Заукен, Дитрих фон

Дитрих фон Заукен Dietrich von Saucken
Дата рождения	16 мая 1892(1892-05-16)
Место рождения	Фишхаузен, Восточная Пруссия
Дата смерти	27 сентября 1980(1980-09-27) (88 лет)
Место смерти	Пуллах-им-Изарталь
Принадлежность	Германская империя Веймарская республика Третий рейх
Род войск	Танковые войска
Годы службы	1910—1945
Звание	Генерал танковых войск
Командовал	4-я танковая дивизия 3-й танковый корпус 39-й танковый корпус 2-я армия
Сражения/войны	Первая мировая война Вторая мировая война Польская компания Французская кампания (1940) Восточный фронт
Награды и премии

Дитрих фон Заукен (нем. Dietrich von Saucken; 16 мая 1892  — 27 сентября 1980) — немецкий генерал танковых войск (1944), последний из 27 награждённых Рыцарским Крестом с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами, и единственный человек, решение о награждении которого этой наградой принял не Гитлер.

Начало военной карьеры

Поступил на военную службу 1 октября 1910 года фанен-юнкером (кандидат в офицеры). В июне 1912 года получил звание лейтенанта.

В Первую мировую войну командовал ротой, награждён Железными крестами обеих степеней, а также австрийским и прусским орденами. В 1918 году тяжело ранен, получил золотую нашивку за ранение.

После войны продолжил службу в рейхсвере, с 1925 года — ротмистр. В 1936 году произведён в подполковники, назначен командиром кавалерийского полка.

Вторая мировая война

С июня 1939 года — полковник, участвовал в Польской и Французской кампаниях, получил планки к Железным крестам (повторное награждение). В ноябре 1940 года назначен командиром 4-й стрелковой бригады.

Восточный фронт

Командуя бригадой, форсировал Днепр. В декабре 1941 года назначен командиром 4-й танковой дивизии, с 1 января 1942 года — генерал-майор. 3 января тяжело ранен в голову осколком снаряда, 6 января 1942 года награждён Рыцарским крестом. До конца августа 1942 года — в госпиталях и в отпуске по ранению, затем до конца мая 1943 года — начальник училища моторизованных войск.

С апреля 1943 года — генерал-лейтенант. 31 мая 1943 года вновь возглавил 4-ю танковую дивизию (на центральном участке Восточного фронта). В августе 1943 года награждён Дубовыми Листьями (№ 281) к Рыцарскому кресту, в январе 1944 года — Мечами (№ 46) к Рыцарскому кресту с Дубовыми Листьями.

С мая 1944 года — командующий 3-м танковым корпусом, с июня по октябрь 1944 года — командующий 39-м танковым корпусом (с августа 1944, после тактической победы над советскими войсками у Варшавы, в звании генерала танковых войск). Затем командующий танковым корпусом «Великая Германия» и с марта 1945 — командующий 2-й армией. С апреля 1945 — командующий армией «Восточная Пруссия».

8 мая 1945 года награждён Бриллиантами (№ 27) к Рыцарскому кресту с Дубовыми Листьями и Мечами. С этого же дня в советском плену. Был приговорён советским судом к 25 годам заключения. Отпущен на свободу в 1955 году.

Литература

• Berger, Florian. Mit Eichenlaub und Schwertern. Die höchstdekorierten Soldaten des Zweiten Weltkrieges. Selbstverlag Florian Berger, 1999. ISBN 3-9501307-0-5

Отрывок, характеризующий Заукен, Дитрих фон

Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.