Дмитриев, Владимир Владимирович (художник)

Владимир Владимирович Дмитриев
Жанр:	сценограф
Учёба:	Петроградские свободные художественные мастерские (1918—1921)
Награды:
Звания:
Премии:

Влади́мир Влади́мирович Дми́триев (1900 — 1948) — советский театральный художник. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1944). Лауреат четырёх Сталинских премий (1946 — дважды, 1948, 1949 — посмертно).

Биография

Владимир Дмитриев родился 31 июля (13 августа) 1900 года в Москве. В 1916—1917 годах учился живописи в школе Е. Н. Званцевой, в 1918—1921 годах занимался в Петроградских государственных свободных художественных мастерских (позднее — Высшие художественно—технические мастерские) у К. С. Петрова-Водкина.

Также занимался у В. Э. Мейерхольда в петроградской экспериментальной театральной Студии на Бородинской (1916—1917) и на Курсах мастерства сценических постановок (1918), был его горячим поклонником.

Стал известен в театральных кругах после первой крупной работы — сценического оформления спектакля «Зори» по пьесе Э. Верхарна в Театре РСФСР-1, поставленного В. Э. Мейерхольдом и В. М. Бебутовым в 1920 году по программе «Театрального Октября».

Работал в театрах Москвы и Ленинграда, в том числе в Театре под руководством С. Э. Радлова. После переезда в Москву в 1938 году стал ведущим художником МХАТ имени М. Горького, с 1941 по 1948 год — главный художник театра.

В. В. Дмитриев умер 6 мая 1948 года в Москве после тяжёлой болезни. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 2).

Семья

• жена (1929 — 1938) — Елизавета Исаевна Долуханова (21 декабря 1904, Тифлис — 28 июня 1938, Ленинград). Родилась и провела детство в Тифлисе, в семье адвоката . В 1924 году приехала в Петроград; с осени 1924 училась в Государственном институте истории искусств. В 1929 году вышла замуж за В. Дмитриева. Была известна в ленинградской литературной среде; среди её друзей были Юрий Тынянов, Виктор Шкловский, Лидия Гинзбург. В 1930-е годы сотрудничала с детским журналом "Ёж". 6 февраля 1938 была арестована. Комиссия НКВД и Прокуратуры СССР 13 июня 1938 приговорила Долуханову по статье 58-6 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстреляна 28 июня 1938 в Левашовской пустоши. Реабилитирована в 1989.
• дочь от Е. И. Долухановой — Татьяна Владимировна Дмитриева (1933- ?)
• вторая жена актриса М. В. Пастухова, в следующем браке жена композитора Кирилла Молчанова.
• дочь от М. В. Пастуховой — теннисистка и спортивный комментатор А. В. Дмитриева

Работы в театре

МХАТ им. М. Горького

• 1932 — «Мёртвые души» по поэме Н. В. Гоголя. Художественный руководитель постановки К. С. Станиславский
• 1935 — «Враги» А. М. Горького. Режиссёры Вл. И. Немирович-Данченко и М. Кедров
• 1937 — «Анна Каренина» Л. Н. Толстого. Постановка Вл. И. Немировича-Данченко
• 1940 — «Три сестры» А. П. Чехова. Постановка Вл. И. Немирович-Данченко
• 1942 — «Кремлёвские куранты» Н. Погодина. Режиссёры Л. М. Леонидов и М. О. Кнебель. Рук. постановки Вл. И. Немировича-Данченко
• 1942 — «Фронт» А. Корнейчука. Режиссёры Н. Хмелёв, Б. Ливанов, И. Раевский, М. Яншин

• 1943 — «Русские люди» К. Симонова. Художественный руководитель постановки Н. Хмелёв
• 1944 — «Последняя жертва» А. Н. Островского
• 1947 — «Дядя Ваня» А. П. Чехова. Режиссёры М. Кедров, Литовцева, И. Судаков
• 1948 — «Лес» А. Н. Островского. Постановка М. Кедрова
• 1948 — «Хлеб наш насущный» Н. Вирты. Режиссёры И. Судаков, М. Кнебель

Другие театры

• 1920 — «Зори» Э. Верхарна, постановка Вс. Мейерхольда (Театр РСФСР-1)
• 1926 — «Пульчинелла» И. Ф. Стравинского, постановка Ф. В. Лопухова (Ленинградский театр оперы и балета)
• 1931 — «Нюрнбергские мейстерзингеры» Р. Вагнера, совместно с Т. Н. Глебовой (Ленинградский малый театр оперы и балета)
• 1931 и 1944 — «Пиковая дама» П. И. Чайковского (Большой театр)
• 1932 — «Егор Булычов и другие» М. Горького (МАДТ имени Е. Б. Вахтангова)
• 1937 — «Человек с ружьём» Н. Погодина, режиссёры В. В. Куза, К. Я. Миронов, А. И. Ремизова, постановка Р. Симонова (МАДТ имени Е. Б. Вахтангова)
• 1938 — «Гамлет» У. Шекспира (Ленинградский государственный театр п/р С. Радлова)
• 1940 — «Фельдмаршал Кутузов» В. А. Соловьёва, режиссёр Н. П. Охлопков, художники В. В. Дмитриев и Б. Р. Эрдман (МАДТ имени Е. Б. Вахтангова)
• 1943 — «Надежда Светлова» И. И. Дзержинского ( музыкальный театр им Станиславского и Немировича-Данченко)
• 1945 — «Орлеанская дева» П. И. Чайковского (ЛАТОБ имени С. М. Кирова)
• 1948 — «Вражья сила» А. Н. Серова (Большой театр)
• 1948 — «Проданная невеста» Б. Сметаны (Большой театр)

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1946) — за оформление спектакля «Последняя жертва» А. Н. Островского (1944).
• Сталинская премия первой степени (1946) — за оформление оперного спектакля «Орлеанская дева» П. И. Чайковского (1945).
• Сталинская премия первой степени (1948) — за оформление оперного спектакля «Вражья сила» А. Н. Серова (1948).
• Сталинская премия второй степени (1949 — посмертно) — за оформление оперного спектакля «Проданная невеста» Б. Сметаны (1948).
• заслуженный деятель искусств РСФСР (1944)
• орден «Знак Почёта»
• медали

Литература

• Н. Чушкин. В. В. Дмитриев. Творческий путь (Записи бесед, выписки, наброски и др. материалы). 1948 год/ Предисл. А. А. Михайловой. Публ., вст. текст и примеч. Е. И. Струтинской // Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Вып. 3 / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: АРТ, 2004. С. 346—392; 594—602.

Ссылки

• Дмитриев Владимир Владимирович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.artsait.ru/art/d/dmitriev/main.htm Дмитриев Владимир Владимирович (1900—1948)]
• [shalapugina.forumy.tv/t538-topic Дмитриев Владимир Владимирович]

Отрывок, характеризующий Дмитриев, Владимир Владимирович (художник)

– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.