Диффузионизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Диффузион́изм (от лат. diffusio — разливание, просачивание), культу́рный диффузиони́зм (англ. cultural diffusion), транскульту́рный диффузиони́зм (англ. Trans-cultural diffusion) — направление в социальной антропологии, культурной антропологии, культурной географии и этнографии (этнологии), культурологии, археологии, социологии, полагающее основой общественного развития процессы заимствования и распространения культуры из одних центров в другие.

Направление сложилось как реакция на эволюционизм. В отличие от последнего, в поле зрения диффузионистов попадали в первую очередь такие средства распространения культуры, как завоевание, торговля, колонизация, и лишь во вторую очередь — внутрисистемные факторы развития. Главный акцент диффузионизм сделал на изучение ранней истории человечества.

Наибольшее распространение идеи диффузионистов получили в таких странах, как Австрия и Германия.





Основные положения классического диффузионизма

  1. Главным фактором развития культуры народа является восприятие этим народом культурных достижений других народов, то есть через смешение, перенос и заимствование элементов культур.
  2. Диффузионизм отрицает существование стадий развития культур и наличие смысла в изучении эволюции отдельных элементов культур.
  3. Каждый элемент культуры имеет географическую привязку и возникает лишь однажды в одном регионе (культурный круг, культурная провинция) и из него отдельно или вместе с другими элементами культурного круга (провинции) распространяется по всей Земле.
  4. Культура (или отдельные элементы культуры) распространяется либо вместе с людьми либо посредством контактов и взаимодействия разных народов.
  5. Именно распространение культур и их элементов должна изучать этнография (этнология).

История диффузионизма

Антропогеографическая школа. Зарождение диффузионизма

Первым учёным, написавшим свои работы в духе диффузионизма, был немецкий учёный, географ и этнолог Фридрих Ратцель, создатель антропогеографической школы. По мнению Ратцеля, ведущую роль в формировании той или иной культуры играет географическая среда, к которой приспосабливаются, адаптируются человеческие общества. Основополагающий фактор истории культуры человека Ратцель видел в передвижениях народов.

Культурная морфология Л. Фробениуса

Сторонником диффузионистской теории был специалист по африканским культурам Лео Фробениус. В его построениях на первое место выходила сама культура, а человек, как её носитель, отходил на второй план. В его варианте культурные круги назывались культурными провинциями, которые характеризовались главным образом совокупностью материальных предметов, аналогичных теории Гребнера. Стоит отметить почти мистическую составляющую понятия «культура» у Фробениуса. Он сравнивал культуру с органическим существом, которое рождается, нуждается в пище (человеческом хозяйстве), имеет «душу»; при этом культуру можно «пересадить» в другую почву (другие природные условия), где её развитие пойдёт иным путём и прочее. Человек же у Фробениуса является лишь её «носильщиком», продуктом (объектом) культуры, но не её творцом. Фробениус также является автором концепции о двух типах культур — хтоническо-хамитическо-матриархальной и теллурическо-эфиопско-патриархальной, позже он заменяет их на культуру Востока и культуру Запада. Первой присуще «пещерное» чувство, неподвижность, идея фатальной (непреодолимой) судьбы, а «Западу» — «чувство далёкого», динамичность, идея личности и свободы.

Исследовательский институт морфологии культуры, основанный Фробениусом, существует и по сей день.

«Кёльнская» школа Гребнера (Теория культурных кругов)

В рамках диффузионистской теории развивалась теория культурных кругов (нем. Kulturkreiselehre) Фрица Гребнера. В своих работах, посвящённых культуре Австралии и Океании, он отстаивал идею неизменности форм предметов и их географического распространения. Гребнер также был убеждён, что каждый элемент культуры изобретали только один раз и в одном месте, а оттуда этот элемент распространялся по другим регионам Земли. Опираясь на музейные коллекции, Гребнер выделил восемь культурных кругов, каждый из которых отличался своим собственным конгломератом предметов материальной культуры, обрядов, верований.

Венская школа

С теорией культурных кругов была связана и Венская культурно-историческая школа в этнологии. Её развитие было связано с именем католического священника Вильгельма Шмидта, и носило теологическую направленность.

Английский диффузионизм

В первых своих работах Уильям Риверс (англ.) придерживался эволюционной школы, но после продолжения исследований перешёл на позиции, сочетающие эволюционную и диффузионистскую точки зрения. Он считал, что развитие культуры возможно в духе эволюционизма, но происходить оно может лишь в случае контактов, слияния и смешения культур. Таким образом Риверс придавал большое значение взаимодействию народов.

Гипердиффузионизм (панегиптизм, гелиолетическая школа)

Завершённую форму диффузионизм в Англии приобрёл в трудах Графтона Эллиота Смита (англ.), известное как «панегиптизм». Учёный, исследуя культуру Древнего Египта, обратил внимание на сходство ряда черт древнеегипетской культуры (например, техника мумифицирования) с культурой других народов, в том числе расположенных в других частях света. Смит пришёл к выводу о том, что совокупность явлений культуры, зародившаяся в Древнем Египте, около IX—VIII вв. до н. э. начала распространяться по всему миру, прежде всего в восточном направлении: через Аравию и Персидский залив, Индию и Цейлон — в Индонезию, затем далее на восток — в Океанию. Из Океании и через северную часть Тихого океана элементы первичной культуры попали в Америку.

Тур Хейердал

Второе дыхание диффузионизму дал норвежский исследователь Тур Хейердал, который выдвинул тезис о возможности трансокеанских путешествий американских народов в Тихом океане. Ему же принадлежит идея о том, что в древние времена мореплаватели могли пересекать океаны (в том числе и Атлантический).

Критика диффузионизма

  1. Сторонники неоэволюционизма и марксизма видят главным недостатком диффузионизма отрицание каких-либо эволюционных закономерностей в развитии общества и культуры.
  2. Отрыв или даже, как в теории Фробениуса, полное отрицание зависимости культуры от человека и народа.
  3. Учёными многих направлений впоследствии был признан натянутый характер существования культурных кругов. В некоторых случаях, например в теории культурных кругов Гребнера, существование культурных кругов считается домыслом.
  4. Считается ложной попытка диффузионизма связывать одинаковые явления культуры, которые пространственно могут находиться даже в разных частях света, общностью географического происхождения.

Напишите отзыв о статье "Диффузионизм"

Примечания

Литература

  • Белик А. А. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Belik/index.php Культурология: Антропологические теории культур]. — М.: РГГУ, 1999. — 241 с.
  • Лурье С. В. [svlourie.narod.ru/hist-ethnology/ Историческая этнология. Учебное пособие для вузов]. — 2-е изд. — М.: Аспект Пресс, 1998. — ISBN 5-7567-0205-7.
  • Токарев С. А. [web.archive.org/web/20030519225912/historia-site.narod.ru/library/ethnology/tokarev_main.htm История зарубежной этнографии: Учеб. пособие]. — М.: Высшая школа, 1978. — 352 с.

Отрывок, характеризующий Диффузионизм

– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.