. — XXX династия из Севенниты, к которой принадлежал отразивший новое персидское вторжение Нектанеб I. Но в 343 г. до н. э. Египет уже не смог воспротивится новому вторжению во главе с Артаксерксом III. Персидское владычество окончилось лишь со вступлением в Египет в конце 332 г. до н. э. войск Александра Великого, положившим начало нового эллинистического периода истории страны.

Причины упадка

В XI веке до н. э. трон занял военачальник Херихор, бывший одновременно верховным жрецом Амона. При нём Древний Египет превратился в теократическое государство, важные общественные и частные дела стали решаться путём прямых обращений к оракулу Амона в Карнаке. Нижний Египет отделился, а его правитель по имени Смендес, пребывавший в Танисе, в области Дельты, провозгласил себя царём Верхнего и Нижнего Египта. Приходящая в упадок держава утратила Нубию.

Ключевые позиции в аппарате управления постепенно перешли к жившим в Дельте ливийцам — вождям призванных властями наёмных воинских отрядов и потомками семей, поселившихся здесь в правление XIX и XX династий. Около 950 до н. э. один из таких ливийцев, чей род гордился тем, что уже семь его поколений проживали в Гераклеополе, захватил трон в Бубастисе (совр. развалины Телль-Баста) в области Дельты и принял имя Шешонк I. Впервые после изгнания гиксосов египетский престол достался чужеземцу. Шешонк (Шишак) знаменит тем, что совершил поход в Палестину и захватил Иерусалим, где в то время правил Иеровоам, упоминаемый в Ветхом Завете. Правление основанной Шешонком XXII (Ливийской) династии продолжалось около двух столетий, но это было время упадка. Представители царской власти пытались укрепить своё влияние союзом с религиозными институтами. Наследник престола назначался верховным жрецом Амона в Карнаке, а царевны становились верховными жрицами этого бога.

Тем временем крепло молодое Нубийское царство Куш, и ок. 730 до н. э. его доблестный правитель Пи (Пианхи), следивший за раздиравшими Египет гражданскими смутами, вторгся в расположенную ниже по течению Нила долину, осадил и взял штурмом Гермополь Великий и Мемфис и захватил трон. Представители XXV (Эфиопской) династии пытались править страной из столицы Куша Напата, но позже фараон этой династии Тахарка (ок. 689—663 до н. э.) был вынужден в течение нескольких лет руководить военными действиями в Дельте из Таниса, отражая сильный натиск со стороны не только своих египетских противников, но и Ассирии. В 671 до н. э. войско Тахарки было разбито ассирийским царём Асархаддоном, и представители эфиопской династии были вынуждены бежать в Напату. Восемью годами позже ассирийский царь Ашшурбанипал в ходе нового вторжения разгромил египетские и эфиопские силы племянника Тахарки, царя Танутамона, и разорил столицу Египта — Фивы. Эфиопы были изгнаны из Египта, а на трон взошли фараоны расположенного в Дельте Саиса. Они получили короткую передышку, когда Ашшурбанипал был вынужден из-за возникших у него на родине волнений вернуться в Ниневию. При Псамметихе I (ок. 663—610 до н. э.), основателе и первом фараоне XXVI (Саисской) династии, многие разорённые ассирийцами города были отстроены заново. Предпринимались попытки восстановить достопримечательности былых времён, в первую очередь сооружения эпохи пирамид.

Теперь иноземных купцов поощряли основывать в области Дельты торговые поселения, и во время царствования Псамметиха II там был построен знаменитый греческий город Навкратис. Яхмос II, или Амасис II (ок. 569—525 до н. э.), вслед за отцом проводил прогреческую политику, возможно, надеясь на поддержку Греции в противостоянии нарастающей угрозе с востока. После его смерти кризис достиг апогея, и на Египет двинулись персы. Его преемник Псамметих III (ок. 526—525 до н. э.) был разбит в 525 до н. э. при Пелусии персидским царём Камбисом II, захватившим Египет вплоть до Нубии и провозгласившим себя фараоном, а завоёванную территорию — провинцией Персии. Таким образом к власти пришли фараоны XXVII (Персидской) династии, и это означало конец существования независимого Египта. Несмотря на ряд восстаний, в результате которых египтянам удавалось изгнать персов (ок. 404 до н. э. страна получила независимость на целых 60 лет), Египет оставался персидской провинцией вплоть до его завоевания в 332 год до н. э. Александром Великим.

Ссылки

• [truemoral.ru/eg_nov.html Древнеегипетское общество в период Нового царства]
• [humanities.edu.ru/db/msg/68406 История мировых цивилизаций. Учебник. Древний Египет]
• [papyri.ru-egypt.com/art_005.htm Малек Я. Важнейшие источники Старого царства]

Отрывок, характеризующий Династический период

Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.