Диоскор Александрийский

Диоскор Александрийский

Патриарх Диоскор (греч. Διόσκορος Α΄ ὁ Ἀλεξανδρείας; умер 4 сентября 454, Гангры) — патриарх (архиепископ) александрийский (27.06.444—13.10.451), преемник по кафедре и, возможно, родственник св. Кирилла, хотя известен преследованиями его племянника священника Афанасия, выступившего обвинителем Диоскора на Халкидонском соборе. Святой древневосточных церквей, кроме Ассирийской Церкви Востока, Древней Ассирийской Церкви Востока, Армянской апостольской церкви, которая в то же время признаёт святым его архидиакона и преемника как главы монофизитов Тимофея II Элура, в основном, разделявшего его богословские взгляды, но принявшего в евхаристическое общение православных протериан, против чего в своё время возражал Диоскор. При Тимофее II радикальные последователи Диоскора образовали церковь диоскориан.

Приобрёл в церковной истории известность защитой еретика Евтиха и участием в монофизитской смуте. Евтих, осуждённый за ересь на константинопольском поместном соборе 448 года под председательством Флавиана, патриарха Константинопольского, нашёл сильных покровителей в лице всемогущего министра Хрисафия и самого императора Феодосия Младшего. К ним примкнул и Диоскор.

Евтихианство развилось из крайностей александрийского воззрения, и Диоскор, как представитель александрийской церкви и александрийской богословской школы, счел нужным принять его под своё покровительство в борьбе с противоположной антиохийской христологией. Кроме того, к богословскому противостоянию примешивалась борьба за иерархическое первенство. Епископы Константинополя, новой столицы Империи, даже не являясь патриархами, приобрели первенство чести между всеми епископами Востока и имели большое влияние на все церковные дела. Александрийская церковь, как более древняя и притом апостольского происхождения, могла считать за собой более прав на такое первенство, и потому у некоторых александрийских епископов замечалось соперничество с епископами константинопольскими. К их числу принадлежал и Диоскор. Он знал, что александрийский епископ Феофил судил епископа константинопольского св. Иоанна Златоуста, а св. Кирилл Александрийский — Нестория. Дело Евтиха для него представлялось удобным случаем повести интриги против константинопольского патриарха Флавиана и явиться его судьей.

Побуждаемый сильной придворной партией, император созвал в 449 г. вселенский собор в Эфесе для обсуждения дела Евтиха. Председательство на соборе было предоставлено Диоскору, явно злоупотреблявшему своим положением: противники Евтиха от собора были устранены, его явные приверженцы и противники Флавиана были приглашены на собор, даже если по канонам они и не имели на то права. Флавиан перед собором явился подсудимым; его осудили за введение новых догматов и сослали, после чего он скоро умер. Вместе с ним были осуждены Евсевий Дорилейский (обвинитель Евтиха на константинопольском соборе), Домн Антиохийский, Феодорит Киррский, Ива Эдесский и др. епископы. Папа Лев I Великий был отлучен от церковного общения. Евтих же был полностью оправдан.

Однако торжество Диоскора было непродолжительно. Слабые протесты против собора на Востоке были усилены папой Львом. Он собрал собор в Риме и осудил «эфесский разбой» (latrocinium Ephesenum), Диоскора и Евтиха, о чём и написал клиру, сенату и народу Константинополя. В 450 г. Феодосий умер и престол занял Маркиан, женившийся на Пульхерии, сестре Феодосия, почитательнице Флавиана. По распоряжению нового императора в 451 г. собрался новый вселенский собор в Халкидоне. На первом же заседании этого собора, известного как Четвёртый Вселенский, происходил суд над «разбойничьим собором» в Эфесе. Свидетельскими показаниями были установлены неправды и насилия, к которым прибегал Диоскор. Не явившись после троекратного приглашения, он был осужден за поддержку Евтиха, нарушение канонов, отлучение Льва и др. преступления.

Осуждение, посланное Халкидонским собором Диоскору. «Святой, великий и вселенский собор, благодатию Божиею по повелению благочестивейших и боголюбезнейших императоров наших собравшийся в вифинском городе Халкидоне, в церкви святейшей и добропобедной мученицы Евфимии, — Диоскору. Узнай, что ты — за презрение божественных канонов и за твоё непослушание сему святому и вселенскому собору, а сверх того, кроме других твоих проступков, в которых ты виновен, за то, что, будучи в третий раз вызван этим святым и великим собором, согласно божественным канонам, для ответа на возводимое на тебя, ты не явился, — настоящего месяца октября в тринадцатый день святым и вселенским собором лишён епископства и отчуждён от всякой церковной должности».

После собора Диоскор был сослан в Пафлагонию, в Гангры, где и умер 4 сентября (7 тота) 454 г.

Литература

Научно-богословская литература

1. В. В. Болотов. [www.omolenko.com/photobooks/bolotov4.htm#Nav Лекции по истории древней Церкви]. — Петроград: Третья Государственная Типография, 1918. — Т. 4. — 600 с.
2. А. В. Карташёв. [www.magister.msk.ru/library/bible/history/kartsh01.htm Вселенские Соборы. Париж, 1963]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Диоскор Александрийский

Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.