Дициани, Гаспаро

Гаспаро Дициани

Гаспаро (Гаспаре) Дициани (Gaspare Diziani) (1689 — 17 августа 1767) — венецианский художник XVIII века, представитель стиля позднего барокко.

Биография

Родился в провинциальном городе Беллуно. Художественное образование получил у провинциального малоизвестного мастера Антонио Лаццарини в родном городе, а затем продолжил обучение у его брата Грегорио Ладзарини. Совершенствовал мастерство у Себастьяно Риччи.

Как и большинство венецианских художников XVIII века, увлекался музыкой и театром. Был помощником театрального художника Алессандро Мауро, вместе с которым отправился в столицу Саксонии — город Дрезден, где работал в театре правителя страны — курфюрста. После трёх лет работы в германских княжествах (1717 — 1720 годы) вернулся в Венецию. О мастере узнали в папском Риме, и некоторое время он состоял на службе у кардинала Пьетро Оттобони. Последние десятилетия жизни провёл в Венеции. Гаспаро Дициани — один из основателей Академии искусств в столице Венецианской республики. Два года (1760 — 1762) был её президентом. Как и Якопо Гварана, много работал по заказам императорского двора Российской империи. В России до сих пор сохранились крупные по масштабу декоративные произведения художника в стилистике позднего итальянского барокко (плафон «Боги на Олимпе», 18,9 на 8,91 метра). По заказу Екатерины II Гаспаро Дициани создал шесть плафонов в стиле, приближённом к рококо, для её загородной резиденции (Китайский дворец в Ораниенбауме).

Был женат. В семье было два сына, Антонио и Джузеппе, которые были помощниками отца в создании религиозных картин и фресок.

Художественная манера

Гаспаро Дициани — мастер весьма широкого диапазона. Работал как театральный художник над созданием декораций, религиозных картин, фресок для церквей. Но в его художественных произведениях преобладали декоративные качества, которые начали преобладать в живописи Венеции XVIII века, если мастер не занимался топографически точным воспроизведением пейзажей, как Бернардо Белотто или Франческо Тирона.

Тяготение к монументальным произведениям позволило принимать заказы на декоративные плафоны большого размера, как было с заказом для императорского Зимнего дворца Екатерины II. Но мастер уступал в одарённости известным венецианским мастерам — Джованни Баттиста Тьеполо и даже Джакомо Гварана, занимавшему ведущие позиции в венецианском искусстве после отбытия Тьеполо в Мадрид на работу в Испанию. Оба подражали виртуозной художественной манере Тьеполо, но Джакомо Гварана делал это более тщательно, чем Гаспаро Дициани.

Библиография

• Domenico Sedini, [www.artgate-cariplo.it/collezione-online/page45d.do?link=oln82d.redirect&kcond31d.att3=278 Gaspare Diziani], catalogo online [www.artgate-cariplo.it/collezione-online/page1z.do Artgate] della Fondazione Cariplo, 2010.
• Кючарианц Д.А. «Художественные памятники города Ломоносова», Л.: Лениздат, 1980.

Отрывок, характеризующий Дициани, Гаспаро

Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.