Диодот (философ)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Диодот
Διόδοτος
Направление:

стоицизм

Диодот (греч. Διόδοτος; fl. I в. до н.э.) — философ-стоик, друг Цицерона.

Жил в Риме в доме Цицерона, где обучал Цицерона стоической философии и, особенно, логике.[1] Хотя Цицерон не принял стоицизма, но всегда отзывался о Диодоте учтиво, приравнивая к другим философам его времени таким, как Филон из Лариссы, Антиох и Посидоний.[2]

В последние годы жизни Диодот ослеп, но по-прежнему занимался обучением:

Другой человек, потерявший зрение, стоик Диодот жил долгие годы в моём доме. Трудно поверить, но после потери зрения он стал заниматься философией с ещё большей увлечённостью. Он также играл на лире как пифагорейцы, и ему читали книги днём и ночью; ему не нужны были глаза, чтобы заниматься своим делом. Он также делал другое, казалось бы, невероятное для человека, который не может видеть: продолжал читать лекции по геометрии, давая ученикам словесные указания о начале и конце линий, которые им надо было начертить.[3]

Диодот умер в доме Цицерона в 59 г. до н.э. и оставил другу своё имущество.[4]

Напишите отзыв о статье "Диодот (философ)"



Примечания

  1. Cicero, [www.gutenberg.org/etext/9776 Brutus], 90.
  2. Cicero, [www.gutenberg.org/etext/14988 De Natura Deorum (On the Nature of the Gods)], i, 3.
  3. Cicero, Tusculan Disputations, v. 39. From Cicero, On the Good Life, trans. Michael Grant. Penguin. (1971)
  4. Cicero, [www.gutenberg.org/etext/21200 Epistulae ad Atticum (Letters to Atticus)], ii. 20.

Отрывок, характеризующий Диодот (философ)

– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.