Дмитриев-Мамонов, Василий Афанасьевич
| Василий Афанасьевич Дмитриев-Мамонов | ||
 В. А. Дмитриев-Мамонов. Художник Lohann-Paule Ludden, 1735 год. Холст, масло. | ||
| Дата смерти | ||
|---|---|---|
| Принадлежность | ||
| Род войск | ||
| Звание | ||
| Командовал | ||
| Сражения/войны | ||
| Награды и премии |
| |
Васи́лий Афана́сьевич Дми́триев-Мамóнов (ум. 18 января 1739) — русский адмирал из рода Дмитриевых-Мамоновых, основатель наиболее вельможной (впоследствии графской) ветви рода. С 1729 года — директор Московской адмиралтейской конторы, с 1732 года — член Воинской морской комиссии. При императрице Анне Иоанновне командовал Днепровской военной флотилией.
Биография
Родился в семье стольника Афанасия Михайловича Дмитриева-Мамонова. Его увлечение морскими науками началось ещё в юности[1]. Его, в числе нескольких молодых людей, отправляет в Данию Пётр I, для изучение навигации и морской практики, где он обучался с 1708 по 1715 годы.
После обучения и возвращения он принимает участие в пяти военных кампаниях. В 1715 году Василий Дмитриев-Мамонов прибывает в Санкт-Петербург. Командование ему присваивает чин подпоручика. В 1719 году его производят в лейтенанты.
В 1723—1724 годах в звании поручика его назначают в помощь вице-адмиралу Змаевичу М. Х. к строению прамов и галер в Воронеже.
В 1726 году его производят в капитан-лейтенанты, а также он переезжает из Воронежа в Санкт-Петербург, где становится советником Адмиралтейской коллегии, а в 1728 году — начальником Московской адмиралтейской конторы. С этого времени карьера Василия Афанасьевича связана со строительством кораблей. Его назначают начальником портов Кронштадт и Тавров. Благодаря построенному там флоту русские позднее одержат победу у Очакова. В Кронштадте, уже будучи контр-адмиралом, был командиром Кронштадтского порта с 1732 по 1734 годы[2].
С 1732 года — член Воинской морской комиссии.
В 1736 году, появившись у Очакова с 500 построенными им в Таврове большими казачьими лодками и 6 корабельными ботами, заставил турок удалиться. В октябре 1736 года контр-адмирала В. А. Дмитриева-Мамонова назначают в Таврово Главным командиром заведовать только строительством судов[3]. В январе 1737 года его переправляют из Таврово к строению судов в Брянск.
В 1738 году, после смерти от моровой язвы вице-адмирала Сенявина Н. А. (1680—1738), принял начальство над всеми морскими силами, участвовавшими в войне против турок, Василий Афанасьевич принимает командование флотилией, которая воевала тогда против турок.
Заболев «морской язвой», Василий Афанасьевич, 18 января 1739 года умер[4].
Семья
Женился на дочери боярина Михаила Фокича Грушецкого, двоюродного брата царицы Агафьи Грушецкой. Их дети:
- Матвей (1724—1810) — сенатор, тайный советник, президент Вотчинной коллегии, владел участком в районе нынешнего Мамоновского (Мамонова) переулка.
- Елена (1716—1744), с 1734 года замужем за генерал-поручиком бароном Александром Григорьевичем Строгановым, одним из богатейших людей страны. Похоронена в церкви во имя Святителя Ник. Чудотв. в Котельниках в Москве. Единственная дочь Анна — наследница Кузьминок, мать знаменитого богача С. М. Голицына.
- Екатерина, жена Ивана Андреевича Фонвизина. Их дети:
- Денис Иванович Фонвизин — легендарный драматург,
- Павел Иванович — пятый директор Московского университета (1784—1796),
- Феодосия Ивановна, вышла замуж за премьер-майора В. А. Аргамакова, сына А. М. Аргамакова — первого директора Московского университета (1755—1757).
Сестра Елена Афанасьевна (1695—1723) была первой женой капитана лейб-гвардии князя Ивана Петровича Дашкова (1694—1743, свекор Екатерины Воронцовой-Дашковой).
Напишите отзыв о статье "Дмитриев-Мамонов, Василий Афанасьевич"
Примечания
- ↑ [www.booksite.ru/fulltext/usty/uzh/na2/6.htm Графы Дмитриевы-Мамоновы]
- ↑ [www.liveinternet.ru/users/3317942/post118984893/ Население Кронштадта]
- ↑ [www.navy.su/persons/05/va_dmitriev-mamonov.htm ВМФ России]
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/21241/%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2 Словари и энциклопедии на Академике]
Отрывок, характеризующий Дмитриев-Мамонов, Василий Афанасьевич
– Отчего же вы едете?– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
