Династия ранних Ле
Династия ранних Ле (вьетн. Nhà Tiền Lê, тьы-ном 家前黎, ɲâː tjə̂n le) — одна из вьетнамских династий, правившая с 980 по 1009 годы. Её предшественником была династия Динь, а за ней следовала Ли. Правление продолжалось три поколения, а наиболее значимым событием в нём стало полное изгнание империи Сун из страны.
Содержание
Ле Дай-хань
Ле Хоан (вьетн. Lê Hoàn) (940—1005). Когда стало известно, что империя Сун угрожает Дайковьету посажением на трон своего наследника, императрица Зыонг Ван Нга (вьетн. Dương Vân Nga) передала управление страной Ле Дай-ханю (940—1005). Дай-хань провозгласил себя императором Ле Дай-хань хоанг-де (вьетн. Lê Đại Hành Hoàng Đế) в 980 году. Вместе с армией под командованием генерала Фам Кы Лыонга (вьетн. Phạm Cự Lượng) император сразился с надвигающейся сунской армией. Одна из победных битв произошла у реки Батьданг (вьетн. Bạch Đằng). После победы Ле Дай-хань отправил послов с подарками для того, чтобы в процессе переговоров установить мир.
При Ле Дай-хане, в 990 году, началась экспансия на юг, в Тямпу. Те Донг и Те Кай, два последовательно царствовавших короля Тямпы, согласились стать вассалами Вьетнама.
Ле Дай Хань совершил ту же ошибку, что и его предшественник, Динь Тьен-хоанг-де (вьетн. Đinh Tiên Hoàng): в завещании он передал власть не старшему сыну по имени Ле Нган Тить (вьетн. Lê Ngân Tích), а одному из младших, Ле Лонг Вьету (вьетн. Lê Long Việt). Ле Дай-хань умер в возрасте 65 лет (в 1005 году) после 25 лет правления.
Ле Чунг-тонг (Ле Лонг Вьет)
Правление Ле Чунг-тонга (вьетн. Lê Trung Tông) было очень кратким, так как его убили наёмники братьев Ле Нган Титя, Ле Лонг Киня и Ле Лонг Диня. После убийства, браться перессорились, Ле Нган Титю отрубили голову за попытку бегства из страны, Ле Лонг Кинь исчез, а Ле Лонг Динь провозгласил себя императором.
Ле Нгоа-чьеу
Ле Лонг Динь (Нгоа-чьеу) (вьетн. Lê Long Đĩnh) был одним из самых жестоких правителей Вьетнама. Он наслаждался пытками и убийствами случайно выбранных людей, на пирах разделывал живых кошек и показывал головы собравшимся. Кроме того, у Нгоа-чьеу был геморрой, который заставил его давать аудиенции лёжа[1]. За это за ним закрепилось прозвище Ле Нгоа-чьеу (вьетн. Lê Ngọa Triều, «правящий лёжа»). Приверженец декадентского образа жизни и садист Нгоа-чьеу потерял авторитет при дворе, при нём остался лишь Ли Конг Уан, придворный советник.
Возвышение Ли (1009)
Династия Ле под конец вызвала ненависть народа Вьетнама. После смерти Нгоа-чьеу был организован заговор, в результате которого на трон взошёл основатель династии Ли Ли Конг Уан, взявший тронное имя Ли Тхай-то.
Напишите отзыв о статье "Династия ранних Ле"
Примечания
- ↑ [www.philosophy.ru/iphras/library/viet.html АНТОЛОГИЯ ТРАДИЦИОННОЙ ВЬЕТНАМСКОЙ МЫСЛИ. X начало XIII вв.]
Отрывок, характеризующий Династия ранних Ле
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.