Диомид (корвет)
«Диомид» — 24-пушечный парусный корвет Черноморского флота России. Участник войн с Францией 1804—1807 годов[1][2].
Описание корвета
Парусный деревянный корвет. Длина корвета составляла 42,7 метра, ширина — 12,2 метра, осадка — 4,9 метра. Вооружение судна состояло из 24-х орудий[2].
История службы
В 1805 году транспорт «Диомид» был переоборудования в корвет и вошёл в состав Черноморского флота[1].
Принимал участие в войнах с Францией 1804—1807 годов. Перейдя из Севастополя в Корфу, в 1806 году присоединился к эскадре вице-адмирала Д. Н. Сенявина. В апреле того же года ушёл в Кастельново и пробыв там до конца года, 29—31 января 1807 года вернулся в Корфу в составе отряда. В связи с начавшейся англо-русской войной с 12 по 28 декабря 1807 года перешёл из Корфу в Триест в составе эскадры капитан-командора И. О. Салтанова[3].
Корвет «Диомид» оставался в Триесте, пока не был продан французскому правительству 27 сентября 1809 года, а экипаж возвращен в Россию[2].
Командиры корвета
С 1806 по 1809 год командиром корвета «Диомид» служил А. Э. Палеолог[2][3].
Напишите отзыв о статье "Диомид (корвет)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.randewy.ru/nk/korvetchf.html Корветы Черноморского флота] (рус.). randewy.ru. Проверено 14 октября 2013. [www.webcitation.org/6JNjvUDLA Архивировано из первоисточника 4 сентября 2013].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [flot.sevastopol.info/ship/parus/corvet/diomid.htm Корвет «Диомид»] (рус.). Sevastopol.info. Проверено 14 октября 2013.
- ↑ 1 2 [sailing.shipmodelsbay.com/05/kps/index.html Корветы, переоборудованные из судов других классов] (рус.). «Военная Россия». Проверено 23 июля 2014.
Литература
- Чернышёв А. А. Российский парусный флот. Справочник. — М.: Воениздат. — (Корабли и суда Российского флота).
- Широкорад А. Б. 200 лет парусного флота России / Под ред. А. Б. Васильева. — 2-е изд. — М.: «Вече», 2007.
|
||||||||||
Отрывок, характеризующий Диомид (корвет)
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
