Английский длинный лук

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Длинный английский лук»)
Перейти к: навигация, поиск

Английский длинный лук, или большой лук (англ. longbow) — лук в рост человека или выше, распространённый в средневековой Англии. Считается основным оружием, с помощью которого англичане одерживали победы в Столетней войне.

Английский длинный лук начал пользоваться популярностью после неудач англичан во время феодальных войн в Уэльсе и Шотландии. Английские короли в XIII веке решили взять на вооружение большое количество подобных луков, чтобы противостоять сначала валлийским, а потом и шотландским копейщикам. Длинный лук сыграл решающую роль в разгроме французов в сражениях Столетней войны (битвы при Креси 1346 года, Пуатье 1356 года, Наваретте 1367 года и Азенкуре 1415 года).

Французы пытались противостоять английским лучникам, укрепляя доспехи стальными пластинами, которые, таким образом, становились сплошными, заковывая лошадей в броню, нанимая генуэзских профессиональных арбалетчиков, также против лучников формировались специальные отряды вольных стрелков. После поражений французы не решались атаковать английские войска в лоб в открытом поле и сменили стратегию, сделав ставку на оборонительную войну в крепостях и на тактику «выжженной земли», в результате чего английская конница смогла свободно грабить окружающие территории.

Английские большие луки эффективно использовались в качестве оружия вплоть до появления полевой артиллерии на поле боя: английская армия потерпела сокрушительное поражение во время битв при Форминьи (1450) и Кастийоне (1453). В XVI веке английский лук был окончательно вытеснен аркебузами. Тем не менее, соревнования по стрельбе из английского длинного лука проводились ещё при короле Якове I Стюарте в первой половине XVII века.

В 1982 году археологам удалось поднять со дна пролива Те-Солент остатки каракки Генриха VIII (1509—1547) «Мэри Роуз», затонувшей в 1545 году. На борту её обнаружено было 137 длинных луков[1]; на некоторые из них было решено надеть современные тетивы, после чего были проведены испытания, показавшие, что из них до сих пор можно стрелять.





Описание

Лук

Основная статья: Лук (оружие)

Поднятые в 1982 году с затонувшей в 1545 году каракки Генриха VIII (1509—1547) «Мэри Роуз» английские длинные луки помогли подробно изучить этот тип средневекового оружия. Луки в основном делались из цельного куска тиса, благодаря чему они почти не уступали композитным лукам. Использовались и другие породы древесины (вяз, ясень, орешник, дуб), но такие луки были значительно менее эффективны, чем тисовые[2].

Длина английского лука составляла от 1,7 до 2,1 м[3]. На уровне руки лук имел округлое сечение, а на концах — «D»-образное[3]. С краёв ширина лука составляла от 1,8 до 3 см, в середине дуги — от 3 до 4 см, на уровне захвата рукой — от 5 до 6 см[3]. Так как форма лука должна была следовать структуре древесины, лук мог быть несколько искривлён (прочность была предпочтительнее красивых форм)[3]. На луке не было специального углубления для стрелы: перед выстрелом она лежала на пальцах лучника.

Тисовый лук был особой разновидностью простого лука, сопоставимой по эффективности с композитным луком, несмотря на то, что делался из цельного куска дерева (однако длина композитного лука была в 2 раза меньше). При изготовлении тисовых луков дерево обрабатывалось таким образом, чтобы оставались и заболонь, и часть сердцевины. Заболонь способствовала упругости лука, а сердцевина — резкому разжатию при освобождении тетивы. Эти особенности хорошо сочетались и придавали оружию баллистические качества, которые значительно превышали характеристики простых луков, сделанных из других пород дерева[4].

С начала XIV века на концах английского лука начали делать специальные вставки из рога с выемками, в которых закреплялась тетива. Роговые вставки служили для укрепления кончика лука,предохраняя древесину от сминания и расщепления тетивой. Изготовление одного такого лука обычно требовало дня работы.

Тетива свивалась из пеньки, иногда из шёлка[2]. Стоимость тетивы часто составляла половину стоимости лука. Она покрывалась воском, оберегающим тетиву от влаги. Изучение торцевых канавок на стрелах с корабля «Mary Rose» позволило предположить, что диаметр тетивы должен был составлять примерно 3,2 мм[2].

Изготовлением луков, тетивы и стрел занимались специальные мастера, которые освобождались от уплаты налогов и даже от налоговых обязательств[5].

Стрелы

Основная статья: Стрела

Стрелы для английского лука были относительно стандартизированы, так как производились в массовом порядке (для одной военной кампании требовалось от 400 до 800 тыс. стрел)[6]. Они были довольно тяжелыми (для увеличения их пробивной силы) и весили 60—80 г. Для сравнения, современные спортивные стрелы весят 20 г[6]. На затонувшей каракке «Мэри Роуз» было найдено около 3500 стрел, длина которых составляла от 61 до 81 см (средняя длина — 76 см), а изготовлены они были из тополя или ясеня[7]. Оперение стрел из гусиных перьев достигало от 17 до 25 см в длину. Глубина выемки для тетивы составляла 5—6 мм, иногда выемка укреплялась с целью защиты от расщепления древка с помощью маленькой костяной или роговой пластинки.[6]

Прочие принадлежности

Стрелы перевозились за войском на повозках и раздавались лучникам связанными пучками, в которых находилось от 12 до 24 стрел. Колчаны среди английских лучников XIV века не были распространены[8]: для того, чтобы вынуть стрелу из колчана, требовалось довольно много времени, в результате чего замедлялась скорость стрельбы. Поэтому чаще всего стрелы втыкались в землю прямо перед лучником[9]. В XV веке появилась специальная сумка (фр. trousse) — цилиндр из вощёного полотна или тонкой промасленной кожи. Сверху такой сумки нашивалась кожаная круглая заплата с 12-24 отверстиями для стрел. Этот новый вид колчанов позволил довольно хорошо защитить стрелы от влажности и был удобен для конных лучников, которые перевозили в них свои стрелы[8].

Вес лука и техника стрельбы тремя пальцами привели к тому, что лучники были вынуждены носить перчатки. Типичная модель — кожаные полуперчатки, закреплённые на запястье и закрывающие только три пальца (указательный, средний и безымянный)[8].

Кожаные нарукавники затягивались ремнями на предплечье руки, которой лучник держал лук[1], и защищали его от удара тетивы по руке в момент выстрела[8].

Характеристики

Материалы для изготовления лука

Чтобы сделать хороший лук, мастера должны были использовать древесину с прожилками, так как скорость летящей стрелы прямо пропорциональна скорости, с которой лук возвращается в исходное положение[10]. Часть лука, которая обращена в сторону лучника, называлась «живот». При подготовке к выстрелу она работала «на сжатие». Противоположная сторона лука — «спина», обращённая в сторону мишени при подготовке к выстрелу работала «на растяжение». Таким образом, используемая древесина должна была как можно лучше соответствовать этим двум требованиям — сжатию и растяжению. Чтобы достичь необходимого эффекта, мастера использовали изначальную структуру дерева — заболонь (более молодые и мягкие слои древесины) и ядро дерева (внутренние слои древесины, более старые и твёрдые). Эти слои играли в простом луке роли, которые в композитном луке играли рог и сухожилия: более эластичная заболонь формировала «спину» лука, а более твёрдое ядро — «живот»[10].

Тис лучше всего совмещает в себе необходимые качества для изготовления качественного простого лука[10]. Лигниновые волокна тиса придают древесине большую эластичность — они формируют спирали, расположенные под углом в 60 градусов по отношению к основной оси ветви, это свойство помогает при выпрямлении лука[11]. Тис растёт довольно медленно, он имеет относительно тонкие и близко расположенные друг к другу годовые кольца: чем тоньше эти кольца, тем дерево крепче и тем больше у него прожилок[11]. В тисе не образуются трещины, и он лишён смолоносных кармашков, присущих другим хвойным деревьям, которые могли бы стать потенциальными причинами хрупкости луков. Наконец, тис не гниёт, то есть живёт дольше других пород деревьев[11]. Недостаток тиса состоит в том, что он ядовит (и опасен для скота), поэтому тисовые деревья часто вырубались. Таким образом, тис стал довольно редким деревом, тем более для лучшего качества было необходимо, чтобы он рос как можно медленнее — такие условия лучше всего соблюдались в местности, расположенной достаточно высоко над уровнем моря или же благодаря бедной почве[10]. Поэтому англичане импортировали тис (в основном из Италии, а также из Франции и Испании). Ричард II и Карл VII даже специально высаживали тис.

С другой стороны, чем длиннее был лук, тем меньше он изгибался при натяжении тетивы и тем меньше была вероятность, что он достигнет пределов своей эластичности. Наоборот, его можно было намного сильнее натягивать, посылая стрелы с большей скоростью. Именно поэтому английские луки были такими длинными: они меньше деформировались, то есть не утрачивали свои качества по прошествии довольно длительного периода времени, реже ломались и били дальше, чем другие виды луков[10].

Физические характеристики

Мощность лука измеряется силой натяжения (в фунтах), достаточной, чтобы оттянуть тетиву на 28 дюймов (71 см), то есть силой, которую надо приложить при натягивании тетивы из положения покоя в боевую позицию для выстрела. Во время Столетней войны для натяжения лука чаще всего требовалась сила в 120—130 фунтов (530—580 Н или 50—60 кгс)[3]. Луки с «Mary Rose», изготовленные в более позднее время, требовали усилия от 80 до 180 фунтов (350—800 Н)[3].

Начальная скорость полёта стрелы составляла около 55 м/с (200 км/ч), а на конечном участке траектории замедлялась до 36 м/с (130 км/ч). Начальная кинетическая энергия стрелы весом в 70 г соответственно равнялась примерно 100 Дж, а импульс — 3,9 кг·м/с (3,9 Н·с). Время импульса составляло около 0,025 с, а средняя сила, воздействующая на стрелу во время этого импульса, — 155 Н. Мощность, вырабатываемая луком во время выстрела, достигала 4200 ватт.

По современным представлениям для поражения человека (ранения) пулей малого калибра достаточно энергии в 11 Дж, а безусловный вывод человека из строя винтовочной пулей калибра 7,62 мм обеспечивается при энергии 80 Дж.[12] Для сравнения пуля патрона 9×19 мм Парабеллум, выпущенная из пистолета Глок 17, имеет начальную скорость 350—360 м/с и энергию на дистанции до 50 метров в 400—500 Дж.

Дальность полёта и точность стрельбы

Дальность полёта стрелы, выпущенной из английского лука, теоретически могла достигать нескольких сот метров, однако при начальной скорости 50-60 м/с (меньше, чем у современного духового ружья) дистанция прямого выстрела ограничивалась 30-40 м. Для стрельбы на большие расстояния лучникам приходилось делать углы возвышения, что ухудшало точность. По одиночным целям опытный лучник мог вести меткую стрельбу максимум на 100 ярдов (91 м)[1][13]. Следует отметить, что точной стрельба любого английского лучника могла оставаться до тех пор, пока он имел в распоряжении либо стрелы собственного изготовления, либо известного ему мастера. В противном случае из-за разности в массе, длине и аэродинамической форме стрелы в полете могли вести себя по-разному.

Реконструкция одного из луков, найденных на борту «Mary Rose», позволила установить, что стрела весом 53,6 г улетает на расстояние в 328 м, а при весе 95,9 г — на 249,9 м. Однако на таком расстоянии стрелы не пробивали пластинчатые доспехи. Стрелы могли поразить воинов в кольчуге с расстояния около 100 м, а в пластинчатом доспехе — не более 60 м — при условии попадания стрелы под прямым углом и в не самые качественные доспехи[14]. Применительно к кольчуге «пробитие» чаще всего означало то, что игольчатый наконечник проходил в её колечко, не задев металла. Это могло иметь место применительно к недорогим образцам с плетением «4 в 1». Однако пробитие кольчуги или пластинчатого доспеха еще не означало нанесения ранения, так как под ними у воина был еще поддоспешник (камзол, дублет, ватник), который также обладал неплохими защитными свойствами.

Пробивная сила

В зависимости от поставленной цели английские лучники могли выбирать из разных типов стрел. Чаще всего использовались стрелы с наконечником типа бодкин[15]: они обладали большой пробивной силой (но меньшей убойной, так как при их попадании раневой канал уже, а кровопотеря меньше) и легко изготовлялись. Из-за шилообразной формы наконечника стрелу было легко извлекать из тела — в отличие от «бродхеда» (broadhead). Бодкины в основном использовались с небольшого расстояния против тяжёлой пехоты и кавалерии. Лучше всего они пробивали кольчуги, но от пластинчатых доспехов отскакивали, если не попадали прямо перпендикулярно поверхности доспеха[16].

В случае, если стрельба велась с расстояния не более 60 м, бодкины могли войти в тело человека на несколько сантиметров и нанести очень серьёзные раны[16]. Особенно опасно было попадание такой стрелы в голову. Однако головы в то время были довольно хорошо защищены бацинетами. Другие уязвимые части тела воина — это шея и конечности, стрелы могли повредить артерии. По этой причине доспехи воинов во время Столетней войны значительно изменились — воины всё чаще предпочитали пластинчатые доспехи[17].

Слава об английских лучниках XIV века, расстреливавших французских рыцарей в Столетней войне, вполне заслужена и подтверждена средневековыми авторами. Короли могли позволить себе кольчуги из хорошего железа, а вот доспехи вассалов были не такими прочными. Гиральд Камбрийский (лат. Giraldus Cambrensis), хронист конца XII века, написал про валлийских лучников:

Валлийцы стрелами пробили дубовые ворота башни, которые были толщиной в 4 пальца… Уильям де Браоз также свидетельствовал, что один из его солдат в бою с валлийцами был ранен стрелой, которая прошла через бедро, прикрытое доспехом с обеих сторон, и одновременно седло, смертельно ранив лошадь. У другого солдата, также хорошо защищённого доспехом, стрела пригвоздила бедро к седлу; и он, развернув лошадь, получил такую же рану в другое бедро, которая прикрепила его к седлу с обеих сторон… Луки этого народа сделаны не из рогов, слоновых бивней или тиса, но из дикорастущего вяза…, не рассчитанные для стрельбы на длинную дистанцию, но чтобы наносить глубокие раны в ближнем бою.[18]

Вероятно, в этом описании есть некоторое художественное преувеличение, свойственное некоторым средневековым хронистам. Однако, если это и правда, то под описание попал не рядовой, а очень сильный и мастерски подготовленный лучник.

Против незащищённой пехоты и лошадей большей эффективностью обладали стрелы с широким или зазубренным наконечником, даже при стрельбе с большого расстояния. Так как стрелы сыпались на врагов градом, то прицельная точность была не особенно важна, а их пробивная сила часто увеличивалась благодаря уменьшению оперения (увеличение скорости полёта стрелы в ущерб точности).

Скорость стрельбы

В XIV и XV веках средний английский лучник должен был уметь выпускать как минимум 10 стрел в минуту, а опытный лучник — сделать 16 точных выстрелов[19]. Во время сражения у каждого лучника в запасе было от 60 до 72 стрел, то есть с максимальной интенсивностью стрельба должна была длиться 6—7 минут[19]. Во время боя стрелы воинам подносили мальчики или подростки[13]. Стрелы либо лежали перед лучником, либо втыкались перед ним в землю, что позволяло быстрее сделать выстрел. Кроме того, грязные наконечники стрел увеличивали риск занесения инфекции в рану (анаэробные организмы могли вызвать гангрену)[9].

Скорость стрельбы из английского длинного лука значительно превосходила скорострельность арбалета, которая не превышала 4 выстрелов в минуту. Даже если бесприцельная стрельба велась с большого расстояния, неточность компенсировалась количеством стрел, поражающих плотный строй противника. В этом заключается большая разница между стрельбой из лука и арбалета: при боевом использовании последнего велась настильная стрельба. На большой дистанции точность стрельбы из него резко падала из-за сложности корректировки полёта арбалетной стрелы, что не компенсировалось массированным обстрелом. Кроме того, арбалеты по сравнению с луками значительно больше страдали от влаги (что сыграло немаловажную роль во время битвы при Креси): намокшая тетива арбалета теряла эффективность гораздо сильнее, чем пеньковая тетива лука, которая, наоборот, даже выигрывала от смачивания[20].

Техника стрельбы

Стрелять из английского длинного лука гораздо сложнее, чем из простого. Антропологические исследования найденных останков валлийских лучников выявили довольно серьёзные искривления позвоночника, которые свидетельствуют о большой нагрузке на скелет человека.

Хорошо известно, что лучника довольно сильно «встряхивало» во время спуска тетивы. Современные реконструкторы, которые стреляли из английского длинного лука, рекомендуют слегка опускать руку, которая держит лук, чтобы избежать «удара по затылку».

Из-за размера лука тетива натягивается примерно на уровне щеки, а не у подбородка (пальцы находятся примерно у уголка рта). Из-за этой особенности длинный лук не может использоваться с оптическим прицелом. Существует два способа стрельбы — инстинктивный и «bare-bow». Сразу после выстрела нужно вновь натянуть тетиву, так как нагрузка на лук после выстрела настолько велика, что он может сломаться[21].

Умение стрелять инстинктивно требует долгих тренировок, так как человек должен отлично знать траекторию параболического полёта стрелы, которая зависит от изначального направления (угла) выстрела, мощности лука и веса стрелы. Лучник концентрируется только на цели, а все остальные «расчеты» мозг выполняет автоматически.

При способе стрельбы «bare-bow» в зависимости от расстояния, на которое отправляют стрелу, лучники меняют положение пальцев на тетиве (англ. string-walking).

Тактическое использование

Теоретическая дальность поражения стрелами незащищённых всадников и лошадей составляла до 300 м, что заставляло противника атаковать, если он не желал быть расстрелянным с дистанции. Это позволяло заманить атакующих на неудобную для них местность, наводило их на заранее укреплённые англичанами позиции. При Креси английская армия укрепилась на пригорке, при Пуатье — за изгородью, при Азенкуре — за заболоченным участком земли. Лучники ставили перед собой колья, которые должны были остановить нападавших. С тыла и на флангах лучники прикрывались возами[22] или природными препятствиями, которые тяжёлая кавалерия не могла с ходу преодолеть (реки, леса и т. п.).

На большом расстоянии (100—300 м) лучники использовали стрелы с коротким оперением и плоскими или зазубренными наконечниками — эффективные против плохо защищённых воинов и лошадей. Лучники выпускали сотни или даже тысячи стрел (6 тыс. в битве при Креси, 7 тыс. — при Азенкуре[23]) в течение короткого времени. Такая тактика позволяла обрушить на противников ливень стрел (72 стрелы в минуту на участок площадью в 1 м²[19]), что компенсировало неточность стрельбы с дальнего расстояния. Массированный обстрел был возможен благодаря высокой скорости стрельбы из длинного лука.

В знаменитой дуэли при Креси 6 тыс. генуэзских арбалетчиков, нанятых французами, вынуждены были быстро отступить под обстрелом англичан[24]. Массированный обстрел вносил значительный беспорядок в атаку даже рыцарской кавалерии. Лучники ранили лошадей (в начале Столетней войны лошадей ещё не защищали доспехами), которые в падении или метаниях сбрасывали своих наездников[25]. Количество стрел, которые не попадали в цель, а втыкались в землю, было настолько высоким, что их частокол мешал развитию атаки противника, как например в битве при Нахере[19]). Путь для наступления преграждали тела спешенных рыцарей и убитых лошадей, а раненые лошади беспорядочно носились по полю сражения, мешая организованной атаке[26]. Чтобы стрельба не прекращалась, лучники строились в три двойных ряда, которые стреляли по очереди.[19]

На небольшом расстоянии прицельная стрельба велась по настильной траектории. Против рыцарей использовались бронебойные наконечники типа бодкин и более точные стрелы с длинным оперением. Лучники часто располагались на флангах в форме буквы «V» или полумесяца, чтобы расстреливать противника в наименее защищённые места в упор и эффективно вести убойный перекрестный огонь.[27]

Если рыцари добирались до лучников, их лошади с разбегу натыкались на воткнутые колья (calthops) и погибали. С течением Столетней войны вооружение лучников стало более разнообразным, у них появились мечи и топоры, с помощью которых они добивали сброшенных рыцарей, потерявших подвижность из-за тяжёлых доспехов[28].

Отбор и тренировка лучников

Во время Столетней войны широкое распространение получили луки, для натяжения которых требовалась сила в 120—130 фунтов[3] (для сравнения, современные луки требуют силу в 40—80 фунтов). Поэтому в подготовке лучников физической силе уделялось немаловажное внимание. Тренировка лучников начиналась с 7 лет[9] и была долгой и тяжёлой. Исследователи при изучении скелетов английских лучников обнаружили некоторые особенности в развитии их костей, свидетельствующие о воздействии подобных тренировок на организм человека (самой большой нагрузке подвергались позвоночник, пальцы правой руки, левые предплечье и запястье). Эдуард III организовал обязательные соревнования лучников каждое воскресенье после мессы, от которых освобождались только церковные служители и законники[29][30]. За присутствием крестьян и горожан на стрельбище, а также за состоянием вооружения лучников, следили представители шерифа.

Отбор лучников происходил по всей Англии. Повсюду организовывались стрельбища, на которых стояли земляные холмики высотой от 2 до 3 м и шириной 6 м в форме усечённого конуса. На конусе устанавливалась мишень из соломы, полотна или кожи[30]. Кроме того, на иллюстрациях того времени часто изображались мишени, подвешенные между двумя шестами и установленные перед земляным возвышением. Деревянный кол, каменный столб[30] или papegays (т. н. «попугаи» — длинные шесты, на конце которых крепились перья)[23] служили для упражнений в стрельбе на дальнобойность.

Боевая история длинного лука

Происхождение

Длинный лук известен в Шотландии примерно с 2000 года до н. э.[31], а на территории Уэльса он появился лишь с началом набегов викингов около 600 года. Первые свидетельства использования длинного лука валлийскими лучниками датируются 633 годом[32]. Озрик, племянник Эдвина Святого, короля Нортумбрии, был убит выстрелом из длинного лука во время битвы с валлийцами. Это произошло примерно за шесть веков до признания длинного лука английскими воинами.

Завоевание Уэльса

В средние века тяжёлой кавалерии было сложно передвигаться по пересечённой местности Уэльса. Кроме того, валлийцы в отличие от других европейских народов продолжали использовать тактику сражения в сомкнутом строе, которой они научились ещё от римлян[33]. В основном валлийская армия состояла из пехотинцев, набранных среди простого населения (в случае войны все мужчины возрастом старше 14 лет и не имевшие отношения к церковной службе должны были ежегодно служить в течение шести недель). А кавалерия (король и его гвардия) составляли лишь малую часть войска[33]. На севере Уэльса набирали в основном пикинёров, а на юге — лучников, которые пользовались длинными луками.

Луки получили большое распространение благодаря их убойной силе при стрельбе с небольшого расстояния[34]. Стрелки наносили значительный урон английской кавалерии, которая была защищена в основном кольчугами. Валлийские луки изготовлялись из вяза, который произрастал на этих территориях в достаточном количестве. Эта древесина была не очень гладкой, но луки получались мощными. Валлийцы начали активно использовать луки с конца XII века: в 1182 году во время осады Абергавенни валлийская стрела воткнулась в дубовые ворота на глубину в 4 пальца. А в 1188 году английский рыцарь Уильям де Браоз, который сражался с валлийцами, рассказывал, что стрела проткнула его кольчугу, камзол, бедро, седло и ранила лошадь (см. цитаты в разделе Пробивная сила). В то время англичане оценили возможности стрел пробивать доспехи[35], и в 1216 году они уже использовали длинные луки в войне против французского короля Людовика VIII, который пытался овладеть Англией.

Валлийцы часто вели партизанскую войну, состоявшую из ряда небольших стычек — они изматывали армию противника до тех пор, пока та не уходила с их земель. Они пользовались неровностями ландшафта или выбирали болотистую местность, чтобы значительно снизить эффективность кавалерии противника.

В 1277 году английский король Эдуард I начал завоевание Уэльса. Так как ему было необходимо противодействовать партизанским действиям местного населения, то он нанял валлийских лучников, воспользовавшись разобщённостью внутри Уэльса.[36] 11 декабря 1282 года во время битвы у моста Оревин валлийские пикинёры понесли значительные потери от своих соотечественников — лучников на службе у английского короля, а после этого кавалерия Эдуарда I смогла разгромить войско Уэльса.

Войны за независимость Шотландии

См. также: Войны за независимость Шотландии

В период между 1296 и 1357 годами Англия воевала за Шотландию. В 1296 году, воспользовавшись смертью короля Шотландии Александра III, который не оставил наследника, Англия начала считать Шотландию вассальным государством. Однако 23 октября 1295 года шотландцы заключили с Францией союз (англ. [en.wikipedia.org/wiki/Auld_Alliance Auld Alliance]), и Роберт Брюс (будущий король Шотландии Роберт I) в 1314 году во время битвы при Бэннокберне разбил английскую конницу, превосходившую числом его армию, которая состояла в основном из пехотинцев. Роберт выставил в первые ряды копейщиков, воспользовавшись преимуществами построения шилтрон[37]. Этих копейщиков можно было использовать при наступательной тактике также, как раньше использовались греческие фаланги (плотный строй позволял объединять кинетическую энергию всех воинов, которые могли в буквальном смысле этого слова опрокинуть пехоту противников).

Эдуард I извлек уроки из военных кампаний в Уэльсе и в Шотландии и издал закон, обязывавший лучников тренироваться каждое воскресенье — все остальные физические упражнения были запрещены. Все англичане также должны были уметь обращаться с длинным луком. В то время для изготовления луков всё чаще стал использовался тис, который Англия импортировала из Италии. Свойства этой древесины превосходили чёрный вяз, из которого делали луки валлийцы. Конструкция лука также была усовершенствована. Теперь это мощное оружие могло использоваться для плотной стрельбы на более дальнюю дистанцию. Англичане изменили тактику сражений: количество всадников уменьшилось за счёт увеличения количества лучников и пехотинцев, которые были защищены рядом кольев, воткнутых в землю (эти отряды переезжали с места на место верхом, но сражались пешими)[38][39].

Эдуард III применил на практике новую тактику, когда поддержал Эдуарда Баллиоля, сражавшегося против короля Шотландии Давида II, сына Роберта I. В 1322 году во время битвы при Боругбридже шотландские шилтроны были расстреляны с расстояния уэльскими лучниками. В 1332 году во время битвы при Дапплин-Мур лучники размещались на флангах. В 1333 году во время битвы при Халидон-Хилле отряды лучников построились в форме буквы «V», что позволяло им вести огонь по врагам с флангов[40][41]. Благодаря этой военной кампании у Эдуарда сложилась современная и хорошо натренированная армия. Его тактика заключалась в том, чтобы заставить вражеские войска атаковать его армию, что позволяло его лучникам с оборонительных позиций осыпать противников градом стрел, а потом контратаковать их расстроенные ряды конницей.

Столетняя война

См. также: Столетняя война

Длинный лук использовался англичанами в течение всей Столетней войны. Он оказался особенно эффективным на первом этапе конфликта. Во время морского сражения при Слейсе в 1340 году английские лучники взяли верх над генуэзскими арбалетчиками. Англичане использовали стрелы с широкими наконечниками или в виде полумесяцев, что позволяло им разрушать такелажК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3705 дней] и обездвиживать корабли противников. Такие суда было легче брать на абордаж.

Битва при Креси в 1346 году стала настоящим бедствием для французов: их наёмные генуэзские арбалетчики потерпели поражение, и английские лучники беспрепятственно расстреляли рыцарскую конницу (в то время лошади не были защищены, а доспехи в основном состояли из кольчуг). Во время битвы при Пуатье в 1356 году французский король Иоанн Добрый, увидев, что первая атака кавалерии сломлена английскими лучниками, а лошади оказались слишком уязвимыми для стрел, приказал своим людям спешиться. Тогда английская кавалерия выполнила разворот и атаковала ставших уязвимыми пеших французов[42].

После эти двух разгромов Карл Мудрый решил больше не сражаться с англичанами в открытом поле. Он противопоставил им тактику выжженной земли, позволив англичанам разорять страну. При каждом рейде англичан, которые назывались шевоше, король приказал жителям деревни прятаться в укреплённых городах, забрав с собой все пожитки. Чем глубже англичане проникали на территорию Франции, тем сложнее им было снабжать армию. Французы постоянно нападали на них из засад. В конце концов эффективность вылазок англичан сильно упала. Многие знаменитые английские военачальники были вынуждены отвести свои войска на исходные позиции, иначе им самим грозил полный разгром (жертвами стратегии Карла V стали Джон Ланкастерский, Эдуард Чёрный Принц, Роберт Ноллес и Эдуард III)[43].

Редкие сражения того периода, например, битва при Нахере (Наваретте) или при Оре, заканчивались поражением французов. Карл V реорганизовал армию, поручив командование опытным и верным военачальникам (таким как Бертран Дюгеклен и Оливье де Мони), и начал осадную войну. Он попытался наверстать упущенное и в свою очередь стал поощрять соревнования в стрельбе из лука. Однако подготовка хороших лучников занимала слишком много времени, поэтому французский король в период между 1364 и 1369 годами увеличил в своих войсках число арбалетчиков[44]. Он не рисковал ввязываться в крупные столкновения, поэтому арбалетчиков в основном использовали при ведении позиционных боев. В период между 1369 и 1375 годами французы смогли отвоевать у англичан большую часть территорий, принадлежавших врагу ещё даже до начала Столетней войны. У англичан остались Кале, Шербур-Октевиль, Брест, Бордо, Байонна и несколько крепостей на территории Центрального массива[45].

Воспользовавшись гражданской войной между Арманьяками и Бургиньонами, которая раздирала Францию на части после 1405 года, английский король Генрих V возобновил военные действия. Длинный лук вновь сыграл решающую роль в битве при Азенкуре в 1415 году. Тяжёлая французская кавалерия спешилась и была истреблена ливнем стрел, выпущенных английскими лучниками. Рыцарей не спасли даже пластинчатые доспехи, закрывавшие всё тело. В попытке уравновесить силы будущий король Карл VII с переменным успехом привлекал на свою сторону шотландских лучников, которые понесли особенно серьёзные потери в битве при Вернёй (1424 год).

В 1429 году Жанна д’Арк послала конницу в бой до того, как английские лучники успели укрепиться за рядом кольев, и одержала решительную победу в битве при Пате. Карл VII создал первые постоянные профессиональные войсковые части (фр. [fr.wikipedia.org/wiki/Compagnies_d%27ordonnance compagnie d'ordonnance]) и в 1448 году иррегулярные отряды вольных стрелков. Хотя эта пехота, набранная из свободных горожан, предназначалась для борьбы прежде всего с феодалами, вольные стрелки должны были также соперничать с английскими лучниками (через 40 лет вольные стрелки были распущены из-за низкой боеспособности).

К концу Столетней войны особую роль сыграли артиллерийские орудия. Пушки значительно превосходили луки своей мощью и дальнобойностью, поэтому лучники уже не играли решающей роли в сражениях. В битве при Форминьи английские лучники занимались нейтрализацией двух кулеврин, которые позволили французам атаковать англичан с фланга[46]. Влияние артиллерии на ход сражения стало ещё более заметным в 1453 году в битве при Кастийоне — французы тогда использовали большое количество тяжёлых орудий. Лучники однако ещё оставались сильными противниками при стрельбе в упор, особенно после появления ручных пушек: англичане защищались до последнего, используя картечь[47].

В конце Столетней войны нашли применение жестокие методы нейтрализации английских лучников. Если они попадали в плен, то перед тем как потребовать выкуп, им отрубали средний палец[48]. Поэтому часто лучники предпочитали погибнуть, чтобы не стать калекой в пленуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3705 дней]. Самые тяжёлые потери английские лучники понесли во время битв при Пате, Форминьи и Кастийоне: погибло около 90 % лучников[30], что стало одной из причин поражения Англии в войне. Однако и английская сторона поступала жестоко: шотландские лучники, которые участвовали в битве при Вернёй, были убиты все до последнего человека.

Война Алой и Белой розы

См. также: Война Алой и Белой розы

В конце Столетней войны король Англии Генрих VI впал в безумие. В результате в период между 1455 и 1487 годами Ланкастеры и Йорки боролись за обладание короной. В битвах, которые происходили между двумя партиями, участвовало множество лучников — они сражались и на той, и на другой стороне, однако их присутствия было недостаточно для того, чтобы одержать победу над противником, как это происходило в начале Столетней войны. После битвы при Шрусбери (1403 год) обе воевавшие стороны хорошо знали, что столкновение двух армий лучников приводит к огромным людским потерям, поэтому военная тактика изменилась. Теперь армии пытались вынудить противников атаковать, что было далеко не всегда просто. Например, в битве при Креси у французов были свои отряды лучников, поэтому они могли отвечать на атаки англичан издалека, без непосредственного соприкосновения армий. В битве при Блор Хит (1459 год) Йорки сделали вид, что отходят, чтобы заставить Ланкастеров атаковать. Этот маневр помог одержать им победу, так как в итоге они смогли использовать своих лучников[49][50]. 22 июня 1460 года уже Ланкастеры обладали численным преимуществом и смогли одержать победу в битве при Нортгемптоне, использовав лучников на оборонительных позициях. В 1461 году при Таутоне Ланкастеры проиграли битву, так как их лучники располагались против ветра и им мешал прицеливаться снег. Потери обеих сторон в той битве огромны — согласно источникам они составляли от 28 до 40 тыс. воинов[49][51]. 4 мая 1471 года в битве при Тьюксбери Ланкастеры опять были вынуждены атаковать, так как их армия подверглась обстрелу артиллерии, но им не удалось осуществить свой обходной маневр. В результате победила армия Йорков, которая опять занимала оборонительные позиции[52].

Исчезновение английского лука

Длинный лук постепенно вытеснялся огнестрельным оружием, кулевринами и аркебузами. Аркебузы обладали небольшой скорострельностью, но этот недостаток компенсировался их убойной силой, возможностями настильной стрельбы, малым весом боеприпасов, что облегчало снабжение войск. Большим преимуществом являлось то, что владение аркебузой не требовало длительного обучения по сравнению с тренировкой лучников. Это позволяло без особого труда восполнять потери солдат[53].

Людовик XI распустил отряды вольных стрелков в 1479 году после битвы при Гинегат[54][55]: им не хватило сплочённости, и они уступили английским лучникам и немецким аркебузирам, которых использовал герцог Бургундский. В 1567 году Карл IX провёл военную реформу и заменил все луки и арбалеты на аркебузы[56].

В то время как лук постепенно исчезал из арсеналов европейских армий (заменялся на аркебузы, потом на мушкеты), в Англии луки продолжали использовать, хотя и не в таком большом количестве, как прежде. Хотя аркебуза пробивала доспехи с большого расстояния, дальность её прицельной стрельбы и скорострельность значительно уступали лукам. Поэтому лучники ещё довольно долго оказывали поддержку английской армии, хотя их численность постоянно сокращалась. В 1577 году английским лучникам даже запретили обучаться стрельбе из огнестрельного оружия.

Огнестрельное оружие совершенствовалось — увеличивалась его дальнобойность, точность и скорострельность. Лучники постепенно отходили на второй план, и в 1589 году английский парламент решил, что лучникам не место в войске. В 1595 году лучников превратили в копейщиков и аркебузиров[57].

Влияние на общество

В течение Столетней войны средневековое общество постепенно менялось. Английский длинный лук также оставил свой след в социальной истории Европы.

С раннего Средневековья и вплоть до XIV века бесспорными хозяевами на поля боя оставались рыцари: благодаря стременам и глубоким сёдлам они могли удерживать копье в горизонтальном положении; инерция скачущего галопом коня значительно увеличивала силу удара копьем[58][59]. В средневековом обществе знать должна была соединять богатство и власть со смелостью на поле сражения. Церковь в конце X века добилась возможности управлять рыцарями-грабителями: после собора в Шарру в 989 году воины начали служить на пользу бедным и Церкви и превратились в milites Christi (воины Христа)[60]. В XIII веке король Франции признал идею о том, что его власть божественного происхождения позволяет ему создавать дворянство[61]. Таким образом знать отделилась от всего остального населения — они ценили превыше всего свою честь, следовали рыцарскому этикету, защищали народ, вершили правосудие и жили в достаточно комфортных условиях. Они должны были подтверждать свой социальный статус на поле битвы: нужно было бороться с врагом лицом к лицу и одолевать его в честной схватке. Это желание блистать на поле битвы сочеталось с обычаем того времени брать пленных и возвращать им свободу за значительный выкуп. Таким образом, война стала для хороших воинов весьма доходным делом, а для остальных риск быть убитым сводился к минимуму[62]. Именно поэтому в битвах при Бэннокберне, Креси, Пуатье и Азенкуре рыцари вели атаки неразумно с современной точки зрения.

В связи с этими обычаями луки и арбалеты считались дьявольским оружием, и Церковь даже пыталась запретить их на Втором Латеранском соборе в 1139 году. Однако эти виды оружия никогда окончательно с поля битвы не исчезали, а, наоборот, стали модными во времена крестовых походов. Массовое использование луков нанесло серьёзный удар по социальным функциям знати, чьё значение на поле битвы уменьшилось в пользу простолюдинов. В течение Столетней войны Европу сотрясали многочисленные крестьянские и городские восстания (в Англии — Крестьянское восстание 1381 года, во Франции — Жакерия 1358 года). В Англии всё население обучалось пользованию луком, что превратилось в настоящую угрозу: во время крестьянского восстания 1390 года Лондону угрожало около 100 тыс. крестьян. Сама феодальная система оказалась под ударом. Это восстание было жестоко подавлено, так же как и Жакерия. Именно по этой причине во Франции при Карле VI знать добилась упразднения отрядов обученных лучников, созданных при Карле V[53] — это решение стоило французской армии разгрома при Азенкуре.

В таких исторических условиях появился миф о ловком лучнике Робин Гуде, который боролся с произволом власти и выступал на стороне простого народа (похожая фигура — Вильгельм Телль, швейцарский лучник). В устной культуре Робин Гуд появился в XIII веке, но окончательно этот герой сформировался лишь к XIV веку[63]. Он защищал крестьян от шерифа и аббата. Шериф в то время воплощал в себе образ государственной власти, закона и налогообложения. После Чёрной смерти 1350 года население значительно сократилось, крестьян стало меньше, поэтому и ценились они больше. Это привело к тому, что они стали требовать для себя более высокий социальный статус, а шериф превратился в их главного врага. Однако в то время как сельскохозяйственные продукты и труд дорожали, в английском парламенте в 1351 году был принят Статут о рабочих (англ. [en.wikipedia.org/wiki/Statute_of_Labourers_1351 Statute of Labourers]), который вызвал большое недовольство простого люда[64].

Противостояние с аббатом ведёт своё начало от того факта, что церковь также являлась земельным собственником и иногда пользовалась своей властью таким образом, что это расходилось с христианскими принципами, которые, как полагалось, она защищала[65]. Кроме того, доверие к церкви было сильно подорвано Великой схизмой и проповедями лоллардов, которые ходили по деревням и распространяли идеи Джона Уиклифа[66]. Поэтому совсем неудивительно, что духовенство наравне с шерифами стало основной мишенью народной сатиры.

Среди английских лучников сосуществовали и боролись плечом к плечу представители разных социальных классов[67], отсюда становится ясно, почему в отряде Робина Гуда также действовал принцип равенства.

Некоторые медиевисты решающую роль в создании этой легенды отводят английскому мелкопоместному дворянству (джентри). Они были основными слушателями баллад, а кризис феодальной системы стал для них периодом, когда они потеряли былую власть, доставшуюся им от франкоговорящей крупной знати (английский язык стал официальным в стране только в 1360 году)[68].

Современное использование

Английский длинный лук сегодня является частью исторического наследия Британских островов. Поэтому многим обществам разрешено использовать этот лук до сих пор: например, Королевскому объединению лучников (англ. Royal Company of Archers)[69], основанному в 1676 году, или Британскому обществу длинных луков (англ. British Long-Bow Society)[70], основанному в 1951 году.

В России стрельба из длинного английского лука развивается Российским Лонгбоу Клубом (РЛ-БК) c 2005 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3911 дней]. Российские Лонгбоумены стреляют следующие дисциплины:

Клаут (Сlout) — навесная стрельба по «баталии» на дистанциях 120—180 ярдов. Баталия — внутренний квадрат 6х6 ярдов (3 очка), внешний квадрат 12х12 ярдов (1 очко), 74 бонусная мишень в центре, и флаг. Попадания в бонусную мишень и флаг приносят по 6 очков. Упражнение состоит из трёх серий по 12 выстрелов.

Спид-Клаут (S-Clout) (Скоростной Клаут) — стреляют по той же «баталии» на тех же дистанциях, что и в Клауте. Но упражнение стреляется на время и состоит из двух раундов по 1 минуте, при неограниченном количестве стрел.

Мишень — на соревнованиях Российского Лонгбоу Клуба стреляются традиционные раунды ГНАС и БЛБС: Йорк, Херефорд, Виндзор, Уорвик и другие.

Флайт — соревнование на самый дальний выстрел. Допускаются только деревянные стрелы с пропилом. Упражение состоит из трёх выстрелов.

Самый «заслуженный» турнир РЛ-БК — «Валлийская Серебряная Стрела» (Welsh Silver Arrow) (организаторы — клуб «Валлийские Стрелки» (Welsh Archers)) — проводится ежегодно с 2006 года.

На сегодняшний день в РЛ-БК состоит более 100 человек, более 40 из них стреляло на турнирах 2013 года.

Кроме турниров стрелки РЛ-БК принимают активное участие в Фестивалях живой истории.

Сегодня длинный лук в основном используется в спортивной стрельбе. Гораздо реже его используют охотники, так как лук требует постоянной практики и не позволяет долго держать прицел.

Каждый лук изготавливается вручную, представляя собой уникальный образец с присущими только ему характеристиками. До сих пор существуют мастера, которые делают луки на заказ, и даже знаменитые марки английских луков, например, «Howard Hill»[71]. Луки производятся по технологиям Средних веков, за исключением использования более прочных клеев, смол и стекловолокна при склеивании различных слоев будущего лука[10].

Самый знаменитый современный стрелок из длинного лука — Говард Хилл (англ. Howard Hill) (он дублировал Эррола Финна в фильме «Приключения Робина Гуда»)[72]. Хилл прославился благодаря удачной охоте (более 2 тысяч трофеев) на диких зверей с одним лишь длинным луком собственного производства[73]. В том числе он убил 3 слонов выстрелами из лука мощностью в 115 фунтов при помощи стрел длиной в 1,04 м (чтобы они смогли достичь сердца животного)[74]. Он обладатель нескольких рекордов, в том числе как стрелок из лука мощностью в 172 фунта[75].

Влияние на развитие английского языка

В современном английском языке имеется выражение «to draw a long bow» («натянуть длинный лук»), что значит «солгать», «сказать неправду», «преувеличивать», «сочинять». Эта фраза зародилась в средние века, когда малообразованные современники сочиняли истории, в которых нередко преувеличивалось могущество английских лучников. Победы англичан с французами в Столетней войне привели к тому, что стрелкам с Альбиона стали придавать едва ли не сверхъестественные качества. Созданный миф в равной мере был выгоден как англичанам, так и французам, которым требовалось как-то оправдать свои частые и сокрушительные поражения.

См. также

Напишите отзыв о статье "Английский длинный лук"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 [www.maryrose.org/ship/bows1.htm The Ship — Armament — Page 6 of 10 — Bows]
  2. ↑ 1 2 3 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 17.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 16.
  4. ↑ [www.compagnie-des-routiers.com/Archerie_types.htm Le grand arc en if (Long Bow)]
  5. ↑ [www.emotionprimitive.com/pdf/115-15pp.pdf Bongrain G. Les archers médiévaux. Émotion primitive, 2007. P. 14 ]
  6. ↑ 1 2 3 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 18.
  7. ↑ [www.maryrose.org/ship/bows2.htm The Ship — Armament — Page 7 of 10 — Bows]
  8. ↑ 1 2 3 4 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 19-21.
  9. ↑ 1 2 3 [www.spiritus-temporis.com/english-longbow/usage.html English longbow]
  10. ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.bonjean.com/arcs/arcs3.htm Bonjean G., Martin E. Fabrication des arcs «Primitifs». Émotion primitive, 1999.]
  11. ↑ 1 2 3 [www.toxophilus.org/ Bourdu R. L’if — un bois qui répandit la terreur]
  12. ↑ [www.expert.aaanet.ru/rabota/samodel.htm Статья из «Азбуки криминалистики»]
  13. ↑ 1 2 Strickland M., Hardy R. The Great Warbow: From Hastings to the Mary Rose (Hardcover). Sutton Publishing, 2005. P.18. Appendix 408—418.
  14. ↑ Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 25.
  15. ↑ Бодкин — наконечник стрелы игольчатого типа, букв. шило на английском. Имеют квадратное или треугольное поперечное сечение, постепенно суживающееся к кончику.
  16. ↑ 1 2 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 23.
  17. ↑ Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 24.
  18. ↑ [www.worldwideschool.org/library/books/lit/historical/TheItineraryofArchibishopBaldwinThroughWales/chap6.html Giraldus Cambrensis, Itinerarium Cambriae, Book1, Ch.4]
  19. ↑ 1 2 3 4 5 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 22.
  20. ↑ [www.myarmoury.com/feature_battle_crecy.html Blair J. The Battle of Crécy]
  21. ↑ [www.toxophilus.org/francais/Longbow_util.pdf Utilisation de longbow traditionel. Archers de Genebois.]  (фр.)
  22. ↑ Antoche, Emmanuel Constantin. [web.archive.org/web/20080915042359/www.geocities.com/marin_serban/antoche3.html Quelques aspects concernant l’évolution tactique du chariot sur le champ de bataille dans l’histoire militaire universelle. L’Antiquité et le Moyen Âge jusqu’à l’avènement des Hussites (1420).] Page 113.
  23. ↑ 1 2 Fremin J. «Armes de traits: arcs et arbalètes au début du XVe siècle» // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 7-8.
  24. ↑ Theis, Laurent. Histoire du Moyen Âge Français. Perrin, 1992. Page 278.
  25. ↑ Coulet, Noël. Le temps des malheurs (1348—1440) // Histoire de la France des origines à nos jours. Sous la direction de Georges Duby. Larousse, 2007. P. 401
  26. ↑ Bongrain, Gilles. La bataille d’Azincourt: chronique d’un désastre // Moyen Âge (hors série). N°25 (juin-juillet-août 2007). Editions Heimdal. P. 68-70.
  27. ↑ Bongrain, Gilles. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge (hors série). N°22 (juin-juillet-août 2007). Editions Heimdal. P. 15.
  28. ↑ Bongrain, Gilles. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge (hors série). N°22 (juin-juillet-août 2007). Editions Heimdal. P. 14.
  29. ↑ Wilkinson-Latham R. Phaidon Guide to Antique Weapons and Armour. Prentice-Hall, 1981. P. 164.
  30. ↑ 1 2 3 4 Bongrain G. Portrait de l’archer à l’époque d’Azincourt // Moyen Âge. — Heimdal. № 22 (juin-juillet-août 2007). P. 12-13.
  31. ↑ Hood S. Personal communication. 19 января 2001
  32. ↑ Hardy R. Longbow: A Social and Military History. Sutton Publishing, 2006. P. 30.
  33. ↑ 1 2 [www.castlewales.com/warfare.html Mersey D. Medieval Welsh Warriors and Warfare].
  34. ↑ Soar H. The Crooked Stick: «Они не были на рассчитаны на стрельбу с большого расстояния, но обладали дьявольской силой, когда мишень находилась поблизости. Это было идеальное оружие в прогалинах, лесах и в ущельях».
  35. ↑ [www.spartacus.schoolnet.co.uk/MEDlongbow.htm Longbow]
  36. ↑ [www.historyofwar.org/articles/wars_welsh.html Rickard J. Welsh War of Edward I, 1277—1282]
  37. ↑ Pollard Т., Oliver N. A Soldier’s View of Battle through the Ages ([web.archive.org/web/20081206063639/www.bbc.co.uk/history/archaeology/excavations_techniques/soldiers_view_02.shtml BBC]).
  38. ↑ Coteret В. Histoire de l’Angleterre. Tallandier, 2007. P. 116.
  39. ↑ Antoche E.C. Quelques aspects concernant l’évolution tactique du chariot sur le champ de bataille dans l’histoire militaire universelle. L’Antiquité et le Moyen Âge jusqu’à l’avènement des Hussites (1420). P. 113 [archive.is/20091027000128/www.geocities.com/marin_serban/antoche3.html?200711%23_ftn86]
  40. ↑ Bordonove G. La guerre de 600 ans. Laffont, 1971. P. 132.
  41. ↑ Midgley Т. The Battle of Halidon Hill.
  42. ↑ Arnow Ch. [www.myarmoury.com/feature_battle_poitiers.html The Battle of Poitiers]
  43. ↑ Coulet N. Le temps des malheurs (1348—1440) // Histoire de la France des origines à nos jours. Sous la direction de Georges Duby. Larousse, 2007. P. 413.
  44. ↑ Favier J. La guerre de cent ans. Fayard, 1980. P. 321.
  45. ↑ Coulet N. Le temps des malheurs (1348—1440) // Histoire de la France des origines à nos jours. Sous la direction de Georges Duby. Larousse, 2007. P. 414; Chroniques de Jean Froissart. Livre I, partie II. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k297594/f505.table Pages 642—666].
  46. ↑ [xenophongroup.com/montjoie/formigny.htm Battle of Formigny (1450)]  (англ.)
  47. ↑ [xenophongroup.com/montjoie/fcastilo.htm La Bataille de Castillon (1453)]  (фр.)
  48. ↑ Wailly, Henri de. Crécy, 1346, autopsie d’une bataille. Lavauzelle, 1985. P. 17.
  49. ↑ 1 2 [www.bbc.co.uk/shropshire/history/2003/09/blore_heath_03.shtml Battles at Blore Heath] (BBC)  (англ.)
  50. ↑ [www.bloreheath.org/bh1.php?ref=bh1 The Battle of Blore Heath 1459]  (англ.)
  51. ↑ [www.britainexpress.com/History/battles/towton.htm The Battle of Towton]  (англ.)
  52. ↑ [www.channel4.com/history/microsites/M/monarchy/battles/tewkesbury.html The Battle of Tewkesbury]  (англ.)
  53. ↑ 1 2 [www.spiritus-temporis.com/english-longbow/history.html English longbow]  (англ.)
  54. ↑ [bataillesdefrance.free.fr/periode_3/guinegatte.html La bataille de Guinegatte (7 août 1479)]  (фр.)
  55. ↑ [web.archive.org/web/20110718144234/ville.enguinegatte.free.fr/index.php?option=com_content&task=view&id=15&Itemid=31 La bataille des Demanches]  (фр.)
  56. ↑ [letiralarc.fr/index.php?option=com_content&view=article&id=22&Itemid=88 Le tir à l’arc. Un peu d’histoire]  (фр.)
  57. ↑ Harris, Percy Valentine. [margo.student.utwente.nl/sagi/artikel/decline/ The Decline of the Longbow] // Journal of the Society of Archer-Antiquaries. Volume 19, 1976.
  58. ↑ Vissière, Laurent. Le chevalier, un héros laborieux.
  59. ↑ [www.historia.presse.fr/data/thematique/90/09003001.html Historia thématique. N°90 (juillet 2004). La France féodale]
  60. ↑ Bourquin, Laurent. Qu’est-ce que la noblesse? // L’Histoire. N°195 (décembre 1995). P. 24.
  61. ↑ Ibid. P. 26.
  62. ↑ Balard, Michel; Genet, Jean-Philippe; Rouche, Michel. Le Moyen Âge en Occident. P. 231—232.
  63. ↑ Hilton, Rodney Howard. Robin des Bois a-t-il existé? // L’Histoire. N°36 (juillet-septembre 2007). Héros et merveilles du Moyen Âge. P. 34.
  64. ↑ Contamine, Philippe; Bompaire, Marc; Lebecq, Stéphane; Sarrazin, Jean-Luc. L’économie médiévale. P. 354.
  65. ↑ Ibid. P. 37.
  66. ↑ Snell, Melissa. [historymedren.about.com/library/weekly/aa071798.htm Conflagration: The Peasants' Revolt.]
  67. ↑ Bongrain, Gilles. [www.emotionprimitive.com/pdf/115-15pp.pdf Les archers médiévaux]. Éditions Émotion primitive, 2007. P. 12.
  68. ↑ Genet, Jean Philippe. Robin incarne la révolte de la petite noblesse // L’Histoire. N°36 (juillet-septembre 2007). Héros et merveilles du Moyen Âge. P. 36.
  69. ↑ [yeomenoftheguard.com/company_of_archers.htm Royal Company of Archers]
  70. ↑ [www.askarts.co.uk/longbow.html British Long-Bow Society]
  71. ↑ [www.howardhillarchery.com/longbows.html Howard Hill archery]
  72. ↑ Huntington, Cliff. [www.stickbow.com/FEATURES/HISTORY/Hill.CFM Howard Hill]  (англ.)
  73. ↑ [www.howardhillarchery.com/the-legends-story-2.html List of Harvested Animals]  (англ.)
  74. ↑ [www.howardhillarchery.com/the-legends-story-3.html The elephant story]  (англ.)
  75. ↑ [www.howardhillarchery.com/the-legends-story.html Records and Events]  (англ.)

Литература

  • Bataille d’Azincourt // Moyen Âge. — Июнь-июль-август 2007. — № 22.
  • Hardy R. Longbow: A Social and Military History. — 1992. — ISBN 1-85260-412-3.
  • Kaiser E. R. [margo.student.utwente.nl/sagi/artikel/longbow/longbow.html The Medieval English Longbow] // Journal of the Society of Archer-Antiquaries. — 1980. — Т. 23.
  • Strickland M., Hardy R. The Great Warbow: From Hastings to the Mary Rose (Hardcover). — Sutton Publishing, 2005. — ISBN 0750931671.
  • Wilkinson-Latham R. Phaidon Guide to Antique Weapons and Armour. — Prentice-Hall, 1981. — ISBN 0-13-661935-5.

Ссылки

  • Клипсом Э. [www.fieldofbattle.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=490 Длинный лук: повторный взгляд]. Проверено 16 апреля 2009. [www.webcitation.org/666vy3nMI Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  • Куркин А. В. [www.fieldofbattle.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=442 Длинный лук и английские лучники]. Проверено 16 апреля 2009. [www.webcitation.org/666vzVf9P Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  • [walker30.narod.ru/archers_eng.htm Английские лучники (1330—1515 гг.)]. — Статья по материалам журнала «Новый Солдат», № 3, 16, 36. Проверено 15 апреля 2009. [www.webcitation.org/666w0l5Zw Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  • [longbowclub.ru/index.htm The Longbow Club]. — Межклубное объединение стрелков из английского длинного лука. Проверено 15 апреля 2009. [www.webcitation.org/666w2FfqS Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Английский длинный лук

Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Английский_длинный_лук&oldid=81548078»