Длакама, Афонсу

Афонсу Длакама
порт. Afonso Marceta Macacho Dhlakama
Имя при рождении:	Афонсу Марсета Макашу Длакама
Дата рождения:	1 января 1953(1953-01-01) (71 год)
Место рождения:	Мангунде
Гражданство:	Мозамбик Мозамбик
Партия:	Мозамбикское национальное сопротивление
Основные идеи:	антикоммунизм, консерватизм
Род деятельности:	полевой командир, лидер РЕНАМО

Афонсу Марсета Макашу Длакама (порт. Afonso Marceta Macacho Dhlakama, 1 января 1953, Мангунде, Софала) — политик Мозамбика, в 1977-1979 боец и полевой командир, с 1979 - лидер антикоммунистического движения Мозамбикское национальное сопротивление. Активный участник гражданской войны в Мозамбике. Четырёхкратный кандидат в президенты Мозамбика от правоконсервативной оппозиции. В настоящее время - лидер партии РЕНАМО.

Лидер вооружённой оппозиции

С 24-летнего возраста Длакама участвовал в партизанской войне против марксистского правительства партии ФРЕЛИМО. Командовал одним из отрядов, имел лейтенантское звание. После гибели основателя РЕНАМО Андре Матсангаиссы 17 октября 1979 года Длакама возглавил военную структуру движения. 17 апреля 1983 года в Претории при неясных обстоятельствах был убит политический секретарь РЕНАМО Орланду Кристина. С этого времени Длакама совместил военное и политическое руководство Мозамбикским национальным сопротивлением.

Под командованием Длакамы вооружённые формирования РЕНАМО смогли взять под контроль значительные территории Мозамбика, особенно на севере страны и в провинции Софала (откуда родом Длакама и Матсангаисса). Эксперты высоко оценивали военные способности Длакамы.

В гражданской войне РЕНАМО пользовалась помощью белого правительства Южной Родезии, режима апартеида ЮАР, президента Малави Хэстингса Банды, консервативных кругов США, Всемирной антикоммунистической лиги. Режим ФРЕЛИМО, со своей стороны, опирался на поддержку СССР, других государств советского блока и отчасти КНР. 15-летняя гражданская война в Мозамбике являлась составной частью глобальной Холодной войны.

В ходе боевых действий с обеих сторон совершались военные преступления. Госдепартамент США, экспертные и правозащитные организации возлагали на участников войны, в том числе Длакаму, ответственность за убийства гражданских лиц, применение пыток, взятие заложников. Особенностью РЕНАМО было широкое вовлечение в свои отряды несовершеннолетних (временами до трети состава).

В апреле 1980 года перестала существовать Южная Родезия. В марте 1984 года президент ЮАР Питер Бота подписал с главой ФРЕЛИМО Саморой Машелом «договор Нкомати», предусматривавший прекращение поддержки оппозиционных движений в обеих странах. Это сильно осложнило положение РЕНАМО. Однако к началу 1990-х годов перестройка в СССР и распад советского блока лишили внешний поддержки ФРЕЛИМО. Результатом стало мирное соглашение, подписанное в Риме 4 октября 1992 года Афонсу Длакамой и президентом Мозамбика Жоакимом Чиссано. К тому времени политические реформы в Мозамбике конституировали многопартийную систему. РЕНАМО прекратило вооружённую борьбу и включилось в легальный политический процесс.

Лидер оппозиционной партии

Кандидат в президенты

Афонсу Длакама четыре раза баллотировался в президенты Мозамбика — в 1994, 1999, 2004 и 2009 годах. Наибольшую поддержку лидер РЕНАМО получил в 1999 году (более 47 % голосов), наименьшую в 2009 году (менее 16,5 %). Избранными президентами во всех случаях становились кандидаты ФРЕЛИМО — Жоаким Чиссано (1994, 1999) и Арманду Гебуза (2004, 2009). Иностранные наблюдатели отмечали, что в политической области Длакама оказался значительно слабее, чем в военной.

23 декабря 2005 года Афонсу Длакама вошёл в состав Государственного совета (консультативный орган при президенте). Во всех составах мозамбикского парламента присутствовали фракции РЕНАМО. Длакаму и его партию поддерживают консервативно и праволиберально настроенные избиратели, убеждённые противники ФРЕЛИМО, население Софалы и северных провинций.

10 июня 2007 года Афонсу Длакама попал в автомобильное ДТП в Мапуту и получил незначительные травмы. Политического характера инцидент не имел.

«Мятеж низкой интенсивности»

На фоне падения электоральных показателей РЕНАМО в Мозамбике наблюдалось постепенное ужесточение политического режима. Этот процесс связывается с обнаружением в стране газовых месторождений и эволюцией ФРЕЛИМО в направлении типичной «углеводородной диктатуры».

С 2012 стали отмечаться крупные боестолкновения между активистами РЕНАМО и полицией. Руководство РЕНАМО предупредило о намерении воссоздать свои военизированные казармы и тренировочные лагеря. Афонсу Длакама неоднократно заявлял о готовности РЕНАМО возобновить вооружённую борьбу, если правление ФРЕЛИМО вновь примет характер диктатуры.

В течение 2013 правительственные силы и РЕНАМО обменялись несколькими крупными ударами. Эпицентром боёв стали районы Софалы. По данным РЕНАМО, количество погибших исчислялось десятками, правительственные СМИ признавали единичные жертвы. Ответственность стороны возлагали друг на друга, конкретные причины не прояснялись. Бои продолжались в 2014, атаки РЕНАМО на полицию характеризовались как «мятеж низкой интенсивности». Афонсу Длакама и другие военно-политические руководители РЕНАМО скрывались на тайных базах организации в районе Горонгосы.

Мирное соглашение и выборы 2014

5 сентября 2014 года Афонсу Длакама встретился в Мапуту с президентом Арманду Гебузой. Было подписано соглашение о мирном урегулировании (это стало первым за два года публичным появлением Длакамы). Лидер РЕНАМО выразил надежду, что договор положит конец формированию однопартийного государства.

Президентские и парламентские выборы в Мозамбике состоялись 15 октября 2014, в соответствии с подписанным соглашением. Президентом был избран кандидат ФРЕЛИМО Филипе Ньюси, но Афонсу Длакама получил более 36 % (в 2009 — около 16 %), а парламентская фракция РЕНАМО увеличилась на 38 мандатов и достигла 89 депутатов из 250. Однако РЕНАМО не признало объявленных итогов, что вызвало новый виток противостояния.

Бой в Тете и признание ответственности (июнь 2015)

Очередное боестолкновение произошло 14 июня 2015 в провинции Тете. По данным РЕНАМО, погибли 45 бойцов правительственной военной полиции.

Не могу скрывать. Я отдал приказ. Я человек мира, но я боролся за демократию и буду продолжать борьбу. Не хочу отпугивать наших и иностранных инвесторов, не хочу ввергать общественность в панику. Но я устал от игр ФРЕЛИМО.
Афонсу Длакама.

См. также

• Андре Матсангаисса
• Жонас Савимби

Отрывок, характеризующий Длакама, Афонсу

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.