Бельский, Дмитрий Фёдорович

Дмитрий Фёдорович Бельский (1499 — 11 января 1551) — князь, боярин (с 1521 года), воевода, старший сын служилого князя и воеводы Фёдора Ивановича Бельского и рязанской княжны Анны Васильевны, племянницы великого князя московского Ивана III Васильевича (дочь его сестры также Анны Васильевны). Дмитрий Фёдорович Бельский был троюродным братом царя и великого князя Ивана Васильевича Грозного.

Биография

Дмитрий Бельский вместе с младшими братьями Иваном и Семёном владел Лухским удельным княжеством на Средней Волге. Неоднократно участвовал в сражениях с казанскими и крымскими татарами. Дмитрий Бельский впервые упоминается в 1519 году, когда он был отправлен великим князем московским Василием III Ивановичем в Казань, где посадил на ханский престол русского ставленника Шигалея (1519—1521).

Летом 1521 года во время нашествия на Русь крымского хана Мехмед Герая князь Дмитрий Иванович Бельский был назначен главнокомандующим русской рати, отправленной на берега Оки. Вместе с Дмитрием Бельским во главе русских полков находился удельный князь Андрей Иванович Старицкий, младший брат Василия III. Дмитрий Бельский и Андрей Старицкий в «безрассудной надменности» не послушали советов опытных московских воевод и допустили вторжение крымской орды вглубь Русского государства. Крымский хан разгромил небольшое русское войско под Коломной переправился через Оку и дошёл до окрестностей Москвы, разорив и опустошив южнорусские города и земли. Сам великий князь московский Василий III Иванович вынужден был бежать из столицы в Волоколамск. Во время продвижения крымской орды к Москве князь Дмитрий Федорович Бельский с остатками русской рати пробыл в Серпухове. После отступления крымского хана от Москвы некоторые московские воеводы попали в опалу и были заключены в темницы. Дмитрия Бельского упрекали в безрассудстве и малодушии, а он всю вину перекладывал на удельного князя Андрея Старицкого, который первым обратился в бегство. Великий князь московский Василий III Иванович, пощадив князя Андрея Старицкого и Дмитрия Бельского, наказал опытного воеводу князя Ивана Михайловича Воротынского. В следующем 1522 году Дмитрий Иванович Бельский получил боярство.

Весной 1522 года во время похода русских войск под командованием великого князя московского Василия III Ивановича «по крымским вестям» в Коломну Дмитрий Фёдорович Бельский был назначен воеводой большого полка.

В сентябре 1524 года Дмитрий Бельский вместе с младшим братом Иваном вынужден был принести присягу в верности Василию III Ивановичу. Братья Дмитрий и Иван Бельские обязались верно служить московскому государю, не отъезжать в Литву и Польшу, не вести тайную переписку с великим князем литовским. За братьев Бельских поручились митрополит Даниил и все высшее духовенство.

В январе 1526 года Дмитрий Бельский был «дружкой» на свадьбе великого князя московского Василия III Ивановича с Еленой Васильевной Глинской.

В феврале 1527 года князь Дмитрий Фёдорович Бельский вместе с князьями Василием Васильевичем Шуйским, Борисом Ивановичем Горбатым и Иваном Даниловичем Пенковым принял поруку представителей высшей знати над князем Михаилом Львовичем Глинским. В случае побега князя Михаила Глинского в Литву Дмитрий Бельский должен был уплатить великому князю 5 тысяч рублей.

В декабре 1528 года боярин Дмитрий Фёдорович Бельский сопровождал великого князя московского Василия III на богомолье в Кириллов монастырь.

В августе 1530 года Д. Ф. Бельский впервые после длительного перерыва появился во главе русской рати. Вместе с князем Иваном Михайловичем Воротынским Дмитрий Бельский возглавлял московские полки, стоявшие «против Осетра». Летом 1532 года Дмитрий Бельский стоял с войсками на южных рубежах «против Колычовскаго острова». В 1533 году Д. Ф. Бельский был назначен главным воеводой в русской рати, отправленной на южные границы против крымских татар.

Осенью 1533 года князь Дмитрий Фёдорович Бельский сопровождал больного Василия III Ивановича по время поездки в Волоколамске, затем присутствовал при его кончине. Между прочим, перед смертью Василий III сказал: «не оставьте моих племянников, князей Бельских».

После смерти московского государя Василия III Ивановича бояре князья Дмитрий Фёдорович Бельский и Михаил Львович Глинский были назначены опекунами малолетнего великого князя московского Ивана Васильевича. Регентшей государства при малолетнем великом князем Иване стал его мать, вдовствующая княгиня Елена Васильевна Глинская (1533—1538).

В 1533—1534 годах после смерти Василия III Дмитрий Фёдорович Бельский был включен Еленой Глинской в состав Боярской думы. В декабре 1533 года Дмитрий Бельский участвовал в приёме литовского посольства. Летом 1534 года князь Дмитрий Фёдорович Бельский вместе с братом Иваном командовал большим полком в Коломне, где в это время находилась сама правительница государства Елена Васильевна Глинская.

Летом того же 1534 года в литовские владения бежал князь Семён Федорович Бельский, младший брат Дмитрия. Несмотря на измену брата, Дмитрий Фёдорович Бельский сохранил своё положение при дворе, но его другой брат Иван был заключен в темницу. В этом же году Дмитрий Бельский с большим полком стоял в Коломне, ожидая нападения крымского хана. В следующем 1535 года Дмитрий Фёдорович Бельский возглавлял русские полки на южных границах. 15-тысячное крымско-татарское войско вторглось в рязанские земли, но русские полки под командованием князей Дмитрия Бельского и Федора Мстиславского отразили врага от берегов Оки, преследовали их и заставили отступить в степи.

В феврале 1536 года Дмитрий Фёдорович Бельский был главным из русских воевод, находившихся в Муроме. Летом 1537 года был назначен наместником владимирским и находился во Владимире. Осенью 1537 года был назначен командующим большим полком в судовой рати, которая должна была идти в поход на Казань. В 1538 году Дмитрий Бельский стоял с полками в Коломне.

В конце 1540 года князь Дмитрий Фёдорович Бельский возглавил русскую рать в походе против Казанского ханства. Казанский хан Сафа Герай с татарским войском напал на нижегородские и муромские земли. Сафа Герай осадил Муром, но местный гарнизон мужественно отразил все вражские приступы. Дмитрий Бельский с войском выступил из Владимира на Муром и вынудил казанского хана отступить в свои владения. По дороге русские воеводы разгромили и истребили несколько отрядов казанских татар.

Бельские (Гедиминовичи)

Владимир Ольгердович, князь Киевский Иван Владимирович, князь Карельский и Бельский Иван Иванович Бельский "Большой" Иван Иванович Бельский "Меньшой" Фёдор Иванович Бельский Дмитрий Фёдорович Бельский Иван Дмитриевич Бельский Василий Иванович Бельский Иван Иванович Бельский Фёдор Иванович Бельский Анна Ивановна Бельская Анастасия Ивановна Бельская Анастасия Дмитриевна Захарьина-Юрьева(Бельская) Евдокия Дмитриевна Морозова (Бельская) Семён Фёдорович Бельский Яков Семёнович Бельский Богдан Яковлевич Бельский Григорий Фёдорович Бельский Дмитрий Григорьевич Бельский "Аксак" Иван Фёдорович Бельский Иван Иванович Бельский Гавриил Иванович Бельский Семён Иванович Бельский

В 1541 году князь Дмитрий Фёдорович Бельский, командуя большим полком под Ростиславлем, участвовал в отражении крымского хана Сахиб Герая от русских границ. Дмитрий Бельский вывел русскую рать в поле и встретил хана на берегах Оки. Крымский хан Сахиб Герай вынужден был отступить в степи.

В 1542 году после смерти своего брата Ивана Бельского, убитого в Белоозере, князь Дмитрий Фёдорович возглавил Боярскую думу. При возобновлении перемирия с Великим княжеством Литовским Дмитрий Бельский, будучи главным боярином в думе, сидел возле малолетнего великого князя Ивана Васильевича. В 1542 и следующих годах Дмитрий Фёдорович Бельский был первым воеводой большого полка в Коломне и фактически руководил обороной южнорусских границ. Летом 1546 года по царскому поручению Дмитрий Фёдорович Бельский с русским войском прибыл в Казань, где возвел на ханский престол московского ставленника Шигалея.

В феврале 1547 года Дмитрий Фёдорович Бельский вместе со своей женой присутствовал на свадьбе царя Ивана Васильевича Грозного с Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой. Дмитрий Бельский был дружкой со стороны великого князя.

В конце 1548 года боярин Дмитрий Фёдорович Бельский участвовал в первом походе царя Ивана Васильевича на Казанское ханство. В декабре царь выступил из Москвы во Владимир, чтобы оттуда выступить в поход на Казань. Дмитрий Бельский, стоявший с полками в Коломне, соединилися с царем и был назначен первым воеводой большого полка, то есть главнокомандующим русской армии. В феврале 1549 года царь Иван Васильевич, потеряв при переправе через Волгу большую часть артиллерии, вернулся в Москву. Однако русское войско под командованием князя Дмитрия Фёдоровича Бельского выступило в поход на Казань. Дмитрий Бельский разгромил в битве под столицей войско казанского хана Сафа Герая и опустошил окрестности Казани.

Зимой 1549—1550 годов боярин князь Дмитрий Фёдорович Бельский участвовал во втором царском походе на Казанское ханство. Дмитрий Бельский был вторично назначен первым веводой большого полка. 12 февраля русская армия во главе с царем подошла к Казани и в течение одиннадцати дней безуспешно осаждала столицу ханства. Дмитрий Фёдорович Бельский был обвинен в неудачах русской армии под Казанью.

В мае 1550 года боярин Дмитрий Фёдорович Бельский присутствовал на свадьбе удельного князя Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата царя Ивана Васильевича Грозного, с Евдокией Александровной Нагой.

11 января 1551 года боярин князь Дмитрий Фёдорович Бельский скончался. Лухское удельное княжество унаследовал его единственный сын Иван.

Семья

Жена и дети

Дмитрий Фёдорович Бельский был женат на Марфе Ивановне Челядниной, дочери конюшего боярина Ивана Андреевича Челяднина (ум. 1514). Дети: Иван Дмитриевич Бельский (ум. 1571), главный московский боярин и воевода; Евдокия Дмитриевна Бельская (ум. 1573), жена боярина Михаила Яковлевича Морозова (ум. 1573); Анастасия Дмитриевна Бельская (ум. 1571), жена боярина Василия Михайловича Захарьина-Юрьева (ум. 1566/1567).

Предки

Бельский, Дмитрий Фёдорович — предки

Ольгерд Литовский               Владимир Ольгердович Киевский                       Мария Витебская               Иван Владимирович Бельский                             Фёдор Иванович Бельский                                   Иван Ольгимундович Гольшанский               Андрей Иванович Гольшанский                       Агриппина Святославна Смоленская               Василиса Андреевна Гольшанская                             Дмитрий Семёнович Друцкий (или Дмитрий Ольгердович)               Александра Дмитриевна Друцкая                       Дмитрий Фёдорович Бельский                                         Фёдор Ольгович Рязанский               Иван Фёдорович (князь рязанский)                       Софья Дмитриевна Московская               Василий Иванович (князь рязанский)                             Анна                       Анна Васильевна Рязанская                                   Василий I Дмитриевич               Василий Тёмный                       Софья Витовтовна               Анна Васильевна Московская                             Ярослав Боровский               Мария Ярославна Боровская                       Мария Фёдоровна Кошкина-Голтяева             </center>

Ссылки

• Бельский, Дмитрий Федорович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1908. — Т. 3: Бетанкур — Бякстер. — С. 663-665.

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=9672 Бельский князь Дмитрий Федорович на сайте Биография.ру]

Литература

• Рудаков В. Е., . Бельские, князья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Зимин А. А., «Формирование боярской аристократии в России во второй половине 15 — первой трети 16 века», Москва, «Наука», 1988, ISBN 5-02-009407-2

Отрывок, характеризующий Бельский, Дмитрий Фёдорович

– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.