Дин, Уильям Фриш

Уильям Фриш Дин
William Frishe Dean
Дата рождения	1 августа 1899(1899-08-01)
Место рождения	Карлайл, штат Иллинойс, США
Дата смерти	24 августа 1981(1981-08-24) (82 года)
Место смерти	Сан-Франциско, Калифорния, США
Принадлежность	США США
Род войск	сухопутные войска
Годы службы	1921—1955
Звание	Генерал-майор
Командовал	44-я пехотная дивизия 7-я пехотная дивизия 24-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Вторая мировая война Корейская война
Награды и премии

Уильям Фриш Дин (англ. William Frishe Dean) — американский генерал, участник Второй мировой и Корейской войн. Единственный генерал вооружённых сил США, попавший в плен к противнику после 1945 года.

Военная карьера

Уильям Дин родился 1 августа 1899 года в Карлайл, Иллинойс. Учился в университете в Беркли, который окончил в 1922 году. Находился на воинской службе с 1921 года, когда стал вторым лейтенантом в Национальной гвардии Калифорнии. В регулярную армию перешёл в 1923 году.

Дин принял участие во Второй мировой войне. В 1943 году он получил звание генерал-майора, служил помощником командира дивизии, а затем и командиром 44-й пехотной дивизии в Европе. Во время боёв на юге Германии и в Австрии его дивизия взяла в плен 30 тысяч немецких солдат, а он сам был награждён Крестом «За выдающиеся заслуги», второй по значимости наградой Армии США.

В октябре 1947 года Дин был назначен военным губернатором Южной Кореи. В следующем году он принял командование 7-й пехотной дивизией, перебрасывавшейся из Кореи в Японию. Затем он успел послужить начальником штаба 8-й армии, пока не был назначен командиром 24-й пехотной дивизии. На этом посту он и находился, когда в июне 1950 года началась война в Корее.

Корейская война

24-я пехотная дивизия была первой американской дивизией, переброшенной в Корею после начала боевых действий. Генерал Дин вернулся в страну утренней свежести 3 июля 1950 года и разместил свой штаб в Тэджоне. Американская армия была не готова к войне; пока шла переброска других подразделений, 24-й дивизии предстояло задержать наступающую северокорейскую армию в центральной части Южной Кореи. Силы США столкнулись с неожиданно сильным противником, превосходившим их в численности и вооружении. На протяжении двух недель 24-я дивизия проигрывала один бой за другим, неся потери и постепенно отступая к Тэджону. Генерал Дин собирался оставить город, но получил приказ генерала Уолтона Уокера, командующего 8-й армией, удерживать Тэджон.

Главным преимуществом северокорейских сил на первом этапе войны были танки Т-34, сведённые в 105-ю танковую дивизию. У сил США на театре военных действий в этот момент имелось лишь очень небольшое число лёгких танков M24, совершенно непригодных для танковых боёв против Т-34. Генерал Дин возглавил противотанковые группы, охотившиеся за Т-34 на подступах к Тэджону. При этом он лично подбил один танк ручной гранатой. Однако остановить вражеские танки не удалось, так как гранаты американских гранатомётов базука отскакивали от брони Т-34. Утром 20 июля северокорейские войска пошли на штурм Тэджона, и к вечеру город пал. 24-я пехотная дивизия понесла за две недели сдерживающих боёв тяжёлые потери и не сумела остановить превосходящего противника; при хаотичном отступлении из Тэджона генерал Дин оказался отрезан от своих войск и попал в списки пропавших без вести.

Около месяца генерал скрывался в лесах, перемещаясь по ночам и отдыхая днём. Северокорейцы всё же обнаружили его 25 августа. Таким образом, Уильям Дин стал единственным генералом вооружённых сил США, попавшим в плен после 1945 года. Более года о его судьбе не было никакой информации. За оборону Тэджона он был удостоен высшей воинской награды США — Медали Почёта, которую президент Трумэн вручил его жене Милдред в январе 1951 года. Лишь в декабре стало известно, что Дин жив и находится в плену — интервью у него взял журналист Уилфред Бэрчетт, которому благодаря его «левым» взглядам северокорейское руководство позволило общаться с пленными. Находясь в плену, Дин однажды попытался совершить самоубийство — как он сказал, из страха, что сломается в случае пыток.

После плена

Генерал Дин был освобождён 4 сентября 1953 года во время общего обмена пленными после завершения Корейской войны. В США его приняли как героя. Он был назначен заместителем командира 6-й армии, но уже недолго оставался на военной службе, уйдя в отставку в октябре 1955 года.

По поводу своей Медали Почёта он сказал: «В Корее были герои, но я не был одним из них. Там были замечательные командиры, но я был генералом, попавшим в плен, потому что свернул не на ту дорогу». По его словам, себе как командиру он не вручил бы и деревянной звезды. По-настоящему он гордился не Медалью Почёта, а значком боевого пехотинца, выдаваемым военнослужащим, непосредственно участвовавшим в боевых действиях. Во время пребывания в плену Дин убивал мух и считал их; по его подсчётам, за три года он убил 40 671 муху.

Генерал-майор Уильям Дин скончался 25 августа 1981 года, ровно тридцать один год спустя после своего пленения. Он был похоронен в Сан-Франциско рядом со своей женой.

Ссылки

• [www.militarymuseum.org/DeanCMH.html Биография Уильяма Дина и цитата его Медали Почёта на странице Военного музея Калифорнии]  (англ.)
• [www.historynet.com/magazines/military_history/3028371.html Дэнис Уорнер: Очевидец первых дней Корейской войны]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Дин, Уильям Фриш

– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.