Дмитриева, Валентина Иововна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Дмитриева и Ершова

Валентина Иововна Дмитриева
Род деятельности:	революционерка, прозаик
Дата рождения:	28 апреля (10 мая) 1859(1859-05-10)
Место рождения:	Воронино, Балашовский уезд, Саратовская губерния, Российская империя
Гражданство:	СССР СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	18 февраля 1947(1947-02-18) (87 лет)
Место смерти:	Сочи, Краснодарский край, РСФСР, СССР
Супруг:	Владимир Аркадьевич Ершов

Валентина Иововна Дмитриева (в замужестве Ершова; 1859—1947) — русская революционерка, писательница.

В революционном движении — с конца 1870-х годов, в Петербурге входила в группу, связанную с «Народной волей». Позднее была членом партии эсеров.

После 1917 года сотрудничала в советских органах печати. Печаталась в журналах «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русское богатство», «Дело».

Биография

Родилась 28 апреля (10 мая) 1859 года в селе Воронино Балашовского уезда Саратовской губернии в семье крепостного, управляющего имением.

В 1873 году поступила в 4-й класс Тамбовской гимназии, которую окончила в 1877 году. По окончании гимназии поступила учительницей в с. Песчанка Балашовского уезда. В 1878 году поступила на врачебные курсы в Петербурге, которые окончила в 1886 году.

С 18 по 26 января 1880 года содержалась в Петропавловской крепости, после чего переведена в III Отделение; с 4 по 14 апреля 1880 года сидела в Доме предварительного заключения, по освобождении из которого была подчинена особому надзору полиции. По соглашению министров юстиции и внутренних дел (август 1880) — дело о Дмитриевой было прекращено с подчинением её негласному надзору. По освобождении уехала в деревню, сначала в Тамбовскую, потом в Саратовскую губернию.

В конце 1891 года, после ареста и освобождения её мужа — Владимира Аркадьевича Ершова — поселилась вместе с ним в Воронеже. В 1892 и 1893 годах работала в Нижнедевицке (Воронежская губерния), в 1894 году служила эпидемическим врачом в Задонске.

Летом 1901 года выехала за границу по паспорту, выданному воронежским губернатором; за её возвращением по циркуляру департаменту полиции — было установлено наблюдение. За границей завязала отношения с социал-революционерами, стала сотрудничать в «Революционной России» и писала революционные рассказы. Затем вернулась в Воронеж.

В ночь на 31 марта 1902 года Дмитриева подверглась обыску и была привлечена к дознанию по делу «Северного Союза»; дело это прекращено без всяких для неё последствий. С 1907 году, с открытием в Воронеже народного университета, Валентина Иововна занялась в нём просветительской работой.

После Февральской революции она выступала с популярными лекциями для разъяснения совершившегося переворота крестьянам, рабочим, солдатам — по селам и уездным городам Воронежской губернии.

В 1919 году, в виду тяжелых условий в Воронеже — переехала в Сочи, где после прихода советской власти служила сначала в Статбюро, потом работала по культурно-просветительской линии.

С 1923 года занялась мемуарами. Жила в Сочи, читала лекции, работала инструктором художественно-агитационного отдела, посещала занятия литературного кружка, созданного при клубе строителей.

В 1933 году познакомилась с Н. А. Островским, и занятия литературного кружка часто стали проходить на квартире молодого писателя. В 1935 году по просьбе автора романа «Как закалялась сталь» Дмитриева работала над пьесой «Павел Корчагин» (инсценировка предназначалась для московского ТРАМа). Работа не была завершена, так как руководство Театра рабочей молодежи предпочло другого автора.

В годы войны Дмитриева, невзирая на преклонный возраст, вела шефскую работу в госпиталях, жила одиноко и скромно. Дом завещала Союзу писателей.

Умерла 18 февраля 1947 года (по другим данным в 1948 году).

Творчество

Начала печататься в 1877 году. Наибольшую ценность представляют её мемуарно-очерковые произведения: «По деревням. Из заметок врача» (1896); «Доброволец» (1889); «Автобиография» (1901, в расширенном виде под названием «Так было» издана в 1930 году), а также небольшие рассказы и повести, в которых Дмитриева описывает деревенские нравы.

В ходе своей литературной карьеры она встречалась с Максимом Горьким, Леонидом Андреевым, Викентием Вересаевым и другими известными писателями. Её работы были опубликованы в журналах «Русская мысль», «Вестник Европы» и «Русское богатство» Произведения писательницы переводились на английский язык и издавались в Великобритании и США.

Дмитриева писала также для детей; большую популярность завоевал её рассказ «Малыш и Жучка» (1896), выдержавший более двадцати изданий.

Память

• В Сочи именем Дмитриевой названа улица. В существующем одноэтажном доме на этой улице она жила до своей смерти.

Ссылки

• Дмитриева Валентина Иововна // Деятели революционного движения в России : в 5 т. / под ред. Ф. Я. Кона и др. — М. : Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.</span>
• [www.hrono.ru/biograf/bio_d/dmitrieva_vi.html Биография на сайте ХРОНОС]
• [web2.saratov.gov.ru/region/municipal_areas/samoilovka/ludi/dmitrieva.php Дмитриева Валентина Иововна (1859—1948)]
• [www.samoilovka.ru/home/publications/peoples/22 Дмитриева Валентина Иововна]. Самойловский краеведческий музей. Проверено 11 марта 2013. [www.webcitation.org/6FhjlIabG Архивировано из первоисточника 7 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Дмитриева, Валентина Иововна

– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.