Диодот Трифон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Диодот Трифон
Διόδοτος δ Τρύφων<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Монета Диодота Трифона</td></tr>

Царь государства Селевкидов
142138 до н. э.
Соправитель: Деметрий II Никатор (142140 до н. э.)
Предшественник: Антиох VI Дионис Эпифан
Преемник: Антиох VII Сидет
 
Смерть: 138 до н. э.(-138)

Диодот Трифон (др.-греч. Διόδοτος δ Τρύφων; ум. 138 до н. э.) — царь Сирии (со 142 до н. э.). Полководец при Деметрии I Сотере.

После смерти Александра Баласа провозгласил в 145 году до н. э. его малолетнего сына Антиоха VI царём, но в 142 году до н. э. свергнул его и захватил власть в области Полая Сирия, где Деметрий II Никатор был непопулярен из-за жестокого обращения с евреями.

Внутренняя обстановка в различных областях государства Селевкидов была сложной и Трифон активно искал союзников, привлёк на свою сторону хасмонеев, которые боролись против Деметрия II. Хасмонейский первосвященник Ионатан в 141 году до н. э. был приглашён Трифоном в Птолемаиду на дружескую встречу. Он убедил Йонатана распустить 40-тысячную армию в обмен на несколько крепостей. Когда Йонатан прибыл с отрядом в тысячу человек на встречу, по приказу Трифона все воины были убиты, а сам первосвященник был пленён и позже казнён.

Вместо Ионатана первосвященником был избран его брат Симон, который поддержал сирийского царя Антиоха VII Сидета, выступившего против Трифона. В 138 году до н. э. Антиох VII победил его, после чего Трифон покончил жизнь самоубийством.

В 138 году до н. э. Трифон объявил о болезни Антиоха VI и необходимости хирургической операции. Предположительно, болезнь была использована для маскировки убийства Антиоха VI.

Напишите отзыв о статье "Диодот Трифон"



Ссылки

  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/1186?rgn=full+text;view=image Диодот Трифон] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.

Отрывок, характеризующий Диодот Трифон

Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.