Ди Стефано, Альфредо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альфредо Ди Стефано
Общая информация
Полное имя Альфредо Ди Стефано Лаулье
Прозвище Белокурая Стрела (La saeta rubia)[1]
Родился
Буэнос-Айрес, Аргентина
Гражданство
Рост 178 см
Позиция нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
1943—1944 Ривер Плейт
Клубная карьера*
1944—1949 Ривер Плейт 66 (49)
1946   Уракан 24 (11)
1949—1953 Мильонариос 102 (90)
1953—1964 Реал Мадрид 282 (216)
1965—1966 Эспаньол 47 (11)
1944—1966 Всего за карьеру 521 (377)
Национальная сборная**
1947 Аргентина 6 (6)
1951—1952 Колумбия 4 (0)
1957—1961 Испания 31 (23)
Тренерская карьера
1967 Эльче
1969—1970 Бока Хуниорс
1970—1974 Валенсия
1974 Спортинг
1975—1976 Райо Вальекано
1976—1977 Кастельон
1979—1980 Валенсия
1981—1982 Ривер Плейт
1982—1984 Реал Мадрид
1985 Бока Хуниорс
1986—1988 Валенсия
1990—1991 Реал Мадрид
Международные медали
Чемпионат Южной Америки
Золото Гуаякиль 1947

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Альфре́до Ди Сте́фано Лаулье́ (исп. Alfredo Di Stéfano Laulhé; 4 июля 1926, Буэнос-Айрес — 7 июля 2014, Мадрид) — аргентинский и испанский футболист, нападающий. После завершения карьеры игрока работал тренером. Выступал за клубы «Ривер Плейт», «Уракан», «Мильонариос», «Реал Мадрид» и «Эспаньол». Провёл 6 матчей и забил 6 голов в составе сборной Аргентины, провёл 4 игры за сборную Колумбии и 31 матч и 23 гола в составе сборной Испании.

В качестве футболиста был дважды чемпионом Аргентины, трижды чемпионом Колумбии и восьмикратным победителем чемпионата Испании. Ди Стефано по разу выигрывал Кубок Колумбии, Кубок Испании и Межконтинентальный кубок. Дважды он выигрывал Малый Кубок мира и пять раз побеждал в Кубке европейских чемпионов. В качестве тренера Альфредо выиграл два чемпионата Аргентины, один чемпионат Испании, один Суперкубок Испании и один Кубок обладателей кубков УЕФА.

Ди Стефано один раз становился лучшим бомбардиром чемпионата Аргентины, дважды лучшим бомбардиром чемпионата Колумбии, пять раз выигрывал титул лучшего бомбардира чемпионата Испании и дважды становился лучшим бомбардиром Кубка европейских чемпионов. Дважды он выигрывал Золотой мяч, награду лучшему футболисту Европы, и четыре раза становился лучшим спортсменом Испании.

Альфредо являлся третьим футболистом XX века по версии футбольной Комиссии ФИФА[2][3]. По опросу МФФИИС занимает четвёртое место среди лучших футболистов мира XX века. Занимает шестое место среди лучших игроков XX века по версии журнала World Soccer. Занимает четвёртое место среди лучших игроков XX века по версии France Football[4]. Занимает третье место среди лучших игроков XX века по версии Guerin Sportivo[5]. Занимает шестое место среди лучших игроков за всю историю футбола по версии Placar[6]. Входит в список лучших игроков мира по версиям Planète Foot[7] и Voetbal International[8]. Лучший игрок Испании по версии УЕФА в период с 1954 по 2003 год.

С 2000 года Ди Стефано занимал пост почётного президента клуба «Реал Мадрид». А с 2008 года являлся почётным президентом УЕФА.

Являлся первым членом Зала Славы ФИФА[9]. Именем Ди Стефано назван трофей лучшему игроку в Испании[10]. Стадион клуба «Реал Мадрид Кастилья», являющийся резервной командой «Реала», назван Альфредо Ди Стефано[11]. При жизни близ стадиона Сантьяго Бернабеу ему был установлен памятник[12].





Биография

Ранние годы

Альфредо Ди Стефано родился 4 июля 1926 года в квартале Барракас, находящемся в портовом районе Буэнос-Айреса[13]. Он происходил из смешанной семьи европейских эмигрантов: его дедушка Мигель (в Италии его имя произносилось Микеле[14]) был родом с Капри[15]. Отец Мигеля, прадедушка Альфредо, дон Феличионе был генералом в армии Джузеппе Гарибальди[16][17]. Любопытно, что жена Феличионе, также родилась с фамилией Ди Стефано, хотя происходила из Сицилии[18]. Микеле, который покинул родину, поселился в районе Буэнос-Айреса Ла-Бока, где занимался тем, что провозил товары по реке Парана в Парагвай. Микеле в возрасте 17 лет отправился сначала в Северную, а затем в Южную Америку из-за конфликта со своей мачехой, второй женой Феличионе[18]. Бабушка Ди Стефано, Тереза Кьоцца, была родом из Генуи. В их семье было семь детей: Феликс, Анибаль, Эктор, Альфредо, Луиза, Хуана и Освальдо[16][18].

Мать Ди Стефано, Эулалия Лаулье Жильмон, была потомком французского лётчика Пьерра Лаулье (на французский манер, Лоле́), который родился в Беарне и ирландки Инес Дик[15][18]. Отца Ди Стефано также звали Альфредо; и он, как и сын, был футболистом, нападающим[18], более того, он являлся одним из соучредителей клуба «Ривер Плейт», за который играл с 1910 по 1912 год, завершив карьеру из-за травмы колена[17][19]. Второй сын Микеле, брат Альфредо, был женат на родной сестре Карлоса Исолы, голкипера сборной Аргентины. Помимо Альфредо-младшего, в семье было ещё два ребёнка — Тулио (родился в 1928 году), также игравший в футбол, и Норма (родилась в 1931 году), которая занималась баскетболом[16][20]. Там же, в районе Барракас, Ди Стефано начал играть в футбол, выступая на пустырях: «Когда мне было 4 или 5 лет я играл на улице, это был фабричный район, машин в нём было мало и была мостовая, вымощенная брусчаткой. Так что, в ту пору мы все играли там. Нас, местных ребят, было достаточно, потому что в нашем районе жили люди из скромных семей, а издавна в таких семьях было много детей. Так что мы играли в том квартале, а потом был ещё один квартал, немного дальше»[21]. Дети, не имея больших денег, были вынуждены играть каучуковыми мячами[17], которые покупали по два сентаво; воротами были либо деревья, либо нарисованные на стене линии[18]. Со своими друзьями Альфредо организовал команду района, которую назвали «Объединённые и Побеждающие» (исп. Unidos y Venceremos): «В моем районе было больше 40 ребят, которые играли лучше меня. Но кто-то учился, кто-то пошел работать, а кто-то даже не мог купить себе обувку»[22]. Первый же кожаный мяч Альфредо получил, выиграв его в лотерее в кинотеатре[18]. Когда Ди Стефано было 10 лет, его начал обучать 17-летний парень. Позже Альфредо рассказал, что именно благодаря ему он смог стать «двуногим» игроком, то есть одинаково хорошо бить по мячу как левой, так и правой ногой[18].

Позже семья Ди Стефано переехала в квартал Флорес, на ранчо, которое купил его отец. Там юный Альфредо со своими новыми соседскими мальчишками начал играть за районную команду «Магнит» (исп. Imán)[19]. В этом клубе он получил своё первое футбольное прозвище — «Минельита», в честь Хосе Марии Минельи, игрока клуба «Ривер Плейт», который как и Ди Стефано был светловолосым[15][20]. В 1940 году семья снова переехала; на этот раз она обосновалась на ферме Лос-Кардалес. Тогда же Альфредо покинул школу и впервые был вынужден работать, помогая своему отцу, трудившемуся производителем и продавцом картофеля, а также пасечничеством[19][23]. Сам Ди Стефано в основном помогал в поле, надсматривая над 80-ю рабочими[16][18]. Несмотря на то, что это была очень трудная работа, отнимавшая много сил, Альфредо не забросил футбол. Каждое воскресенье он вместе с братом Тулио[24] играл в матчах поселковой команды «Союз Прогрессивных» (исп. Unión Progresista) в лиге Камапана, а также посещал матчи «Ривер Плейта», за который он болел с семи лет[20], несмотря на то, что его отец, родившийся в районе Ла-Бомбонера, любил клуб «Бока Хуниорс»[23].

Во время работы на ферме Ди Стефано приходилось встречаться с мафией: «В Росарио обосновалась американская мафия. Они приехали из Чикаго или Нью-Йорка, и там уже засветились. В тридцатые годы, во время Сухого закона, они совершали убийства. Мафия была очень хорошо организована и контролировала всех сыновей итальянцев. И моего „старика“ тоже. Он обязан был платить им процент со своего заработка — 5-10 песо за каждый проданный вагон картофеля. Отец платить не хотел. Он ходил с пистолетом в кармане и даже спал с ним, держал его в выдвижном ящике комода. Ящик открыт, рука сжимает пистолет. Иногда мафия стреляла по вагонам, однако, его это не пугало. Отец боялся, что нас могут похитить. Однажды они пришли в дом. Мы быстро сообщили об этом маме, которая разделывала цыплёнка на кухне. Она вышла с мачете в руках, только пятки сверкали. В другой раз, когда мы ехали в Сан-Николас к моему дяде, нам пришлось спрыгнуть с поезда на полном ходу. Там было четыре подозрительных типа. Один из них приходил к нам раньше, чтобы купить наш дом, и мой отец его узнал. Я тогда не очень понимал, что происходит, но слышал, как по приезде отец об этом рассказывал дяде»[25].

«Ривер Плейт» и «Уракан»

Когда Альфредо было 17 лет, мать Ди Стефано встретила друга отца, бывшего голкипера клуба «Ривер Плейт», Алехандро Лупасни, который работал электриком в их квартале. Она уговорила его, чтобы сын, который делал успехи в футболе, смог пройти просмотр в клубе. Лупасни помог: через несколько дней на письмо Эулалии из клуба пришла телеграмма, в которой Альфредо приглашался на просмотр[18][26]. Когда юного футболиста спросили, кто помог ему попасть в клуб, он ответил: «Моя мама»[27]! Молодого игрока просматривал Карлос Пеуселье, который увидел талант Ди Стефано и пригласил его в четвёртую команду клуба. Всего из 32-х просмотренных ребят взяли лишь двоих, вторым оказался близкий друг Альфредо, Сальвучи[18]. Любопытно, что отец Ди Стефано был против ухода сына в футбол, и лишь Эулалия уговорила отца семейства не препятствовать его футбольной биографии[16].

Ди Стефано начал карьеру в четвёртом составе, в котором выступали игроки с 16 по 18 лет. С этой командой он смог выиграть все матчи первенства, но в финальной встрече клуб проиграл «Платенсе» со счётом 1:2[18]. Там он стал немного больше зарабатывать: если в четвёртой команде ему платили всего два песо за победу, то в третьей уже двадцать[18]. 7 августа 1944 года Ди Стефано дебютировал в основе «Ривер Плейт» в товарищеской игре против «Сан-Лоренсо». Позднее Альфредо вспоминал: «Ещё долго после этой игры при одном воспоминании о ней у меня мурашки бегали по спине. Рядом со мной в нападении играли великие футболисты: Педернера, Лабруна, Д’Амброзио. Можно представить себе, как я волновался! Ведь все мои родные и односельчане приехали в столицу, чтобы поболеть за меня. Пришли и старые приятели из Ла Боки. А сыграл я очень неважно: наверное, и волнение сказалось, и мастерства не хватило. К тому же я повредил ногу и в начале второго тайма был вынужден покинуть поле». Вскоре Альфредо, по требованию главного тренера основного состава «Ривера», Ренато Чезарини, был переведён в третий состав[28]. С командой до 21 года он занял первое место в своём дивизионе, однако команду лишили победы: матч последнего тура, «Ривер» — «Бока Хуниорс», завершился дракой, в результате чего все участники матча были дисквалифицированы и лишены очков[29].

13 апреля 1945 года Ди Стефано должен был, из-за травмы Муньоса, дебютировать в официальной игре в матче с «Ньюэллс Олд Бойз», но очередной тур был отменён из-за траура по случаю смерти президента США, Франко Рузвельта[16]. Лишь 15 июля 1945 года Ди Стефано сыграл свой первый официальный матч за основной состав, выйдя на замену вместо Адольфо Педернеры; в нём «Ривер» проиграл «Уракану» со счётом 1:2. Этот матч стал единственным, который Альфредо провёл в сезоне, в котором «Ривер Плейт» выиграл чемпионат страны[28]. В следующем сезоне Ди Стефано, благодаря вмешательству его отца[30], чей друг работал селекционером «Уракана»[18], перешёл на правах аренды в этот клуб: молодому футболисту была нужна игровая практика, а место в центре нападения «Ривера» прочно занимал Педернера[20]. Сумма трансфера футболиста составила 80 тыс. песо, что стало самой дорогой ценой, заплаченной аргентинским клубом за покупку футболиста. Это вызвало недоумение у местной прессы. Причём по слухам, владелец «Уракана», полковник Дуко во время переговоров с «Ривером» даже положил на стол пистолет, чтобы побыстрее закончить трансферную сделку[18]. В «Уракане» Альфредо занял твёрдое место в основном составе, при этом, в отличие от «Ривер Плейт», Ди Стефано занимал в составе клуба позицию центрального нападающего — завершителя атак: «Что делать, спрос рождает предложение, и мне пришлось приспосабливать свою игру к моде. К счастью, в этом мне очень помогли инсайды: крепкий усач Мендес и быстрый, изящный Симес. Оба обладали прекрасной техникой и делали мне такие передачи, не забить с которых мог бы слепой. Я забивал, однако, наряду с радостью, испытывал и некоторое разочарование, поскольку из организатора атак превратился в обычного исполнителя. Впрочем, я утешал себя тем, что эта вынужденная метаморфоза не может быть продолжительной. Уже тогда, хоть я ещё и не был достаточно искушён в вопросах эволюции футбольной тактики, мне казалось, что эра таранов и силового футбола себя изживает»[16]. За этот клуб Альфредо провёл 25 матчей и забил 10 голов, став лучшим бомбардиром команды. Один из мячей форвард забил в ворота своей бывшей команды — «Ривера», причём он забил гол через 8 секунд от начала матча[16], что сделало его на тот момент самым быстрым голом в истории розыгрышей чемпионатов Аргентины[31]. В результате «Уракан» занял 9 место в первенстве страны[32]. По окончании сезона «Уракан» хотел выкупить контракт Ди Стефано, но клуб оказался не в состоянии выложить ещё 80 тыс. песо за переход футболиста[18][28]. Из-за этого форвард вернулся в «Ривер Плейт». Однако ситуации в команде изменилась. Педернера перешёл в «Атланту» и место на правом фланге нападения освободилось. Более того, два других лидера атаки клуба выбыли из строя: Анхель Лабруна заболел гепатитом, а Карлос Муньос травмировался[28]. В восьмом туре чемпионата Ди Стефано был переведён главным тренером команды, Карлосом Пеуселье, который и принял Альфредо в «Ривер», на место центрфорварда. И в этом матче «Ривер Плейт» обыграл «Аталанту» Педернеры со счётом 6:1; сам Ди Стефано не забил, что его очень огорчило, но сделал несколько голевых передач и постоянно помогал партнёрам по атаке[33]. Все последующие игры Альфредо провёл в центре нападения. Он сыграл за сезон 29 матчей и забил 27 голов, став лучшим бомбардиром первенства, а его команда чемпионом страны[34]. Этот результат тем удивительнее, что Ди Стефано совмещал футбольные выступления с обязательной воинской повинностью, где футболист провёл 12 месяцев, проходя службу на оружейном складе. Альфредо шесть дней в неделю находился в казарме, получая увольнительную лишь по субботам, во время которых он и играл. Так продолжалось вплоть до вмешательства военных чиновников, которые входили в совет директоров «Ривера». Они помогли переводу Ди Стефано со склада в офис Министерства Обороны. Там футболист находился лишь до полудня, а после получал увольнительные[16].

Забастовка в аргентинском футболе была призвана защитить игроков маленьких клубов и нижних дивизионов, которым платили только два первых месяца, а когда дела начинали идти плохо, платить прекращали. Контракты, которые они подписывали, были составлены недобросовестно. Игрок ничего не решал. Мы, будучи футболистами крупных клубов, отреагировали на это и отказались играть. Мы участвовали в благотворительных матчах для госпиталей и школ, и для того, чтобы привлечь внимание публики и объяснить лицом к лицу, что это был не вопрос денег, это делалось для того, чтобы защитить тех, кто ничего не зарабатывал[25].
Альфредо Ди Стефано

В том же сезоне он получил свои прозвища, сначала его прозвали «Немец» (исп. El Alemàn), а затем, по меткому замечанию журналиста Роберто Норбейгера, «Белокурая стрела» (исп. Saeta Rubia), за светлый цвет волос и хорошую физическую форму[13]. Болельщики даже придумали персональную кричалку для Альфредо: «Берегись! Летит Стрела! Белокурая она!» Тогда же Ди Стефано стал участником эпизода, оказавшего на него сильное влияние: его партнёр по нападению, Хосе Мануэль Морено получил камнем от болельщиков клуба «Тигре», Альфредо спросил Морено, нужна ли ему помощь, а Хосе Мануэль сказал: «Малыш, послушай меня внимательно. Если игрок вышел на поле, то он не покинет его по собственной воле, и это хорошо, потому что иначе он (как игрок) мёртв». Впоследствии Ди Стефано никогда не уходил с поля, как бы сильно его не били[35]. В начале следующего года Ди Стефано в составе «Ривера» участвовал в первом клубном чемпионате Южной Америки. В нём команда заняла второе место, уступив лишь очко победителю, клубу «Васко да Гама»[36]. После этого турнира у Альфредо начались трения с президентом клуба, Антонио Веспусио Либерти, по поводу повышения зарплаты. 3 июня, по ходу первенства страны, в котором, на тот момент, «Ривер Плейт» проигрывал лишь очко лидеру, клубу «Расинг», в первенстве Аргентины началась забастовка профессиональных футболистов, требовавших повышения зарплат и точного исполнения контрактных обязательств. Ди Стефано был одним из самых активных участников забастовки. В том же году он поехал в составе комбинированной команды игроков «Ривера» и «Боки» на товарищеский матч со сборной бразильского штата Сан-Паулу; когда дело дошло до самой игры, игроки аргентинцев, взявшие каждая свою форму, отказались одевать форму команды, которая являлась принципиальным соперником. В результате футболисты играли в зелёной форме «Палмейраса», в чьих цветах не было ни сине-жёлто, ни бело-красного[37]. В мае 1949 года большинством игроков был подписан договор о прекращении стачки, Альфредо и его партнёры по клубу, остались одними из немногих футболистов, кто продолжил забастовку, требуя ещё более улучшенных условий профессиональной деятельности. И тогда руководство «Ривер Плейт» было вынуждено пойти на поводу у своих игроков, повысив им зарплаты. Однако главное требование — возможность свободной переходить из клуба в клуб по окончании договора было отвергнуто[38]. Во время благотворительной поездки в Италию, посвящённой памяти погибших игроков «Торино», Ди Стефано узнал, что Либерти, без его ведома, ведёт переговоры по трансферу в этот клуб. Когда Альфредо попросил объяснений, Либерти сказал ему: «Не нравится — можешь убираться куда угодно, хоть в Турин»[16]. После этого игроки «Ривера» собрались на совещание и, по предложению Педернеры, решили уехать в Колумбию. 9 августа 1949 года Ди Стефано инкогнито улетел в Боготу. Что любопытно, президент «Ривера», Пардо, не сделал ничего, чтобы вернуть своего ведущего игрока, он сказал: «Никто вас не держит, хотите поставить на себе крест, отправляйтесь куда угодно»[18]. Всего за 3 года в «Ривер Плейт» Альфредо провёл в клубе 72 игры и забил 53 гола[39].

«Мильонариос»

Прибыв в Колумбию, Ди Стефано подписал контракт с клубом «Мильонариос». Помимо него в команду перешли Нестор Росси, Адольфо Педернера и, за год до них, Эктор Риаль[40]. Приглашая лучших игроков Южной Америки, владелец клуба, Альфредо Синьор, решал задачу популяризации футбола в стране, вследствие чего он хотел хорошо заработать[41], приведя заинтересовавшихся зрителей на трибуны. Кроме этого, владелец «Мильонариос» был в тесных контактах с действующей в стране властью, в частности с Альберто Камарго, которая также пользовалась популярностью футбола в политических целях. Другие колумбийские клубы также привлекли иностранных футболистов, включая игроков из Европы. При этом, футболисты приезжали в эту страну, имея действующие контракты с другими клубами, однако из-за того, что профессиональная лига Колумбии отделилась от Футбольной ассоциации страны, вследствие чего последняя была исключена из ФИФА, для клубов это не являлось проблемой, и им было разрешено участвовать в международных клубных турнирах[16][18]; сами футболисты сразу были дисквалифицированы национальными федерациями[42].

В «Миольонариосе» Ди Стефано, вместе с Педернерой, Росси, Баэсом и Коцци создал одну из самых знаменитых, на тот момент, команд мира, которую прозвали «Голубой балет» (исп. Ballet Azul) за цвет формы и игровые качества команды. Дебют аргентинца состоялся 13 августа, в нём был обыгран «Депортиво Барранкилья» со счётом 5:0[31]. В первом же сезоне в клубе Альфредо помог «Мильонариос» выиграть чемпионат Колумбии, ставший для «Мильонариса» первым титулом в истории[43]. Любопытно, что к моменту прихода новичков-аргентинцев, клуб находился лишь на втором месте, но с их включением в состав, догнал лидера, «Депортиво Кали», и выиграл турнир благодаря лучшей разнице забитых и пропущенных мячей[16]. Сам Ди Стефано провёл на поле 15 игр и забил 16 голов, один из которых 4 декабря в матче последнего тура с «Депортиво Кали», в котором его команда победила 3:2[18][44]. В следующем сезоне клуб остался на втором месте: его опередил «Онсе Кальдас». Альфредо провёл на поле 29 игр и забил 23 гола, став третьим снайпером первенства.

Но уже на следующий год титул был возвращён: клуб опередил ближайшего преследователя на 11 очков, а Ди Стефано выиграл бомбардирскую гонку, забив 32 гола в 34 матчах[45]. В октябре того же года был заключён договор между футбольными федерациями Бразилии, Аргентины, Уругвая, Перу и Колумбии, прозванный «Лимским договором», по которому все приехавшие футболисты остаются в Колумбии до 1954 года, но не могут переходить в другие команды без согласования с первоначальными клубами[46]. Этот договор позволил клубу участвовать в международных клубных турнирах[47].

В 1952 году Ди Стефано добился очередного успеха: вновь был выигран титул чемпиона страны, а сам форвард стал лучшим бомбардиром, забив 19 голов в 24 матчах[48]. Однако в Малом Кубке мира команда выступила неудачно, заняв лишь 3 место среди четырёх участников[49]. В 1953 году Ди Стефано провёл свои последние матчи за «Мильонариос». Сначала он помог клубу выиграть Кубок Колумбии[50], а затем одержать победу в Малом Кубке мира, где стал лучшим бомбардиром. В финальном матче, сыгранном 19 февраля с венским «Рапидом», он забил 2 гола[51]. В том же году Альфредо вместе с клубом участвовал в турнире, посвящённом 50-летию мадридского «Реала»[18]. В финальной игре с хозяевами поля «Мильонариос» победил со счётом 4:2, и два мяча забил Ди Стефано[52], который получил специальный приз лучшему игроку турнира[18].

В конце года «Мильонариос» провёл турне по Чили, однако Альфредо отпросился у руководства клуба домой в Буэнос-Айрес, чтобы провести время с семьёй. Однако когда пришло время возвращаться, Ди Стефано не вернулся в Колумбию, желая провести Рождество дома. В «Мильонариосе» посчитали, что форвард захочет остаться на родине, к нему даже прилетел президент колумбийского клуба, Альфонсо Сеньор, который потребовал от Ди Стефано выполнять его контрактные обязательства, однако футболист ответил отказом. Альфредо мотивировал это тем, что ему необходим отдых, и он остаётся на родине вплоть до окончания контракта. Тогда же ему стали поступать предложения из Европы: Хосеп Самитьер предложил ему перейти в «Барселону», а Эленио Эррера в мадридский «Атлетико». После этого футболист твёрдо решил, что выступать в Колумбии больше не будет[18]. Всего за «Мильонариос» Альфредо забил 267 голов в 292[53] или 294 встречах (включая товарищеские матчи)[31][52].

«Реал Мадрид»

Переход

В 1953 году Ди Стефано начал переговоры по поводу перехода в «Барселону». Президент каталонского клуба Энрик Марти и главный тренер команды Хосеп Самитьер договорились с «Ривер Плейтом» о том, что Альфредо станет игроком «сине-гранатовых» 1 января 1955 года, когда закончится его контракт с «Мильонариос», а за переход футболиста будет заплачено 4 млн песет (около 80 тыс. долларов). 23 мая Альфредо, вместе с семьёй, прибыл в Испанию. Там он даже провёл три товарищеских матча за основной состав «Барселоны». Однако во время переговоров возникла проблема: президент «Мильонариоса», Альфонсо Сеньор Кеведо, также затребовал сумму в 1, 350 млн песет (27 тыс. долларов) за футболиста, на что руководство «Барсы» сразу не пошло, посчитав цену завышенной[54]. Причиной такого поведения стал интерес мадридского «Реала», который также желал видеть Ди Стефано в рядах своей команды. Президент «Королевского клуба», Сантьяго Бернабеу послал своего казначея, Раймундо Сапорту, который сначала приехал в Аргентину, но там он узнал о том, что Ривер уже договорился с «Барселоной». Тогда Сапорта отправился в Колумбию, где заключил контракт о переходе форварда из «Мильонариоса» на ранее предложенных условиях[18]. В результате Ди Стефано имел на руках два договора, с «Реалом» и «Барселоной»[55]. Марти, узнав о сделке между «Мильонариосом» и «Реалом», начал переговоры с туринским «Ювентусом» о перепродаже прав на форварда, чем возмутил самого Альфредо, которому о факте переговоров даже не сообщили. Итальянский клуб вскоре отказался от переговоров, до тех пор пока не поступит разъяснение от ФИФА, о том, кому же принадлежит контракт игрока.

ФИФА, для разбора сделки, назначило Армандо Муньоса Калеро, бывшего президента Испанской федерации футбола, чтобы тот разрешил спорную ситуацию между клубами. Муньос принял решение, что Ди Стефано сыграет за «Реал» в сезонах 1953/1954 и 1955/1956, а за «Барсу» сезонах в 1954/1955 и 1956/1957. Договор был одобрен правительством Испании, внимательно следившим за переговорами, и руководством обоих клубов[56]. Однако владельцы «Барселоны» и болельщики не одобрили этого решения, из-за чего 22 сентября 1953 года Марти был уволен. А каталонцы продали свою долю контракта аргентинца «Королевскому клубу» за 4 млн песет[54]. В общей сложности за переход игрока «Реалом» было заплачено 5,5 млн песет[57]. Кроме этого, клуб выплатил 1,350 млн песет самому игроку, 650 тыс. песо в год, плюс 16 тыс. песет заработной платы в месяц, а премиальные у футболиста стали в два раза выше, чем у его партнёров по команде[58].

Выступления за «Реал»

Когда я только перешёл в «Реал», команда 23 года не побеждала в национальном первенстве. Это было похоже на новую закладку истории клуба. Однако не один я способствовал успехам «Реала», а вся команда. Были спортивное везение, энтузиазм и прекрасные болельщики. Футболисты также были очень сильны, и мы все считались звёздами. Нас везде ждали люди, и это было нечто невероятное[59].
Альфредо Ди Стефано

Из-за разбирательств по случаю его трансфера, Ди Стефано был вынужден не выступать на протяжении семи месяцев. Лишь 23 сентября 1953 года он дебютировал в составе «Реала» в матче с французским клубом «Нанси», в котором его команда проиграла 2:4, однако сам игрок, который ещё даже не набрал форму и весил 82 кг, забил второй гол мадридцев в матче ударом головой[18][60]: «Никогда не забуду эту дату. Разогревался я под грохот поезда. Мы ехали ночью с моей женой Сарой и моими маленькими дочками — Нанетт и Сильваной. Мне было всё равно, хорошо я себя чувствую или плохо, надо было играть — и я играл. Я должен был как можно скорее оправдать доверие, которое мне оказали. Я всегда прекрасно знал, что в футболе нужно работать ради того, кто платит за вход на стадион. Публика — лучший тренер. Она — убирает тебя с поля и она же ставит тебя играть»[25]. Несмотря на это, своим дебютом футболист доволен не был. Через четыре дня он дебютировал в чемпионате Испании в матче с «Расингом» и вновь забил[54], поразив ворота соперника на 56 минуте встречи[61]. Две недели спустя Альфредо оформил «дубль» в матче со своим несостоявшимся клубом, «Барселоной», а его команда победила со счётом 5:0[62]. Всего за сезон Ди Стефано забил 29 мячей, став в первом же сезоне лучшим бомбардиром первенства. «Реал» же выиграл чемпионат страны, сделав это впервые за 21 год. В том же году, за три месяца до Альфредо, в клуб пришёл Пако Хенто. По окончании сезона Сантьяго Бернабеу, недовольный игрой этого футболиста, захотел его поменять на Франсиско Эспину из «Расинга». Однако Бернабеу спросил совета у Ди Стефано по поводу этого перехода. Альфредо в ответ сказал, что верит в талант Хенто, и что тот не показывает высокого уровня игры из-за своего возраста. Сантьяго поверил Ди Стефано и оставил молодого игрока в команде. Впоследствии Хенто стал одним из лучших крайних форвардов Европы[18]. В начале следующего сезона, при непосредственном участии Ди Стефано, в «Реал» перешёл его бывший партнёр по «Мильонариосу» и соотечественника, Эктора Риаля: Альфредо посоветовал Бернабеу, искавшего игрока на позицию нападающего, Риаля. Более того, когда Эктор послал письмом свои требования о заработной плате, Ди Стефано они показались недостаточно большими, и он самостоятельно исправил сумму с 200 на 250 тысяч песет[18]. Эти два футболиста стали лучшими бомбардирами команды, на двоих забив более половины голов «Реала» за сезон[63]. Клуб во второй раз подряд одержал победу в чемпионате страны, а также победил в Латинском кубке[64].

В сезоне 1955/1956 Ди Стефано во второй раз стал лучшим бомбардиром чемпионата, забив 24 гола. Однако его клуб занял в первенстве лишь 3 место, уступив «Барселоне» и «Атлетику». Зато «Реал» одержал победу в первом розыгрыше Кубка европейских чемпионов. В матчах турнира Альфредо забил 5 голов, один из которых в финале с «Реймсом», где он смог пройти со своей половины поля и забить мяч, ставший первым в матче его команды[16]. В этой же игре Альфредо проявил себя мастером организации игры, а клуб показал свою силу всей Европе[65]. Габриэль Ано, журналист и автор концепции клубных международных турниров в Европе, написал после игры: «Ди Стефано — самый ценный игрок, какого мне когда-либо приходилось видеть, чрезвычайно хорош и в атаке, и в обороне. Он полностью затмил нашего Копа…»[18]. В том же году впервые была учреждена самая престижная индивидуальная награда в европейском футболе — Золотой мяч; Ди Стефано являлся одним из главных претендентов на эту награду и в итоге занял в опросе второе место, уступив лишь три голоса победителю, Стэнли Мэттьюзу[66]. Перед сезоном 1956/1957 в «Реал» перешла главная звезда «Реймса» Раймон Копа; этот футболист также, как и Альфредо, действовал на позиции центрального нападающего. Но из-за того, что Ди Стефано уже стал в команде непререкаемым авторитетом, был вынужден играть на правом краю атаки[16]. В чемпионате «Королевский клуб» занял первое место, более того, он забил больше всех, а пропустил меньше всех голов[67]. Сам Альфредо во второй раз подряд выиграл титул лучшего бомбардира чемпионата с 31 забитым мячом; по количеству голов за сезон этот результат стал четвёртым во всей истории розыгрышей испанского чемпионата. Также в сезоне Ди Стефано стал лучшим бомбардиром Кубка чемпионов с семью голами, более того, по ходу турнира аргентинец поражал ворота всех соперников мадридского клуба, включая «дубли» в матчах с венским «Рапидом» и французской «Ниццей». В той же встрече с «Ниццей», Ди Стефано впервые занял позицию «под нападающими», при чём это было исключительно его решение; главный тренер команды, Хосе Вильялонга, сказал своему футболисту, что тот провёл свой лучший матч за время его работы в «Королевском клубе»[18]. Также Альфредо забил и в финале, реализовав пенальти в матче с «Фиорентиной»: этот гол стал во встрече победным[16]. В опросе на «Золотой мяч» Ди Стефано не было равных: он набрал 72 очка, на 53 пункта опередив занявшего второе место Билли Райта[68].

В сезоне 1957/1958 «Реал» возглавил новый тренер, Луис Карнилья, который был приглашён после того, как Бернабеу получил от Ди Стефано положительную рекомендацию о его тренерском таланте[18]. Также был куплен Хосе Сантамария, центральный защитник. В чемпионате «Королевский клуб» вновь занял первое место, на три очка опередив ближайшего преследователя — мадридский «Атлетико». Ди Стефано провёл все 30 матчей чемпионата, в которых забил 19 голов, вновь став лучшим бомбардиром чемпионата. Также была одержана победа в Кубке чемпионов. В первом же матче этого розыгрыша турнира, Ди Стефано забил два гола, поразив ворота бельгийского «Антверпена». В четвертьфинале Альфредо вновь был очень результативен — он забил 4 мяча в первой встрече с «Севильей», а в полуфинале сделал хет-трик в матче с «Вашашем». Также Ди Стефано забил гол в финальной игре против «Милана». Всего за турнир Альфредо забил 10 голов, став лучшим бомбардиром соревнования[69].

Летом 1958 года в «Реал» перешёл Ференц Пушкаш, центральный нападающий из Венгрии. Пушкаш и Ди Стефано с первых матчей начали дополнять друг друга: Ференц имел большой опыт игры вместе с оттянутым форвардом — Нандор Хидегкути играл на этой позиции в сборной Венгрии. В чемпионате «Реал» занял второе место, несмотря на 21 мяч Пушкаша и 23 гола Ди Стефано, который вновь стал лучшим бомбардиром испанского первенства. Но «Королевский клуб» в четвёртый раз подряд выиграл Кубок европейских чемпионов. Альфредо вновь забил в финальной игре, но лучшим его матчем стала вторая четвертьфинальная встреча с венским «Рапидом», где аргентинец забил 4 гола[16]. По окончании сезона Ди Стефано получил свой второй «Золотой мяч» лучшему игроку в Европе, набрав рекордные на тот момент 80 очков[70].

И в следующем сезоне «Реал» остался на втором месте, вновь уступив «Барселоне». Ди Стефано провёл в чемпионате 23 матча и забил 12 голов. Но зато клуб «отомстил» этой команде в Кубке чемпионов: в полуфинале «Королевский клуб» дважды обыграл «сине-гранатовых» по 3:1, при этом в первой игре Альфредо забил два гола. А в финальной игре Ди Стефано сделал хет-трик, и помог своей команде обыграть франкфуртский «Айнтрахт» со счётом 7:3[71]. Всего в Кубке чемпионов Альфредо забил 8 голов, уступив лишь партнёру по команде, Ференцу Пушкашу, который забил 12 раз. В том же году прошёл первый розыгрыш Межконтинентального кубка, в нём «Реал», сыграв первый матч в нулевую ничью, обыграл «Пеньяроль» со счётом 5:1; один из мячей забил Ди Стефано[72]. В опросе на «Золотой мяч» Альфредо занял 4 место[73].

В том же сезоне в клуб пришёл лучший игрок чемпионата мира 1958 Диди. Этого футболиста лично желал видеть в своих рядах Сантьяго Бернабеу. Поклонники клуб и пресса восторженно приветствовали новичка, что не понравилось Ди Стефано и Пушкашу. Более того, бразилец стал получать самую высокую заработную плату среди всех игроков. Тогда Альфредо и Ференц пошли на сговор: они специально не пасовали Диди, даже если он находился в гораздо выгодной позиции, фактически, они просто игнорировали полузащитника на поле. Диди провёл лишь один сезон в «Реале», после чего вернулся в Бразилию[74]. Сам Альфредо по поводу бразильца сказал так: «Никто не сомневался в его высочайшей технике, в изяществе обращения с мячом, но мы больше нуждались в игроке-разрушителе, волнорезе при атаках соперника, а он меньше всего подходил на эту роль. Диди — игрок паса, с которого начинаются атакующие действия. Он мастер завязывать атаки, а не вести черновую работу. Не смог он адаптироваться и к более быстрому ритму испанских клубов»[75]. Однако, очень известной стала другая фраза Альфредо, которую он, правда, никогда не подтверждал: «Ты слишком стар и медлителен, чтобы заменить меня»[16]. Любопытно, что когда Диди прощался с игроками команды, он пожал руку всем, кроме Ди Стефано, а выходя из помещения крикнул ему: «А с тобой мы ещё встретимся в Чили!», на что получил ответ: «А ты не поедешь ни в какое Чили. Ты стар, твоей карьере конец». Уже после отъезда бразильца, жена Диди назвала Альфредо и ещё несколько игроков «Реала» расистами[18]. Также Ди Стефано поспособствовал тому, что в клуб не пришёл в роли главного тренера Эленио Эррера. Когда Бернабеу спросил у Альфредо, что тот думает о этом тренере, которого он хотел пригласить в королевский клуб, тот ответил: «Я сомневаюсь, что мы сумеем подстроиться под его концепцию игры. По-моему, лучше менее известный тренер, чем слишком хорошо известный. „Реал“ — такая команда, что и без такого именитого тренера способна стать чемпионом»[18]. В сезоне 1960/1961 «Реал» медленно пошёл на спад. В первом же туре розыгрыша Кубка чемпионов «Королевский клуб» оказался побеждён «Барселоной». Первая игра завершилась вничью 2:2, причём Луис Суарес, игрок «Барсы», забил второй гол из офсайда[18]. А в ответной игре каталонцы победили 2:1, а «Реалу» не засчитали три гола; на банкете после матча футболисты «Реала», в числе которых был и Ди Стефано, окружили арбитра встречи, Рэга Лифа, и тот был вынужден сбежать[16][18]. А в чемпионате страны мадридцы выступили очень уверенно: они заняли первое место, набрав на 12 очков больше ближайшего преследователя — «Атлетико». Клуб забил 82 гола, из которых 21 мяч на счету Альфредо, занявшего второе место в бомбардирском «споре», позади одноклубника Пушкаша. В опросе на «Золотой мяч» Ди Стефано оказался на шестом месте[76]. Несмотря на уверенную игру Альфредо, ему начали подыскивать замену, сначала в лице Пепильо[18], а затем Агне Симонссона[77]. Особенно Ди Стефано был недоволен приходом шведа и смог, благодаря своему влиянию на команду, вытеснить футболиста из «Реала»[78], сам же Альфредо утверждал, что тот просто неудачно играл в составе команды[18].

Летом 1961 года из клуба собрался уходить бразилец Канарио. После этого, Ди Стефано пришёл к Сантьяго Бернабеу и сказал, что этому футболисту необходима замена. По его мнению, этим игроком должен был стать Хусто Техада, попросивший «замолвить за него словечко». Вскоре этот игрок был куплен у «Барселоны»[18]. В этом же сезоне «Королевский клуб» дошёл до финала Кубка чемпионов, где проиграл «Бенфике» со счётом 3:5. На Ди Стефано в этой игре не был назначен явный пенальти[16], так как судья посчитал, что тот мог ударить по мячу, но решил упасть. Также Альфредо поучаствовал в четвёртом голе португальцев: после рикошета от его ноги, мяч залетел в ворота[18]. По ходу розыгрыша этого турнира Альфредо забил 7 голов, вновь став лучшим бомбардиром соревнования, три из которых в матче с «Болдклуббен 1913»[79]. Помимо него, ещё несколько игроков забили по 7 голов, среди которых был и Техада. В этом году Альфредо впервые в своей карьере он добился победы в Кубке Испании. В чемпионате также продолжилась гегемония мадридцев — клуб вновь уверенно занял первое место. То же самое произошло и год спустя: клуб снова стал лучшим в Испании. Однако на европейской арене команде уже в первом круге неожиданно уступила «Андерлехту»[80]. Сам Ди Стефано забивал регулярно, однако провёл за сезон лишь 24 игры, чему помешали травмы[16].

В сезоне 1963/1964 Реал дошёл до финала Кубка чемпионов. По ходу розыгрыша трофея мадридцы смогли обыграть «Милан», который победил в прошлом сезоне. Однако в финале команду постигла неудача — их победил другой миланский клуб, «Интер», эта встреча стала последней для аргентинца в составе «Реала». В розыгрыше этого турнира Ди Стефано забил 5 голов, последний в полуфинальной игре с «Цюрихом»[81]; этот мяч стал 49-м, забитым Альфредо в розыгрыше Кубка чемпионов, что долгое время являлось рекордом и было превзойдено лишь в 2000-е годы[82]. В чемпионате страны Ди Стефано забил 11 голов, а его клуб в четвёртый раз подряд стал лучшим в Испании. По окончании сезона Альфредо получил от Сантьяго Бернабеу медицинское заключение, в котором указывалось, что форвард, из-за травмы позвоночника, уже не мог проводить на поле по 90 минут. Ди Стефано посчитал это фальсификацией и разорвал контракт с клубом, который заканчивался только через год[83]. Одной из причин такого поведения Бернабеу назывались сами действия Ди Стефано: якобы после матча с «Интером» Альфредо обвинил главного тренера команды, Мигеля Муньоса, в устаревших методах работы, а Бернабеу решил встать на сторону тренера[84].

Всего за «Королевский клуб» Альфредо провёл 396 игр и забил 307 голов. Его рекорд по количеству мячей за «Реал» продержался вплоть до 15 февраля 2009 года, когда его побил Рауль[85].

Похищение

В августе 1963 года «Реал» совершал турне по Южной Америке. 25 августа, когда команда находилась в Каракасе, Альфредо был похищен. К нему в гостиничный номер вошли четверо неизвестных, завязали глаза, надели на него тёмные очки и, выведя из здания, усадили в машину. Ди Стефано привезли в дом, где его встретил Максимо Каналес, лидер Вооружённых сил национального освобождения Венесуэлы (англ.) . Каналес объяснил похищение желанием привлечь мировую общественность к положению в стране, о чём они сообщили представителям испанской сборной, а также супруге Ди Стефано, которую посредством телеграммы уверили, что ей не о чём волноваться[83]. Альфредо находился у него двое суток, а после этого был отвезён в центр города и отпущен.

Мне дали сок и две пачки сигарет. И снова в машину. Привезли меня в квартиру, которая, судя по шуму, должна была находиться где-то в центре города. Меня заперли в крошечной комнате, без кровати. Рядом всегда был мужчина, который охранял меня, днём и ночью. Он засыпал, и мне приходилось будить его и говорить: «Кто из нас кого сторожит, Вы или я?». В первую ночь пришли ещё трое с автоматами. Я не спал. Я садился и убивал время, глядя на белые ботинки. Думал, что они собираются расправиться со мной, что они собираются убить меня. Моя голова сдалась раньше моего тела, я думал о том, что они могут выстрелить в любой момент. Мы находились на первом этаже и у меня было искушение выскочить из окна. Три дня, семьдесят часов я провёл взаперти. Они хорошо обращались со мной. Говорили, что студенты. Уже потом я понял, что они были из Фронта Национального Освобожения. Я играл в шашки, шахматы. Мне включали радио. Давали читать газеты. Они мне даже предлагали паэлью, но я ел только хот-доги. От страха у меня сжимался желудок. На утро третьего дня я понял, что меня освободят. Я переоделся, мне дали шляпу, чтобы меня не узнали. Попросил, чтобы меня высадили недалеко от Посольства Испании, и там взял такси. Я пообещал, что никогда не скажу ничего против них. Когда я пришёл в Посольство, то увидел табличку: «Открыто с 10 до 2». Было 2.15. Я держал палец на звонке, пока мне не открыли[25].

«Эспаньол»

После ухода из «Реала» Сантьяго Бернабеу предложил Альфредо завершить карьеру и войти в тренерский штаб клуба, однако форвард отказался[86]. Это очень разозлило президента команды, заявившего, что пока он жив, «ноги Ди Стефано в клубе не будет»[87].

Альфредо ушёл в каталонский «Эспаньол», желая продолжить соперничество с вечным противником «Реала», «Барселоной», для которой второй каталонский клуб являлся соперником номер два. Одновременно Альфредо было предложено занять пост играющего тренера команды, благо к тому времени футболист уже имел тренерскую лицензию, однако Ди Стефано отказался. Он не желал рисковать своей тренерской репутацией, которая могла пошатнуться из-за каких-то неудачных действий Альфредо-игрока на поле. Тем более руководил клубом его старый соперник по «Барселоне», Ладислао Кубала. Приходя в «Эспаньол», Ди Стефано думал, что он будет в состоянии привести середняка чемпионата Испании на высокие позиции в Лиге. Однако у него не получилось: клуб занял 11 место в 1965 году, а на следующий сезон остался на 12 месте. За два сезона в этом клубе Альфредо провёл лишь 13 голов. После чего принял решение завершить карьеру.

7 июня 1967 года, в присутствии 130 тыс. зрителей, Ди Стефано провёл свой прощальный матч. В нём Реал противостоял шотландскому «Селтику». На 13-й минуте Альфредо, вышедший на поле с капитанской повязкой, передал её Рамону Гроссо и под аплодисменты зрителей покинул поле[88].

Игра в национальных сборных

Ди Стефано выступал за три национальные сборные — Аргентины, Колумбии и Испании.

Сборная Аргентины

Впервые в состав национальной команды Альфредо был вызван в 1947 году, когда ему был 21 год. Главный тренер сборной Аргентины, Гильермо Стабиле, призвал молодого игрока для участия в чемпионате Южной Америки в качестве замены центрального нападающего команды, Рене Понтони[16]. 4 декабря 1947 года Ди Стефано дебютировал в футболке «Альбиселесты» в матче против команды Боливии, заменив после перерыва травмировавшегося Понтони[89]. Уже на 62-й минуте встречи он забил мяч, а всего аргентинцы забили во встрече семь безответных голов. В следующей игре, с Перу, Альфредо вышел уже в стартовом составе и забил мяч, а его команда победила 3:2. Во всех последующих матчах, несмотря на выздоровевшего Понтони, Ди Стефано выходил в стартовом составе команды, за исключением решающей игры, в котором он вышел на замену. В игре против Уругвая, в которой решалась судьба чемпионского титула, Альфредо появился на поле на 69-й минуте встречи и сделал голевой пас, после которого Феликс Лоустау сделал окончательный счёт встречи — 3:1, принеся золотые медали аргентинской сборной[16]. В шести играх на турнире Ди Стефано забил шесть голов, включая матч с Колумбией 18 декабря, в котором он забил три гола. Эти шесть мячей позволили Альфредо, вместе с ещё двумя футболистами, занять второе место в списке лучших бомбардиров соревнования[90]. Матчи в чемпионате Южной Америки оказались единственными, в которых Альфредо играл за национальную команду Аргентины[91].

Сборная Колумбии

Уехав в Колумбию, Ди Стефано стал выступать за национальную команду этой страны. Так как Футбольная ассоциация была исключена из ФИФА, колумбийская сборная могла играть лишь товарищеские встречи, которые не признавались официальными. За эту команду Альфредо сыграл 4 матча[31] в 1949 году[92] (в некоторых источниках упоминается, что за сборную Колумбии он сыграл 2 игры в 1951 году)[16]. Позже, вспоминая о периоде в Колумбии, Ди Стефано даже не помнил, когда и с кем провёл эти игры[89], однако ранее он вспоминал, что свой лучший матч за период в Колумбии он провёл в декабре 1950 года за сборную страны против команды Венгрии, являвшегося прощальным матчем Адольфо Педернеры[18].

Сборная Испании

Возможность выступать за сборную Испании Ди Стефано получил с получением испанского подданства в октябре 1956 года[16]. И спустя 3 месяца, 30 января 1957 года, он дебютировал в составе национальной команды в матче с Нидерландами, в которой его команда победила 5:1, а сам Альфредо сделал хет-трик. А в третьей игре за сборную Испании Ди Стефано забил два гола, поразив ворота Бельгии[91]. В том же году команда участвовала в отборочных встречах к чемпионату мира 1958, но заняла в группе лишь второе место[93].

В 1960 году Испания принимала участие в чемпионате Европы. В отборочных встречах с Польшей команда в обоих матчах, во многом благодаря Ди Стефано, забившему в гостевой встрече два, а в домашней один гол, добилась побед. В четвертьфинале испанцам должна была противостоять сборная СССР, однако по политическим причинам правительство Испании отказала сборной в поездке в Советский Союз, и, без борьбы, в полуфинал вышла советская команда[16][94].

24 июля 1960 года Ди Стефано провёл в Буэнос-Айресе матч против сборной своей родины. В нём испанцы проиграли 0:2[91].

На следующий год Ди Стефано помог своей национальной команде попасть на чемпионат мира, забив в 4 сыгранных отборочных матчах (против Уэльса и Марокко) два гола[91]. Он попал в заявку и в финальную часть турнира, однако участия в матчах не принимал. Официальной версией считалось, что у Альфредо была травма спины. Он действительно не смог доиграть матч против клуба «Оснабрюк» из-за травмы седалищного нерва[89]. По неофициальной версии у Ди Стефано и главного тренера команды, Эленио Эрреры, случился конфликт, из-за которого форвард перестал попадать в стартовый состав национальной сборной[16]. Сам футболист утверждал, что у него была травма спины, с которой он играть всё-таки мог, но из-за чрезмерных усилий Эрреры по подготовке к турниру (в частности он заставлял потреблять множество таблеток, а также ежедневно есть апельсины и яблоки[89]) он усугубил травму, вплоть до невозможности выхода на поле[89][95].

10 декабря 1961 года Ди Стефано провёл последний матч за сборную Испании, в нём его команда сыграла вничью 1:1 со Францией. Всего за сборную Альфредо провёл 31 матч и забил 23 гола[91].

Прочие команды

Также Ди Стефано сыграл один матч за сборную мира. В нём мировые звёзды встречались с национальной командой Англии, по поводу столетия футбольной ассоциации Англии, и проиграли 1:2. Этот матч был первым, в котором играла сборная мира. А Ди Стефано, выбранный капитаном команды, вошёл в историю, как первый капитан сборной мировых звёзд[16][20].

Одну встречу Альфредо провёл за сборную Каталонии. В ней команда Ди Стефано победила итальянскую «Болонью» со счётом 6:2[18].

Стиль игры

Кто этот человек? Он получает пас от вратаря, он говорит защитникам, что они должны делать, где бы он не находился на поле, он готов принять мяч, вы можете увидеть его влияние на всё, что происходит на поле…Я никогда не видел такого полноценного футболиста. Это было, будто бы он создал свой собственный командный центр в самом сердце игры. Он был также силён, как и тонок. Сочетание его качеств завораживало…
Бобби Чарльтон

Ди Стефано стал одним из первых[96] центрфорвардов, которые не обладая внушительными габаритами и силовой манерой игры, выступали на этой позиции. При этом, Альфредо не ограничивался ролью голеадора: он часто организовывал атаки, для чего ему приходилось отходить «вглубь» поля, регулярно появлялся на флангах, используя всю ширину поля, для того, чтобы ассистировать партнёрам: «Как центрфорвард, я всё время в движении: вперёд, назад, в сторону. Я стараюсь не застывать на одной позиции, чтобы не давать защитнику возможности всё время держать меня в поле зрения. А может, пытаюсь не мешаться другим нападающим. А может, предвижу, что будет дальше, и бросаюсь на помощь следующему игроку, у которого окажется мяч…»[16]. Обычным для него было сначала помочь защитникам своей команды отобрать мяч у соперника, затем начать атаку со своей половины поля, «разогнать» её и завершить либо ударом по воротам, либо голевым пасом[16].

Но действительно новаторской футбольной идеей Ди Стефано была помощь партнёрам по обороне. До него никто из нападающих не возвращался назад, чтобы отнять мяч или начать прессинг. Альфредо стал первым, кто действительно помогал защитникам[18]. По его собственным словам: «Не вижу ничего ужасного в том, чтобы прийти на место центрхава или защитника и подстраховать партнёра, которому пришлось покинуть своё место. Мы все — футболисты, а значит, каждый из нас должен уметь играть на всех одиннадцати позициях»[16]. Эта манера игры Ди Стефано, который в один момент был нападающим, в другой — крайним полузащитником, а в третий — игроком обороны, стала прообразом тотального футбола. В одном из матчей Ди Стефано даже сыграл на позиции вратаря: 31 июля 1949 года в матче «Ривер Плейт» и «Боки Хуниорс», из-за травмы Амадео Каррисо, Альфредо на шесть последних минут встречи встал в ворота и смог не пропустить ни одного мяча; встреча завершилась победой «Ривера» 1:0[18]. Любопытно, что несколько позже он сам сказал, что был вратарём 15 минут, причём голкипер команды смог вернуться по ходу встречи, а матч его клуб выиграл 2:1[23].

Одной из исключительных особенностей Ди Стефано являлись его физические кондиции[23]. Ещё будучи молодым игроком, Альфредо после тренировок бегал по улицам Буэнос-Айреса, благодаря чему у него выработалась чрезвычайная выносливость. Эта тяга к повышению своих игровых качеств проявлялась во всём: Альфредо чрезвычайно много тренировался, даже будучи больным выходил на игры, постоянно совершенствовал свою технику обращения с мячом и удары по воротам[16]. Также Ди Стефано выделялся тем, что был «двуногим» футболистом, то есть мог одинаково хорошо бить по мячу, как с левой, так и с правой ноги; по собственному признанию Альфредо он научился этому ещё в детстве: «Я был правшой, но мой отец не позволял мне играть, пока у меня не стал удаваться хороший удар и с левой ноги»[97].

Однако у Альфредо были и отрицательные черты. В частности он всегда стремился быть самой яркой звездой на поле и лидером команды, не поступаясь ни чем. Когда на статус главной звезды клуба стал претендовать Диди, лучший игрок чемпионата мира 1958, Альфредо сделал всё, чтобы команда не играла на полузащитника. А Ференц Пушкаш был вынужден подстроить свой стиль игры под игру Ди Стефано[16].

Тренерская карьера

Завершив карьеру игрока, Альфредо стал тренером. Первой его командой стал клуб «Эльче», который он возглавил в 1967 году. В своём первом матче в качестве тренера Ди Стефано противостояла его последняя команда в качестве игрока — «Эспаньол»; встреча завершилась вничью 1:1[98]. В октябре-ноябре у Альфредо начали портиться отношения с руководством клуба, которое было недовольно серией из семи подряд поражений. После проигрыша со счётом 0:5 31 декабря от «Реал-Сосьедада», вследствие чего клуб опустился на последнее место в турнирной таблице, Ди Стефано был уволен[16]. На посту главного тренера его сменил Фернандо Даучик, который смог спасти клуб от вылета во второй дивизион[99].

В конце 1968 года Ди Стефано вернулся в Аргентину[16]. В начале следующего года он принял руководство клубом «Бока Хуниорс», чей тренер, Хосе Д’Амико подал в отставку. Любопытно, что этот клуб звал Альфредо на должность главного тренера ещё в июле 1968 года, но он отказал аргентинцам. В Метрополитано клуб занял первое место в зоне А. По ходу турнира главный тренер много экспериментировал с составом, например отправил в запас ветерана Антонио Раттина и ввёл в основу Орландо Медину[100]. В полуфинале турнира, сыграв вничью с бывшим клубом Ди Стефано, «Ривер Плейтом», «Бока» завершила свои выступления, благодаря большему количеству мячей, забитых «миллионерами» на групповой стадии[101]. После этого поражения, Альфредо несколько видоизменил игру команды, в частности, ввёл в состав молодых Рамона Понсе и Николаса Новелло, заменил в воротах кумира болельщиков клуба, Антонио Рому на Рубена Санчеса, а также перевёл на место центрального нападающего Норберто Мадургу. Клуб начал чемпионат с 11-ти побед и одной ничьи в 12 матчах. Затем последовали несколько неудачных матчей, в результате клуб подошёл к последней игре с разницей в два очка от ближайшего преследователя. Этим преследователем оказался «Ривер Плейт», с которым «Боке» и предстояло встречаться; матч завершился вничью (два гола забил Мадурга), благодаря чему клуб выиграл титул чемпиона страны[100][101]. В том же году «Хуниорс» выиграли и второй национальный трофей, выиграв первый розыгрыш Кубка Аргентины, где в двух матчах обыграл «Атланту» с общим счётом 3:2[102].

В 1970 году, по семейным обстоятельствам, Ди Стефано решил возвратиться обратно в Испанию[103]. Летом того же года он возглавил местную «Валенсию». В клубе ему стал помогать Амадео Ибаньес, который в течение 16 лет выступал за «летучих мышей». В первом официальном матче под руководством Альфредо, его клуб проиграл мадридскому «Реалу» со счётом 0:2, но уже во втором матче был разгромлен «Лас Пальмас» со счётом 5:1. Но в третьем туре клуб снова проиграл, уступив «Севилье», а затем сыграв вничью с «Гранадой» и «Реал Сосьедадом». Но затем положение выправилось: клуб одержал в 6 матчах 5 побед, включая выигрыш у «Барселоны», и к середине чемпионата обосновался на 15 месте. В марте команда, ещё не проигрывавшая во втором круге и находившаяся на первом месте, была разгромлена «Атлетико Мадрид» со счётом 3:0, что позволило «матрасникам» потеснить «летучих мышей» с лидирующей позиции. Но уже в следующем туре «Валенсия» вернулась на первое место. Эту позицию клуб не оставил до конца турнира, несмотря на то, что проиграл в последнем туре «Эспаньолу» и набрал одинаковое количество очков с «Барселоной»[104]. Выигрыш чемпионата Испании стал четвёртым в истории клуба, при чём последнее подобное достижение датировалось лишь 1947 годом, кода Альфредо ещё начинал свою футбольную карьеру[16]. В том же году клуб Ди Стефано дошёл до финала Кубка Испании, где в дополнительное время проиграл Барселоне со счётом 3:4[105][106]. Команда Альфредо делала ставку в основном на оборону: главными в ней были голкипер Абелардо Гонсалес и центральный защитник, который благодаря игре в этом сезоне попал в сборную Испании, Хуан Крус Соль. Также клуб участвовал в Кубке Ярмарок, но там поиграл уже во втором круге.

В сезоне 1971/1972 «Валенсия» вновь начала сезон неудачно, сыграв вничью с «Эспаньолом» и «Лас Пальмасом», но затем стала побеждать и после пятого тура заняла второе место в первенстве позади мадридского «Реала». После 10 тура клубы имели одинаковое количество очков; в следующем туре «Реал» сыграл вничью с «Барселоной», но «Валенсия», имевшая возможность зайти на первое место, проиграла со счётом 0:1 «Гранаде». Большую часть сезона клуб оставался на втором месте, пока после 26 тура не уступил вторую строчку «Барселоне». Лишь в 33 туре, после поражения каталонцев от «Кордовы», «летучие мыши» возвратились на второе место, на котором, в результате и финишировали, уступив два очка «Реалу»[107]. Также, во второй год подряд, клуб достиг полуфинала Кубка Испании. При чём «Валенсия» в полуфинале турнира смогла одолеть, с общим счётом 1:0, мадридский «Реал». Однако в финале команда уступила мадридскому «Атлетико» 1:2[108][109]. В Кубке чемпионов «Валенсия» вылетела уже после второго раунда турнира. В последующие два сезона выступления клуба пошли на спад. В 1973 году валенсианцы заняли только 6 место в чемпионате[110], вылетели во втором раунде Кубка УЕФА и проиграли в 1/8 Кубка Испании[111]. Причиной неудач стал очень большой травматизм футболистов — 18 игроков «летучих мышей» по ходу сезона побывали в лазарете команды. В сезоне 1973/1974 валенсианцы вообще стали десятыми[112]. После окончания первенства, Ди Стефано принял решение покинуть клуб[16].

Уйдя из «Валенсии», Ди Стефано покинул Испанию и уехал в соседнюю Португалию, где стал главным тренером местного «Спортинга», в прошлом году ставшего чемпионом страны. Лиссабонский клуб на тот момент был без тренера, а Ди Стефано находился без работы. Летом Альфредо находился в городе Бенидорм, там он случайно встретился с аргентинским футболистом, в прошедшем сезоне выигравшим «Золотую бутсу», Эктором Ясальде. Постепенно к их разговору присоединился Жоан Роша, президент «Спортинга»; он же, спустя несколько дней, пригласил Ди Стефано возглавить его команду. Начало в этом клубе было для Альфредо очень неудачным: он выиграл на предсезонных турнирах лишь в одном матче из шести, а в одной из встреч португальцы проиграли бразильскому клубу «Крузейро» со счётом 0:6. Тогда же у тренера и большей части игроков команды случился конфликт: игроки, вдохновлённые тезисами Апрельской революции, обвинили Ди Стефано в авторитарных методах работы. В результате, уже в начале сентября, после поражения от «Ольяненсе» в первой же официальной игре в качестве главного тренера «Спортинга», Альфредо был уволен. Более того, ему даже не заплатили отступные, так как на тот момент контракт клуба с тренером ещё не был заключён[113][114].

В 1975 году Ди Стефано возглавил клуб второго испанского дивизиона, «Райо Вальекано»[115]. 7 сентября он дебютировал на посту главного тренера клуба в матче, в котором его команда обыграла клуб «Кальво Сотело» со счётом 2:1[116]. Но уже во второй встрече «Райо» проиграл «Депортиво» 0:1[117]. С такими же результатами прошёл весь сезон[118]: клуб Альфредо, не обладая ни большими финансовыми возможностями, ни сильными футболистами, оказался на 9 месте в чемпионате, уступив одну позицию, по сравнению с турнирной таблицей прошлого года. При этом «Райо Вальекано» стал самой принципиальной командой первенства, сыграв только четыре раза вничью[119]. В Кубке Испании клуб проиграл бывшей команде Ди Стефано, «Валенсии», в четвёртом раунде турнира[120]. Следующий сезон Альфредо начал наставником другой команды второго испанского дивизиона — клуба «Кастельон». Дебют Ди Стефано на посту наставника «Кастельона» пришёлся на игру с «Депортиво», которая закончилась вничью 0:0[121], при чём тренером команды соперника был бывший партнёр Альфредо по «Мильонариосу», Эктор Риаль[122]. В следующей игре «Кастельон» потерпел поражение от «Овьедо» 2:3[123]. В целом старт сезона был неважным: лишь в 6 туре клуб добился победы, обыграв «Кадис»[124]. Так и прошёл сезон, в котором клуб занял 14 место, при чём по таким показателям как количество поражений и количество ничьих «Кастельон» занял первое и второе места[125]. В Кубке Испании клуб проиграл уже в первом раунде, уступив «Мальорке»[126]. После нескольких подряд неудач, Ди Стефано решил на время уйти из футбола[16].

Достижения

Командные

Как игрок

Ривер Плейт

Мильонариос

Реал Мадрид

Сборная Аргентины

Как тренер

Бока Хуниорс

Валенсия

Ривер Плейт

Реал Мадрид

Личные

Статистика выступлений

Обзор карьеры

Обзор карьеры
Команда Период Официальные
матчи
Неофициальные
матчи
Итого
Игры Голы Игры Голы Игры Голы
Ривер Плейт 1944—1949 74 55 11 10 85 65
Уракан 1946 25 11 3 2 28 13
Мильонариос 1949—1953 112 100 70 57 182 157
Реал Мадрид 1953—1967 396 307 119 105 515 412
Эспаньол 1956
1964—1966
60 14 5 5 65 19
Аргентина 1947 6 6 0 0 6 6
Испания 1957—1961 31 23 1 1 32 24
Колумбия 1951 - - 4 0 4 0
Барселона 1953—1961 - - 3 2 3 2
Валенсия 1955 - - 1 1 1 1
Прочие[127] 1948—1965 - - 7+ 5+ 7+ 5+
Всего за карьеру 704 516 224+ 188+ 928+ 704+

Клубная карьера

Клубная карьера
Клуб Сезон Лига Кубки[128] Кубки
КОНМЕБОЛ /
Еврокубки[129]
Прочие[130] Итого Товарищеские
матчи
Всего
Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы
Ривер Плейт 1944 0 0 0 0 - - 0 0 0 0 1 0 1 0
1945 1 0 0 0 - - 0 0 1 0 0 0 1 0
1946 0 0 0 0 - - 0 0 0 0 0 0 0 0
1947 30 28 - - - - 1 1 31 29 ? 4 ? 33
1948 23 12 1 1 6 4 0 0 30 17 ? 5 ? 22
1949 12 9 - - - - 0 0 12 9 ? 1 ? 10
Итого 66 49 1 1 6 4 1 1 74 55 11 10 85 65
 Уракан 1946 24 11 1 0 - - 0 0 25 11 3 2 28 13
Итого 24 11 1 0 0 0 0 0 25 11 3 2 28 13
Мильонариос 1949 15 16 - - - - 0 0 15 16 ? ? ? ?
1950 29 23 2 1 - - 0 0 31 24 5+ 10+ 36+ 34+
1951 34 32 ? ? - - 0 0 34+ 32+ 3+ 7+ 37+ 39+
1952 24 19 ? ? - - 0 0 24+ 19+ 8+ 13+ 32+ 32+
1953 0 0 0 0 - - 0 0 0 0 3+ 4+ 3+ 4+
Итого 102 90 10 10 0 0 0 0 112 100 70 57 182 157
Реал Мадрид 1953/54 28 27 0 0 - - 0 0 28 27 9 5 37 32
1954/55 30 25 0 0 - - 2 0 32 25 7 7 39 32
1955/56 30 24 0 0 7 5 0 0 37 29 11 6 48 35
1956/57 30 31 3 3 8 7 2 2 43 43 10 15 53 58
1957/58 30 19 7 7 7 10 0 0 44 36 9 10 53 46
1958/59 28 23 8 5 7 6 0 0 43 34 16 13 59 47
1959/60 23 12 5 3 6 8 0 0 34 23 11 17 45 40
1960/61 23 21 9 8 2 0 2 1 36 30 16 12 52 42
1961/62 23 11 8 4 10 7 0 0 41 22 10 13 51 35
1962/63 13 12 9 8 2 1 0 0 24 21 12 6 36 27
1963/64 24 11 1 1 9 5 0 0 34 17 6 1 40 18
1964/65 - - - - - - - - 0 0 - - 0 0
1965/66 - - - - - - - - 0 0 1 0 1 0
1966/67 - - - - - - - - 0 0 1 0 1 0
Итого 282 216 50 39 58 49 6 3 396 307 119 105 515 412
Эспаньол 1964/65 24 7 3 2 0 0 0 0 27 9 3 3 30 12
1965/66 23 4 4 1 6 0 0 0 33 5 1 0 34 5
Итого 47 11 7 3 6 0 0 0 60 14 4 3 64 17
Всего за карьеру 521 377 69 53 70 53 7 4 667 487 207 177 874 664

Международная карьера

Сборная Аргентины

Личная жизнь

5 мая 2013 года Ди Стефано объявил что женится во второй раз на костариканке Джине Гонсалес, которая была младше его на 50 лет (на момент объявления Альфредо было 86, а Джине 36 лет). Гонсалес являлась его секретарем и адвокатом, одновременно работая в газете Marca. Супруги познакомились в 2007 году, когда журналистке поручили написать биографию игрока[131]. Сам Альфредо сказал по поводу брака: «Мои дети против новой супруги. Но мне всё равно. Мы просто хотим быть вместе»[132]. Сыновья Альфредо были против брака из-за того, что они боялись, что новая супруга футболиста вышла замуж из меркантильных побуждений[133]. 12 мая Джина съехала от Ди Стефано заявив, что «в таких условиях заключение брака не считает возможным». После этого она сняла крупную сумму денег со счета Альфредо и улетела в неизвестном направлении[134]. Джина вернулась в Коста-Рику и там заявила, что во всем виноваты дети футболиста, и что они мешают ей даже позвонить Альфредо[135]. В октябре Джина вернулись в Мадрид, заявив: «Как они могут думать, что я хочу денег, когда я заявила, что не хочу ничего»[136]. 2 октября того же года Ди Стефано был признан недееспособным, и контроль над всем его имуществом передан его детям[137]. 5 июля 2014 года Ди Стефано был госпитализирован в критическом состоянии после сердечного приступа, случившегося на одной из улиц Мадрида, неподалеку от «Сантьяго Бернабеу». 88-летний Ди Стефано помещён в палату интенсивной терапии, где его ввели в состояние искусственной комы. 7 июля 2014 года на 89-м году жизни он скончался[138].

Напишите отзыв о статье "Ди Стефано, Альфредо"

Примечания

  1. [edant.clarin.com/diario/2005/07/16/deportes/d-07303.htm El nacimiento de la Saeta Rubia]
  2. [www.sport-express.ru/newspaper/2000-12-13/1_4/ У футбола теперь двуглавый король]. Спорт-Экспресс (13 декабря 2000). Проверено 9 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w9ok9uKC Архивировано из первоисточника 1 февраля 2011].
  3. [sportsillustrated.cnn.com/soccer/news/2000/12/11/pele_maradona/#more Pele, Maradona each win FIFA century awards after feud] (англ.). Sports Illustrated (11 декабря 2000). Проверено 9 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w9omiRge Архивировано из первоисточника 1 февраля 2011].
  4. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#ff-poc France Football’s Football Player of the Century]
  5. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#gs-50 Guerin' Sportivo’s I 50 Grandi del Secolo by Adalberto Bortolotti]
  6. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#placar100 Placar’s 100 Craques do Século]
  7. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#planete50 Planète Foot’s 50 Meilleurs Joueurs du Monde]
  8. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#vi-rw Voetbal International’s Wereldsterren by Raf Willems]
  9. [www.championat.com/football/news-952224.html Ди Стефано введён в Зал славы ФИФА]
  10. [www.sports.ru/football/46756827.html Месси вручили трофей имени Альфредо Ди Стефано]
  11. [www.realmadrid.com/cs/Satellite/en/1202733192447/noticia/Noticia/This_one_s_for_you,_Alfredo!.htm This one’s for you, Alfredo!]
  12. [www.sports.ru/football/4151476.html «Реал» провел презентацию памятника Ди Стефано]
  13. 1 2 [www.fifa.com/classicfootball/players/player=174499/index.html Di Stefano, a legend in white]
  14. [www.footballplayers.ru/players/story_572.html Через ссылки — к славе]
  15. 1 2 3 [footstory.ru/index.php/biografy/great-players/280-alfredo-di-stefano Альфредо ди Стефано]
  16. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 Олег Винокуров. Альфредо Ди Стефано. — Можайск: Книжный клуб, 2001. — 96 с. — (Сборная мира ХХ века). — ISBN 5-93607-032-8.
  17. 1 2 3 [footblogger.ru/chelovek-orkestr-alfredo-di-stefano Человек оркестр. Альфредо Ди Стефано.]
  18. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 Alfredo Di Stéfano, Enrique Ortego, Alfredo Relaño. Gracias, vieja. — 2000. — ISBN 84-03-09200-8.
  19. 1 2 3 [www.irlandeses.org/0803_079to081.pdf Alfredo Di Stéfano, football player]
  20. 1 2 3 4 5 [www.realmadrid.com/cs/Satellite/es/1193040472616/1202817703443/jugador/JugadorLegendario/Di_Stefano.htm Jugadores de leyenda: Alfredo Di Stéfano Laulhé]
  21. [real-madrid.ru/?act=show&id=2670 Ди Стефано: «Если бы вернулся в прошлое, не стал бы футболистом»]
  22. [real-madrid.ru/?act=show&id=892 Жизнь Альфредо Ди Стефано, часть I]
  23. 1 2 3 4 [futsal.fai.ie/index.php?option=com_content&view=article&id=163:interview-with-alfredo-di-stefano&catid=46:interviews&Itemid=74 Interview with Alfredo Di Stefano]
  24. Впоследствии Тулио, который считался даже талантливее Альфредо, получил тяжёлую травму — разрыв связок колена и более не выступал
  25. 1 2 3 4 [real-madrid.ru/?act=show&id=2584 11 историй из жизни Альфредо Ди Стефано]
  26. [www.elpais.com/articulo/deportes/jugue/futbol/casualidad/elpepidep/20080217elpepidep_13/Tes ¡Yo jugué al fútbol de casualidad!]
  27. [www.championat.com/football/article-201030-ushjol-iz-zhizni-alfredo-di-stefano.html Гений из квартала Папы]
  28. 1 2 3 4 Alfredo Di Stéfano (ноябрь 2010). El Gráfico Специальный выпуск. 27 — «100 Ídolos de River», стр. 30-31
  29. [www.bobsoccer.ru/user/4938/blog/?item=28664 Альфредо Ди Стефано, исполнилось 85 лет]
  30. [www.irlandeses.org/0803kennedyd1.htm Alfredo Di Stéfano, football player]
  31. 1 2 3 4 [www.realmadridcf-online.com/Alfredo-di-Stefano.html Alfredo di Stefano]
  32. [www.rsssf.com/tablesa/arg46.html Argentina — Domestic Championship 1946]
  33. [www.as.com/futbol/articulo/futbol-alegro-raul-fantoche-agrandao/dasftb/20090130dasdaiftb_35/Tes Me alegro por Raúl. No es un fantoche ni un agrandao]
  34. [www.rsssf.com/tablesa/arg47.html Argentina 1947]
  35. [riverplate.brinkster.net/IN_Idolos_Moreno.asp El Charro, los goles, la noche]
  36. [www.rsssf.com/sacups/copa48.html South American Club Championship 1948]
  37. [globoesporte.globo.com/platb/memoriaec/2010/07/28/o-dia-em-que-alfredo-di-stefano-vestiu-a-camisa-do-palmeiras/ O dia em que Alfredo Di Stefano vestiu a camisa do Palmeiras]
  38. LEAL, Ubiratan (fevereiro de 2009). A Argentina que ninguém viu. Trivela n. 24. Trivela Comunicações, стр. 58-59
  39. François Thébaud «la vie aventureuse de di Stéfano» in Miroir du Football n°17, mai 1961 P.22-23
  40. Di Stéfano — A Flecha Loira (2001). Heróis do Futebol. Nova Sampa Diretriz Editora, pp. 34-35
  41. Сам Ди Стефано позже вспоминал, что в Колумбии он за год зарабатывал столько, сколько в Аргентине за 10 лет
  42. LEAL, Ubiratan (dezembro de 2007). A lenda do El Dorado. Trivela n. 22. Trivela Comunicações, pp. 42-43
  43. [www.rsssf.com/tablesc/col49.html Colombia 1949]
  44. [greatfutbol.blogspot.com/2007/04/grandes-jugadores-afredo-di-stefano.html Grandes jugadores: Afredo Di Stefano]
  45. [www.rsssf.com/tablesc/col51.html Colombia 1951]
  46. [www.wearefootball.org/PDF/quand-les-footballeurs-deviennent-hors-la-loi.pdf Hors jeu We Are Football]
  47. [www.as.com/futbol/articulo/dia-saeta/dasftb/20080217dasdaiftb_48/Tes El día de La Saeta]
  48. [www.rsssf.com/tablesc/col52.html Colombia 1952]
  49. [www.rsssf.com/tablesp/peq-copamundo52.html Pequeña Copa del Mundo 1952 (Caracas-Venezuela)]
  50. [www.rsssf.com/tablesc/colcuphist.html Colombia — List of Cup Winners]
  51. [www.rsssf.com/tablesp/peq-copamundo53.html Pequeña Copa del Mundo 1953]
  52. 1 2 [www.trivela.com/Conteudo.aspx?secao=28&id=16325 Millonarios: algoz tricolor]
  53. [news.bbc.co.uk/sport2/hi/football/europe/4557800.stm Di Stefano in serious condition]
  54. 1 2 3 [real-madrid.ru/?act=show&id=914 Жизнь Альфредо Ди Стефано, часть II]
  55. BARNETT, Tim; BRENNAN, Dan; CORBETT, James; HARPER, Nick; LYTTLETON, Ben; MITTEN, Andy; MOYNIHAN, Leo; TALBOT Simon; WILSON, Jonathan (dezembro de 2008). 16 transferências que abalaram o mundo. FourFourTwo n. 2. Editora Cádiz, pp. 62-67
  56. [www.as.com/futbol/articulo/dia-saeta/20080217dasdaiftb_48/Tes El día de La Saeta]
  57. [books.google.fr/books?id=a0wvGERxjfQC&pg=PA7&dq=alfredo+di+stefano+millionarios&source=gbs_selected_pages&cad=5#v=onepage&q&f=false Morbo: the story of Spanish football]
  58. Paul Dietschy, Histoire du football, Paris, Perrin, coll. " Pour l’Histoire ", avril 2010 (ISBN 978-2-262-02710-0), p. 369
  59. [www.championat.com/football/news-1321407-di-stefano-my-izmenili-istoriju-reala.html Ди Стефано: мы изменили историю «Реала»]
  60. [fr.fifa.com/worldfootball/clubfootball/news/newsid=1012850.html#dix+dates+stefano+real Dix dates de Di Stefano au Real]
  61. [www.bdfutbol.com/en/p/p.php?id=4121 Real Madrid 4 Racing de Santander 2]
  62. [fr.fifa.com/classicfootball/stories/classicderby/news/newsid=106842.html Real Madrid VS FC Barcelona]
  63. [www.bdfutbol.com/en/t/t1954-55.html Season 1954-55: First Division]
  64. [www.rsssf.com/tablesl/latin.html Latin Cup]
  65. [www.europeancuphistory.com/euro56.html Season 1955-56]
  66. [www.rsssf.com/miscellaneous/europa-poy56.html European Footballer of the Year («Ballon d’Or») 1956]
  67. [www.rsssf.com/tabless/spanhist4959.html#5657 Spain, Final Tables 1949—1959]
  68. [www.rsssf.com/miscellaneous/europa-poy57.html European Footballer of the Year («Ballon d’Or») 1957]
  69. [www.rsssf.com/ec/ec195758det.html#cc European Champions' Cup 1957-58 and Fairs' Cup 1955-58 — Details]
  70. [www.rsssf.com/miscellaneous/europa-poy59.html European Footballer of the Year («Ballon d’Or») 1959]
  71. [www.rsssf.com/ec/ec195960.html European Competitions 1959-60]
  72. [www.rsssf.com/tablesi/intconclub60.html Intercontinental Club Cup 1960]
  73. [www.rsssf.com/miscellaneous/europa-poy60.html European Footballer of the Year («Ballon d’Or») 1960]
  74. Игорь Фесуненко. Бразилия, футбол, торсида....
  75. [www.championat.ru/football/article-40937.html Затмевавший Пеле]
  76. [www.rsssf.com/miscellaneous/europa-poy61.html European Footballer of the Year («Ballon d’Or») 1961]
  77. [wwwc.aftonbladet.se/sport/guldbollen/1959.html 1959: Agne Simonsson, Örgryte]
  78. [www.svenskafans.com/fotboll/255281.aspx Agne Simonsson i Fotbollens Hall of Fame!]
  79. [www.rsssf.com/ec/ec196162.html European Competitions 1961-62]
  80. [www.rsssf.com/ec/ec196263.html European Competitions 1962-63]
  81. [www.rsssf.com/ec/ec196364det.html#cc Champions' Cup 1963-64]
  82. [www.rsssf.com/ec/ec1tops.html#overall Champions Cup/Champions League Topscorers]
  83. 1 2 [www.realmadrid.ru/blog/argentinskaya-strela Аргентинская стрела]
  84. [www.championat.com/football/article-110369-protivostojavshij-kattenachcho.html Противостоявший каттеначчо]
  85. [www.sports.ru/football/6984706.html Рауль: «Счастлив, что мне удалось превзойти рекорд Ди Стефано»]
  86. [estaticos.archivo.marca.com/futbol/cuatro_reyes/distefano.pdf Portrait de di Stéfano sur]
  87. Phil Ball, Morbo: The Story of Spanish Football, WSC Books Limited, 2003, 246 p.
  88. [www.realmadrid.com/cs/Satellite/es/1193040472616/1202817703443/jugador/JugadorLegendario/Di_Stefano.htm Jugadores de leyenda]
  89. 1 2 3 4 5 [www.soho.com.co/mundial-2010/articulo/yo-nunca-pude-jugar-un-mundial/11903 Yo nunca pude jugar un mundial]
  90. [www.rsssf.com/tables/47safull.html Southamerican Championship 1947]
  91. 1 2 3 4 5 [www.rsssf.com/miscellaneous/distefano-intl.html Alfredo Di Stйfano Laulhй — International Matches]
  92. [www.marca.com/2011/07/08/futbol/futbol_internacional/1310140795.html La 'desilusión' nacional amenaza a Messi]
  93. [www.rsssf.com/tables/58qual.html#gr9 World Cup 1958 qualifications — Group 9]
  94. [www.rusteam.permian.ru/history/1960_00_1.html СССР — Испания]
  95. [blogdojuca.uol.com.br/2008/05/uma-entrevista-com-di-stefano/ Uma entrevista com Di Stefano]
  96. Первыми считаются Нандор Хидегкути и Рой Бентли
  97. [www.futebolamadordeminas.com/craque11.htm Alfredo Di Stщfano — Atacante — Buenos Aires (Argentina) — 04.07.1926]
  98. [www.bdfutbol.com/en/t/t1967-68.html Season 1967-68: First Division]
  99. [www.bdfutbol.com/en/t/t1967-6842.html Saison 1967—1968 de Elche]
  100. 1 2 [www.estoesboca.com.ar/torneos/nac69.htm Boca Juniors campeon Nacional 1969]
  101. 1 2 [www.rsssf.com/tablesa/arg69.html Argentina — First Level 1969]
  102. [www.rsssf.com/tablesa/argcup69det.html Argentina — Copa Argentina — 1969 — Details]
  103. [www.estoesboca.com.ar/torneos/nac70.htm Boca Juniors campeon Nacional 1970]
  104. [www.bdfutbol.com/en/t/t1970-71.html Season 1970-71: First Division]
  105. [www.rsssf.com/tabless/spancup1971.html Spain — Cup 1971]
  106. [www.linguasport.com/futbol/nacional/copa/copa71.htm Copa del Generalísimo 1970-71]
  107. [www.bdfutbol.com/en/t/t1971-72.html Season 1971-72: First Division]
  108. [www.linguasport.com/futbol/nacional/copa/copa72.htm Copa del Generalísimo 1971-72]
  109. [www.rsssf.com/tabless/spancup1972.html Spain — Cup 1972]
  110. [www.bdfutbol.com/en/t/t1972-73.html Season 1972-73: First Division]
  111. [www.linguasport.com/futbol/nacional/copa/copa73.htm Copa del Generalísimo 1972-73]
  112. [www.bdfutbol.com/en/t/t1973-74.html Season 1973-74: First Division]
  113. [www1.ionline.pt/conteudo/15352-di-stefano-passou-como-uma-flecha-pelo-sporting Di Stéfano passou como uma flecha pelo Sporting]
  114. [www.forumscp.com/wiki/index.php?title=Alfredo_Di_Stefano Alfredo Di Stefano]
  115. [www.fichajes.com/jugador/Alfredo-di-Stefano-16429.html Профиль на fichajes.com]
  116. [www.footballdatabase.eu/football.match.rayo-vallecano.puertollano.462163.en.html Rayo Vallecano 2:1 CF Calvo Sotelo]
  117. [www.footballdatabase.eu/football.match.deportivo-la-corogne.rayo-vallecano.462182.en.html Deportivo La Coruña 1:0 Rayo Vallecano]
  118. [www.weltfussball.de/alle_spiele/esp-segunda-division-1975-1976/ Segunda División 1975/1976. Match schedule]
  119. [usuarios.multimania.es/arefe/CLASIFICACIONES/NACIONAL/TEMP1976.txt Temporada 1975—1976]
  120. [www.rsssf.com/tabless/spancup1975.html Spain — Cup 1975]
  121. [www.bdfutbol.com/en/p/p.php?id=115003 Castellón 0 0 Deportivo de la Coruña]
  122. [www.bdfutbol.com/en/l/l7510.html Rial: José Héctor Rial Laguía]
  123. [www.bdfutbol.com/en/p/p.php?id=115014 Oviedo 3 2 Castellón]
  124. [www.bdfutbol.com/en/p/p.php?id=115055 Castellón 2 0 Cádiz]
  125. [www.bdfutbol.com/en/t/t1976-772a.html Season 1976-77: Second Division]
  126. [www.linguasport.com/futbol/nacional/copa/copa77.htm Copa del Rey 1976-77]
  127. Сборная Мадрида, сборная Каталонии, комбинированные команды и матчи-бенефисы.
  128. Британский кубок, Кубок Колумбии, Кубок Испании.
  129. Клубный чемпионат Южной Америки, Кубок европейских чемпионов, Кубок ярмарок.
  130. Кубок Альдао, Латинский кубок, Межконтинентальный кубок.
  131. [www.prosportkz.kz/ru/news/23032.html Ди Стефано женится]
  132. [www.sports.ru/football/148737934.html Сегодня Ди Стефано женится на своей 36-летней секретарше]
  133. [isport.ua/football/europe/news/249794.html 86-летний Ди Стефано женится на секретарше]
  134. [www.russkayaispania.com/%D0%BE%D1%82-%D0%BF%D0%BE%D1%87%D0%B5%D1%82%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B0-%D1%84%D0%BA-%D1%80%D0%B5%D0%B0%D0%BB-%D0%BC%D0%B0%D0%B4%D1%80/ От почетного президента ФК «Реал Мадрид» сбежала невеста]
  135. [www.libertaddigital.com/chic/corazon/2013-09-07/gina-gonzalez-vuelve-a-denunciar-a-los-hijos-de-di-stefano-1276498850/ Gina González vuelve a denunciar a los hijos de Di Stéfano]
  136. [www.nacion.com/ocio/farandula/Tica-Gina-Gonzalez-Espana-Stefano_0_1369663030.html Tica Gina González habría regresado a España por Alfredo Di Stéfano]
  137. [sportstories.rsport.ru/ss_health/20131002/691311481.html Альфредо Ди Стефано признан недееспособным]
  138. [www.latercera.com/noticia/deportes/2014/07/656-585575-9-alfredo-di-stefano-muere-a-los-88-anos.shtml Alfredo Di Stéfano muere a los 88 años // La Tercera, 07/07/2014]

Ссылки

  • [people.ufpr.br/~mmsabino/sstatistics/di_stefano.html Голы Ди Стефано]
  • [futbol.sportec.es/seleccion/ficha_jugador.asp?j=168&n=di/stefano/alfredo/di/stefano/laulhe Профиль на sportec.es]
  • [www.bdfutbol.com/en/l/l7349.html Профиль на bdfutbol.com]
  • [www.worldfootball.net/spieler_profil/alfredo-di-stefano/2/ Профиль на worldfootball.net]
  • [www.taringa.net/posts/deportes/3850963/_Homenaje-al-mejor_-ALfredo-Di-STefano.html]
  • [es.eurosport.yahoo.com/fot/ftxt/alfredo_di_stefano.html]


</div>

Отрывок, характеризующий Ди Стефано, Альфредо

– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…