Севастьян Дмитриев

Севастьян Дмитриев (уп. 1629—1676) — русский иконописец-знаменщик Оружейной палаты.

Биография

Родился и жил в Сретенской сотне в Воскресенском приходе Ярославля.

В 1640 году расписывал ярославскую церковь Николы Надеина в составе артели Любима Агеева. Возможно, в 1641 году был одним из товарищей Любима Агеева, расписавших Успенский собор Кирилло-Белозерского монастыря. В 1650 году с ярославцем Иваном Тимофеевым и товарищами расписывал паперти этого собора. Неоднократно работал в Москве: в 1642—1643 годах писал стенопись в Успенском соборе; в 1652, 1657, 1660, 1666 годах — в Архангельском соборе. В 1659 году вместе с Иосифом Владимировым и пятью другими ярославцами участвовал в стенописных работах в Успенском соборе Ростова.

С 1661 года получил звание иконописца первой статьи. С 9 по 16 июня 1661 года был «у государева дворцового успенского и у черниговских иконописного починочного дела». В 1665 году писал знамёна и расписывал травами царский стол в Золотой палате. В 1668 году работал в церкви Григория Неокессарийского на Большой Полянке. В 1670 и 1671 годах расписывал стены Успенского собора Ростова. Работал также в Суздале, Владимире и Звенигороде.

С января 1668 года с товарищами писал иконы для Антиохийского патриарха Макария: «Рождество Богородицы», «Пётр и Павел», «Никола, с житием», «Архангел Михаил, с чудесами». Ярославские иконописцы, среди которых был и он, по заказу царя написали в 1670 году три иконы: «Страшный суд», «Сошествие Святого Духа, полное» и «Неделя св. Отец»; в 1671 году семь икон: «Образ Пречистые Богородицы Казанские в чудесах, как явилась в Казани и в Московское разорение», «Воскресение Христово», «Фомино уверение 3. Образ святых жен мироносиц», «Преполовение», «О самаряныни», «Вознесение Христово», «Образ Живоначальные Троицы».

В 1672 году скрывался от письма в селе Коломенском. В 1674 году был вызван для работы в Москву, несмотря на то, что за год до этого просил об отставке по старости. По его словам «скитаюсь на Москве меж двор, а писать икон не вижу», в связи с чем просил отпустить его домой. В 1676 году вызывался в Москву для «скорых государевых верховых дел».

Отец иконописца-знаменщика Лаврентия (Родиона) по прозванию Башка (род. 1651), дед иконописца и земского подьячего Ивана (род. 1678). По некоторым данным, в 1680-е годы Лаврентий Севастьянов написал две местные сохранившиеся иконы: «Троица» и «Николай Чудотворец в деянии» для ярославской Фёдоровской церкви. В 1693 году Лаврентий Севастьянов возглавил артель по росписи ярославской церкви Спаса на Городу.

Литература

• Брюсова В. Г. Изучение и реставрация фресок Ростовского кремля // Древний Ростов. — Ярославль, 1958. — Вып. 1. — С. 95-101.
• Шилов В. С. Проблемы изучения художественного наследия ярославского иконописца Севастьяна Дмитриева // Вопросы изучения отечественного искусства. — Л., 1989.
• [www.rus-ico.ru/artists/b/bashca_sevastian_dmitriev/index.shtml?adm=18b5fd9df8bf35acab056739ffa149d7 Башка Севастьян Дмитриев] // Словарь русских иконописцев XI—XVII веков / Ред.-сост. И. А. Кочетков. — М.: Индрик, 2003.
• Казакевич Т. [www.yaroslavskiy-kray.com/350/dmitriev-s.html Дмитриев С.]. Ярославский край

Отрывок, характеризующий Севастьян Дмитриев

– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.