Дискурсивная теория гегемонии Лакло — Муфф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Дискурсивная теория гегемонии Лакло — Муфф  — политико-философская концепция, разработанная Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф. Первоначально была представлена в книге «Гегемония и социалистическая стратегия» (1985), а затем развёрнута в ряде публикаций и новом издании книги 2001 года. Теория находится на стыке постмарксизма и постструктурализма. Концепция рассматривается как серьёзная критика с постструктуралистских позиций возможностей использования метатеорий в социальных науках[1].





Истоки концепции и методология

В условиях общего кризиса левой мысли 1970-х годов, краха ортодоксального марксизма и распространения концепта «политики идентичности»[2] авторы поставили перед собой задачу наметить теоретическое обоснование  левой политики в условиях правого поворота[3]:74.

Ядром теории является концепт культурной гегемонии Антонио Грамши, восходящий к работам 1920-х годов. Важным источником является понятие идеологии в трактовке Луи Альтюссера[4]:3538. В теории Лакло — Муфф оригинальный концепт гегемонии избавляется от классового аспекта и синтезируется с другими направлениями — авторы обращаются за методическими принципами к постструктурализму (прежде всего к деконструкции  Деррида), а также к лакановскому понятию субъекта.  Мишенью для критики является политика идентичности, и исходя из этого выстраивается концепт политического. За основу берётся формула  Деррида «всё есть дискурс»[5].  Дискурс в трактовке Лакло / Муфф — это способ формирования и организации социальной жизни, фактически — совокупность любых социальных практик. Все практики априори дискурсивны и отображаются в языке через значения.  Данное постструктуралистское понятие дискурса восходит к работам Ролана Барта, Мишеля Фуко и Жака Деррида[3]:74. В основе понятия лежит невозможность непосредственного объяснения явления, то есть  прямого доступа к феномену (феноменология),  референту (аналитическая философия)  и знаку (структурализм).

Основные положения

Политическое  представляет собой  фундаментальное  измерение, предшествующее общественному[6]:370. Политика является частью дискурсивной практики и способом формирования и изменения социального мира[5]. Общества как объективного явления не существует, оно находится в постоянном становлении [7] (например, становление единой нации). Противоречие  между  универсальным и частичным принципиально неразрешимо, а, значит, объективное существование общества невозможно. Отрицается универсалистская рациональность  Просвещения (в виде теорий Хабермаса и Роулза), но также отрицается и партикуляризм Постмодерна (Лиотар и Бодрийяр)[8][9]:405. Отрицается и объективное существование классовых интересов[10]. Универсальное (целое) необходимо, но понимается как постоянный в своём становлении политический процесс.

Теория выстраивается вокруг следующих основных понятий[3]:79: артикуляция, антагонизм, субъект, гегемония.

Артикуляция есть формирование структурированных дискурсов. Артикуляция связывает их элементы, но этот процесс принципиально не завершён. Данный процесс происходит в открытом поле дискурсивности. Дискурс стремится к фиксации, центрированию[8], однако поскольку значения всегда сохраняют некую текучесть, чёткая фиксация дискурса как «сущности» невозможна, более того, возникает тенденция к рассеиванию значений[11], а, значит, к подрыву дискурсивных практик и социальных систем.

Понятие антагонизма является ключевым элементом теории[9]:405. Антагонизм означает постоянную негативность и отсутствие позитивности участников антагонизма, что влечёт невозможность формирования объективности. Негативизм и объективность несовместимы. Антагонизм является границей всякой объективности[9]:405 и понимается не как борьба или противостояние, а, скорее, как постоянное отрицание другого дискурса и определение себя негативным образом. Антагонизм влечёт невозможность окончательного оформления общества.

Индивид понимается в лакановской традиции, как изначально неполноценный[8]. Субъект — не человек, а позиция в дискурсе[11]. Занимая позицию, индивид становится субъектом. В современном мире субъект стремится стать радикальным субъектом — по сути посредником между реальностью и мифом. Современная реальность склонна к постоянным разрывам, которые надо искусственно заполнить, и эти дыры заполняет миф. Таким образом, радикальный субъект есть миф. Поскольку миф есть альтернатива реальности, метафора, то, значит, радикальный субъект есть метафора. Миф постоянно обновляется, а, значит, радикальный субъект может обновляться бесконечно. При бесконечном обновлении включается социальное воображаемое — так формируются метафоры «Тысячелетнее царство», «Просвещение», «будущий коммунизм» и т. д.[3]:83—84

Среди дискурсивных практик (а все практики априори дискурсивны) на разных этапах выделяются центры гегемонии, которые возникают из частного и занимают место универсального на определённое время[8]. Формирование гегемонии всегда носит политический характер[9]:405. Никакого универсального (целого) изначально не существует. Гегемония возникает не всегда. Для возникновения гегемонии необходимо наличие оформленных антагонистических сил и способность элементов этих сил перемещаться из одной силы в другую. В отсутствие второго условия гегемония не возникнет. Никакая гегемония не вечна. Таким образом, социальные системы сменяют друг друга случайным, хаотичным образом. Социальные системы по сути случайны, но это означает не отсутствие какой-либо логики внутри социальных систем (поскольку индивид всегда находится в конкретных ситуациях), а постулирование невозможности точного обоснования существования какой-либо социальной системы[3]:78—79.

Радикальная демократия

На основании своей теории Лакло и Муфф предложили проект радикальной демократии, согласно которому понятие политического «врага» (в традиции Карла Шмитта) следует заменить на понятие «соперника». Радикальная демократия подразумевает сохранение основных демократических правил, но при этом соперники по-разному их интерпретируют для осуществления социальных изменений[6] . В такой политической борьбе происходят антагонистические процессы в гендерном, этническом, национальном дискурсе[12].

Влияние

Концепция оказала большое влияние на теорию социальных движений и постколониальные исследования[1] и фактически ознаменовала собой появление постмарксизма как направления в социальных науках.[4]:LXXXVIII

Оценки

По мнению Славоя Жижека, концепция Лакло / Муфф есть нечто большее, чем просто применение постструктурализма к политическому измерению. Новизна теории, по Жижеку, заключается в концептуальном сходстве понятия Реального у Жака Лакана с понятием антагонизма у Лакло — Муфф и в возможности его использования для изучения общества и идеологии. Жижек трактует политический проект Лакло — Муфф как основанный на «этике Реального» — этике столкновения субъекта с собственной неполноценностью, которая не может быть изменена в принципе[13].

Напишите отзыв о статье "Дискурсивная теория гегемонии Лакло — Муфф"

Примечания

  1. ↑ 1 2 International encyclopedia of the social sciences. Vol. 6 / William A. Darity, Jr., editor in chief. — Detroit: Macmillan Reference, USA, 2008. — P. 396
  2. ↑ The Encyclopedia of Political Science / George T. Kurian, editor in chief. — Washington: CQ Press, 2011. — P. 251. ISBN 978-1-933116-44-0
  3. ↑ 1 2 3 4 5 Фурс В. Социально-критическая философия после «смерти субъекта» / Сочинения. В 2-х т. Т. 1. — Вильнюс: ЕГУ, 2012. — 434 с. ISBN 978-9955-773-54-2
  4. ↑ 1 2 The Blackwell Encyclopedia of Sociology / (Ed.) George Ritzer. — Oxford, etc: Blackwell Publishing Ltd, 2009. ISBN 978-1-4051-2433-1
  5. ↑ 1 2 Русакова О. Ф. [www.politex.info/content/view/267/ Основные разновидности современных теорий политического дискурса: опыт классификаций]
  6. ↑ 1 2 Encyclopedia of Power / (Ed.) Keith Dowding. — SAGE Publications, Inc, 2001. ISBN 978-1-4129-2748-2
  7. ↑ Encyclopedia of Social Theory / Austin Harrington (ed.), Barbara L. Marshall (ed.), Hans-Peter Müller (ed.) — Routledge, 2006. — Pp. 454—455. ISBN 978-0-415-29046-3
  8. ↑ 1 2 3 4 Handbook of sociological theory / (Ed.) Jonathan H. Turner. — N.Y.: Springer Science+Business Media, LLC, 2006. P. 161. ISBN 0-387-32458-5
  9. ↑ 1 2 3 4 Encyclopedia of Democratic Thought / Paul Barry Clarke (ed.), Joe Foweraker (ed.) — L.,N.Y.: Routledge,2001; Taylor & Francis e-Library, 2005.
  10. ↑ The Cambridge Dictionary of Sociology. (Ed.) Bryan S. Turner. — Cambridge University Press, 2006. — P.564.
  11. ↑ 1 2 Филипс Л. Дж., Йоргенсен М. В. Дискурс-анализ. Теория и метод. Xарьков: Изд-во «Гуманитарный Центр», 2004. — 336 с. ISBN 966-8324-06-4
  12. ↑ International encyclopedia of the social sciences. Vol. 4 / William A. Darity, Jr., editor in chief. — Detroit: Macmillan Reference, USA, 2008. — P. 636.
  13. ↑ См.: Žižek S. Beyond Discourse-Analysis // New Reflections on The Revolution of Our Times / E. Laclau. — L., N.Y., 1990. — Pp. 249, 259; а также: Фурс В. Социально-критическая философия после «смерти субъекта» / Сочинения. В 2-х т. Т. 1. — Вильнюс: ЕГУ, 2012. — С. 87—88. ISBN 978-9955-773-54-2

Литература

  • Smith, Anna Marie. Laclau and Mouffe: The Radical Democratic Imaginary. — London: Routledge, 1998.
  • Howarth, David. Discourse. — Milton Keynes: Open University Press, 2000.
  • Philips, Louise, Jorgensen, Marianne. Discourse Analysis as Theory and Method. — London: Sage, 2002.
  • Howarth, David, Aletta Norval and Yannis Stavrakakis (eds). Discourse Theory and Political Analysis. — Manchester: Manchester University Press, 2002.
  • Critchley, Simon and Oliver Marchart (eds). Laclau: A Critical Reader. — London: Routledge, 2004.
  • Breckman, Warren. Adventures of the Symbolic: Postmarxism and Radical Democracy. — New York: Columbia University Press, 2013.
  • Howarth, David and Jacob Torfing (eds). Discourse Theory in European Politics. — Houndmills: Palgrave, 2005.
  • Torfing, Jacob. New Theories of Discourse: Laclau, Mouffe, Žižek. — Oxford: Blackwell, 1999.
  • Фурс В. Социально-критическая философия после «смерти субъекта» / Сочинения. В 2-х т. Т. 1. — Вильнюс: ЕГУ, 2012. — 434 с. ISBN 978-9955-773-54-2

См. также

Отрывок, характеризующий Дискурсивная теория гегемонии Лакло — Муфф

– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Дискурсивная_теория_гегемонии_Лакло_—_Муфф&oldid=81096719»