Диэй

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Диэй из Мегалополя (др.-греч. Διαιος) — древнегреческий политический деятель, занимал должность стратега Ахейского союза в 150—149, 148—147, 147—146 гг. до н. э. и был его последним стратегом.





Первая стратегия

Пришёл к власти как представитель антиримской партии (Критолай, Дамокрит, Диэй), сменив на посту стратега спартанца Меналкида. Во время своей стратегии оказался замешан в коррупционый скандал, связанный с получением и делёжкой Меналкидом взятки от жителей Оропа. За взятку в три таланта Диэй избавил Меналкида от обвинения против воли ахейцев.

Стремясь замять дело о взятке, Диэй спровоцировал конфликт со Спартой, которая без ведома ахейских властей и вопреки закону обратилась к римскому сенату по поводу пограничных земель. На союзном собрании Диэй заявил, что римляне не утвердили особые права, предоставленные Ахейским союзом спартанцам как членам союза. Несмотря на то, что это была неправда, союзное собрание согласилось с мнением Диэя и выразило готовность о возможности применить к Спарте силу.

Спартанцы были вынуждены уступить. Их граждане, изгнания которых потребовали ахейцы, покинули Спарту и обратились с жалобой к римлянам. Римский сенат согласился прислать комиссию для расследования инцидента. Комиссия, однако, солгала обеим сторонам, сообщив, что сенат принял решение в их пользу.

Конфликт со Спартой

Ахейцы, недавно отправлявшие в Фессалию военную экспедицию для содействия римлянам в подавлении восстания Андриска, были уверены в поддержке римлян и были полны решимости самостоятельно решить проблему со Спартой несмотря на призывы римлян дождаться решения комиссии. Вторгшееся в Лаконику ахейское войско под командованием стратега Дамокрита разбило спартанцев, хотя и не сумело захватить Спарту.

Дамокрита, обвинённого в измене, сместили с должности, и стратегом снова стал Диэй. Он, являвшийся главным зачинщиком этой смуты, продолжал войну со Спартой, одновременно заверяя римского наместника Македонии в полной покорности Ахейского союза Риму.

Тем временем прибыла сенатская комиссия во главе с Луцием Аврелием Орестом. На союзном собрании в Коринфе неожиданно для ахейцев комиссия постановила исключить из состава Ахейского союза не только Спарту, но и Коринф, Орхомен и Аргос, то есть урезать границы Союза до пределов, в которых он находился по окончании Второй Пунической войны.

Война с Римом

Это решение римлян вызвало бурю возмущения в Союзе. Спартанцев в Коринфе схватили и посадили в тюрьму. Оскорблениям подверглись и римляне. Ахейцы отправили посольство в Рим с просьбой отменить такую резолюцию сената, но римляне подтвердили своё решение, хотя и в мягкой форме.

Из мягкости римлян сделав неверный вывод, что дела римлян в войне с Карфагеном и подавлении восстания Вириата обстоят неважно, ахейское руководство продолжало нагнетать обстановку. Обманув римских уполномоченных и сорвав переговоры ахейцев, спартанцев и римлян в Тегее, ахейское союзное собрание по предложению Критолая официально объявило Спарте войну.

Союзное собрание в Коринфе, в котором в этот раз большинство составили ремесленники и торговцы, а не богатые землевладельцы, с восторгом приняло слова Критолая о равенстве с римлянами и не дало возможность римским послам высказаться.

Ахейцы начали войну, найдя союзников в лице беотийцев, обиженных римлянами, и халкидян. В начале 146 г. до н. э. ахейское войско под командованием Критолая вступило в Фессалию, чтобы снова захватить Гераклею на Эте, которая ранее была выведена решением сената из состава Ахейского союза.

Римский военачальник Квинт Цецилий Метелл выступил навстречу ахейцам из Македонии. Ахейско-фиванская армия при этом известии поспешила обратно на Пелопоннес, даже не пытаясь защитить Фермопилы. Однако римляне настигли их в Локриде и разбили при Скарфее, Критолай погиб в сражении. Римляне разгромили и оставшиеся ахейские войска: отряд из Патр — в Фокиде, отборное аркадское войско — у Херонеи.

Диэй, ставший стратегом вместо Критолая, с отчаянной решимостью пытался противостоять римлянам. Он призвал всех способных носить оружие на Истм, распорядился включить в состав армии 12 тысяч рабов, родившихся в Греции, богатых граждан обложил принудительными займами, сторонников мира с римлянами, за исключением тех, кому удалось спастись посредством подкупа — приговорил к казни. Ему удалось собрать войско из 14 тысяч пехоты и 600 конницы и выступить навстречу римлянам.

Однако в войне ахейцы потерпели полное поражение. Четырёхтысячный ахейский отряд в Мегаре разбежался при виде римских легионов, но на Истме Диэй, ободрённый победой над римским форпостом, дал вдвое превосходящим силам римлян сражение у Левкопетры и был наголову разбит.

Бежав обратно в Мегалополь и даже не попытавшись защитить Коринф, Диэй убил свою жену и покончил с собой, не желая попадать римлянам живым.

Как охарактеризовал Павсаний последнего стратега:

Он проявил одинаковое с Меналкидом корыстолюбие при жизни, одинаковую в момент смерти трусость

Ссылка

  • [www.world-history.ru/countries_about/61/1877.html Всемирная история]
  • Полибий. Всеобщая история. Кн.38-39

Напишите отзыв о статье "Диэй"

Литература

  1. Павсаний. Описание Эллады

Отрывок, характеризующий Диэй

– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.