Дисциплинарные части

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Дисциплинарные части (ДЧ) — в военном деле России термин имеет следующее значение для формирований:

  1. Части (батальоны, роты и команды) — места заключения для нижних воинских чинов (истор.).
  2. Особые воинские части (отдельный дисциплинарный батальон, одисб («дисбат»), отдельная дисциплинарная рота, одиср («дисрота») в которой отбывают наказание, осуждённые за уголовные преступления, военнослужащие (солдаты, сержанты, старшины) в период прохождения военной службы по призыву и курсанты военных учебных заведений.

На военном жаргоне — «дизель».





Российская империя

Впервые дисциплинарные воинские части появились в Русской армии (ВС России) в 1878 году. Формировалось как дисциплинарные батальоны, так и дисциплинарные роты. До этого, в период 1863 — 1866 годов, действовали военно-арестантские роты и батальоны, где отбывали наказание низшие воинские чины. Они сформировались в малоосвоенных и отдаленных губерниях России. Правовое положение осужденных определялось губернатором соответствующей территории, который и осуществлял надзор за их содержанием. Так, Александр II подписал рескрипт, разрешающий генерал-губернатору Восточной Сибири Корсакову осуществлять от имени царя верховную власть на вверенной ему территории, в том числе генерал-губернатору было предоставлено право предавать провинившихся военно-полевому суду и право конфирмации, то есть окончательного утверждения или отклонения решений суда. Неблагонадежные же и штрафные, или как их называли «порочные» (12 тысяч человек), были высланы в другие места: в Западную Сибирь, на Сыр-Дарышскую линию. Только в течение 1866 года было удалено из войск в военно-арестанские роты 4 950 штрафованных чинов. Несмотря на изнурительный труд и жестокое обращение с осужденными, данный институт не получил своего закрепления в войсках, более того, штрафованные, как докладывал царю военный министр Д. А. Милютин, «стали совершать новые преступления собственно с той же целью, чтобы освободиться от роты, предпочитая ей каторжную работу». С принятием в 1867 году «Положения о местах заключения воинских чинов» действовавшие в вооружённых силах военно-арестантские роты были реорганизованы в военно-исправительные роты. Военно-исправительные роты по типу представляли собой военно-пенитенциарные учреждения, как и военные тюрьмы, но лишь приспособленные к более продолжительным срокам заключения. На момент реформы в 17-ти военно-исправительных ротах Военного министерства отбывало наказание 6 500 военнослужащих. Данные дисциплинарные части были переполнены сверх штата, и Военное министерство испытывало большие затруднения в размещении осужденных. Поэтому были сформированы дополнительно две военно-исправительные роты, рассчитанные на содержание 200 осужденных в каждой. Дислоцированы они были в Иркутске и Константинове. Направлению в эти военно-исправительные учреждения подлежали низшие воинские чины за совершение воинских преступлений, не представляющих большой общественной опасности. При этом предельный срок содержания осужденных в ротах снижался с 6 до 3 лет. В первоначальный период нахождение в этой специфической роте не засчитывалось в общий срок службы, и осужденный после отбытия наказания возвращался обратно в свою войсковую часть для дальнейшего прохождения службы.

Дисциплинарные батальоны и роты (команды присоединены к ним Положением 1892 года), с 1879 года заменили военно-исправительные роты. Дисциплинарные части имеют совершенно иной характер. Назначаемые преимущественно за воинские преступления, они имеют целью исправить не порочного человека, а солдата, не подчиняющегося условиям военной службы; их цель — поставить провинившегося в более суровые условия военной службы, приучить его «к требованиям дисциплины и обязанностям строевой службы».

Отдача в дисциплинарные батальоны, роты и команды назначается по приговорам военно-окружных и полковых судов. Как наказание самостоятельное, оно сопровождается только ограничением некоторых прав и преимуществ по службе и переводом в разряд штрафованных; если же оно определяется в замену общего наказания, то влечет за собой лишение некоторых особенных, лично и по состоянию осужденного присвоенных прав и преимуществ. Наказание имеет 4 степени; высший срок 3 года, низший — 1 год. Каждый дисциплинарный батальон и каждая дисциплинарные части рота суть отдельные войсковые части, организованные на одинаковых с войсковыми частями основаниях. Отданные в дисциплинарные части именуются заключенными и носят одежду форменного военного покроя, а не арестантскую. Заключенные располагаются в общем помещении обычным казарменным порядком; но казарма должна быть обнесена оградой и ворота должны быть всегда на запоре; без особого разрешения никому из посторонних вход за ограду не дозволяется. Свидания допускаются по общим тюремным правилам, притом «с крайней разборчивостью» и «сколь можно реже». Заключенные обучаются строю, гимнастике, фехтованию, стрельбе, Закону Божию и грамоте. Строевые занятия производятся не только внутри, но и вне ограды. По усмотрению командующего войсками округа, содержание караула при дисциплинарные части частях может быть возлагаемо на состав заключенных. Порядок дня определяется расписанием; время, назначенное для отдыха, заключенные могут проводить в казармах или во дворе. Состоящие в разряде исправляющихся могут быть увольняемы за казарменную ограду одни, без конвоя, как для исполнения служебных поручений, так и по собственной надобности. Отличающимся особенно хорошим поведением и знанием службы срок заключения может быть сокращаем до 1/6 части. В отношении пищевого довольствия заключенных дисциплинарные части — батальоны, роты и команды сравнены с войсковыми частями. Время, проведенное нижними чинами в дисциплинарной части — батальонах, ротах и командах — засчитывается им в срок действительной службы.

Советский период

ДЧ созданы в соответствии с действовавшим ранее уголовным кодексом. Срок службы осуждённым в ДЧ не засчитывается в общий срок военной службы, за исключением особых случаев (приказ командующего войсками военного округа). Таким образом, военнослужащий, отбывший срок наказания в ДЧ, направлялся в «свою» часть «дослуживать» срок, который ему оставался до осуждения. В конце 1980-х годов срок направления в ДЧ был увеличен до трёх лет.

Согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1940 года в ДЧ направлялись военнослужащие рядового и младшего начальствующего состава, осуждённые военным трибуналом к лишению свободы на срок от шести месяцев до двух лет за самовольные отлучки. В дальнейшем практика пошла по пути замены лишения свободы на срок до двух лет направлением в ДЧ военнослужащих, совершивших и общеуголовные преступления незначительной общественной опасности. С началом Великой Отечественной войны большинство ДЧ (за исключением дислоцированных в восточных районах СССР) было расформировано, а отбывавшие там наказание военнослужащие направлены на фронт и зачислены в обычные воинские формирования или штрафные части.

ДЧ имелись в каждом округе и флоте. Военнослужащему, направленному в ДЧ (применение к осужденному ст. 34 У. К. РСФСР) решением Военного трибунала, по отбытии назначенного срока, судимость погашается (ст. 57 У. К. РСФСР).

Федеративный период

В настоящее время порядок и условия содержания осуждённых военнослужащих в Дисциплинарных частях определяются «Положением о дисциплинарном батальоне в Вооружённых Силах Российской Федерации» утверждённом постановлением Правительства Российской Федерации от 4 июня 1997 года № 669 и Приказом Министра обороны Российской Федерации № 302 от 29 июля 1997 года. Время нахождения осуждённого в Дисциплинарном батальоне в срок военной службы не включается (за исключением случаев ходатайства командования части на имя Командующего войсками военного округа, в подчинении которого находится Дисциплинарный батальон, о зачёте срока пребывания в Дисциплинарном батальоне в срок действительной военной службы). Осуждённые остаются военнослужащими, независимо от принадлежности к роду войск носят погоны рядовых солдат и именуются «рядовой переменного состава». По отбытии 1/3 срока наказания осуждённый, вставший на путь исправления, может быть зачислен в «разряд исправляющихся» и допущен к несению службы в наряде или к работам за территорией части (под конвоем или без него). По отбытии не менее половины срока наказания осуждённые из числа зачисленных в «разряд исправляющихся» могут быть представлены к условно-досрочному освобождению (УДО).

Военнослужащие в них делятся на «постоянный» состав (проходящие военную службу по призыву или контракту и занимающие командные должности от командира отделения до командира батальона) и «переменный» состав — осуждённые. Военнослужащим, состоящим на офицерских должностях воинское звание присваивается на одну ступень выше, чем в аналогичном общевойсковом подразделении[1](командир взвода — капитан, командир роты — майор, командир батальона — полковник).

Военнослужащий, направленный в ДЧ решением суда военного гарнизона, лишается воинского звания, которое ему восстанавливается по отбытии срока наказания (или освобождении по УДО).

Формирования

К 1881 году в ВС России было сформировано 6 дисциплинарных батальонов.

До издания Положения 1892 года у нас было 4 дисциплинарных батальона (херсонский, воронежский, бобруйский и екатериноградский), на 2 900 заключенных, и 2-е дисциплинарные роты (иркутская и омская). С 1893 года число ДЧ предложено увеличить.

До и во время Великой Отечественной войны:

  • 1-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 9.8.45 — 3.9.45;
  • 3-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 9.8.45 — 3.9.45;
  • 6-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 22.6.41 — 15.7.41, расформирован;
  • 10-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 24.6.41 — 25.9.41, расформирован;
  • 13-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 28.6.41 — 11.9.41, расформирован;
  • 15-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 24.6.41 — 25.9.41, расформирован;
  • 17-й отдельный дисциплинарный батальон, в составе действующей армии 22.6.41 — 20.8.41, обращен на укомплектование 90 сд, 20.8.41 г.;

Послевоенный период:

Документальные фильмы

  • [www.youtube.com/watch?v=oNkWctm_Om0&NR=1 Дисциплинарный батальон Дальневосточного ВО]

См. также

Напишите отзыв о статье "Дисциплинарные части"

Примечания

  1. Дисциплинарный батальон приравнивается к общевойсковому отдельному батальону.
В Викитеке есть тексты по теме
Дисциплинарные части

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дисциплинарные части

– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.