Дингес, Георгий Генрихович

Георгий Генрихович Дингес
Дата рождения:	13 декабря 1891(1891-12-13)
Место рождения:	Блюменфельд, Новоузенский уезд, Самарская губерния
Дата смерти:	18 июля 1932(1932-07-18) (40 лет)
Место смерти:	Колпашево, Нарымский округ, Западно-Сибирский край
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	этнография
Место работы:	Саратовский университет
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский университет

Георгий Генрихович Дингес (13 декабря 1891, село Блюменфельд, Самарская губерния — 18 июля 1932, Колпашево, Западно-Сибирский край) — российский этнограф и музейный работник, специалист по изучению языка и быта немцев Поволжья.

Биография

Родился в семье зажиточного немецкого крестьянина-колониста. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1917), защитив диссертацию на тему: «О русском влиянии на диалекты немецких колонистов Самарской и Саратовской губерний». Получил предложение остаться на кафедре для дальнейшей научной и преподавательской деятельности, однако революционные события помешали этим планам: во время Октябрьской революции Дингес оказался в родных местах и принял активное участие в создании немецкой автономии.

С ноября 1918 г. Дингес — лектор педагогического факультета Саратовского университета, с 1923 г. профессор кафедры западноевропейских языков и литературы. Научная деятельность Дингеса была посвящена, главным образом, изучению говоров поволжских немцев. Летом 1924 г. по направлению Наркомпроса РСФСР Дингес находился в трёхмесячной командировке в Германии, принял участие в работе Неофилологического съезда в Берлине, выступал с лекциями и докладами, участвовал в работе над Немецким лингвистическим атласом в Марбурге. В 1925 г. Г. Дингес возглавил Центральное бюро по изучению диалектов немцев Поволжья, которое объединяло учёных, писателей, учителей школ, студентов.

Одновременно Дингес вёл большую краеведческую работу. В 1919 г. он вступил в Саратовское краеведческое общество «Истархэт», принимал активное участие в создании Саратовского этнографического музея, немецким отделением которого заведовала его жена Эмма Готфридовна Дингес. В 1925 г., после неоднократных обращений Дингеса в Народный комиссариат просвещения АССР Немцев Поволжья, в столице АССР Немцев Поволжья г. Покровске был открыт Центральный музей АССР Немцев Поволжья, и Дингес стал его первым директором. В музее была собрана коллекция одежды и других предметов быта поволжских немцев, книги и рукописи, иные этнографические и археологические материалы. В 1926—1929 гг. вышли на немецком языке 4 выпуска «Mitteilungen des Zentralmuseums» (Сообщений Центрального музея).

В 1930 г. Дингес был арестован по обвинению в «антисоветской националистической деятельности и антисоветской агитации» и выслан в Томскую область. Работал в приёмном покое районной больницы в городе Колпашево, умер, заразившись сыпным тифом. Реабилитирован в 1964 году.

Память

В Энгельсском краеведческом музее (восстановленный Центральный музей республики немцев Поволжья) в 2005 г. подготовлен сборник (Сообщения Энгельсского краеведческого музея. Вып. 7: Наследие и региональные исследования), в котором собраны научные работы Дингеса и статьи современных специалистов о Дингесе и его вкладе в науку.

Ссылки

• [www.ekmuzeum.ru/01-news-and-about/muzeum-beginners.html сайт Энгельсского краеведческого музея]
• [wolgadeutsche.net/biographie/Dinges.htm Статья в биографическом словаре «Немцы России»]
• [www.russlanddeutschegeschichte.de/russisch3/dinges_georg.htm Краткая биографическая справка на сайте «История российских немцев»]

Отрывок, характеризующий Дингес, Георгий Генрихович

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.