Лиханов, Дмитрий Альбертович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дмитрий Лиханов»)
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Альбертович Лиханов
Род деятельности:

публицист,журналист,проза, издательский бизнес

Годы творчества:

1982 — по наст. время

Дмитрий Альбертович Лиха́нов (род. 8 ноября 1959, Киров) — российский журналист и прозаик. Сын писателя Альберта Лиханова.





Биография

Окончил факультет журналистики МГУ (1982). В 1981—1982 году стажировался на факультете филологии Гаванского Университета ([www.uh.cu/ Universidad de la Havana]). Сотрудничал в качестве корреспондента и публиковался в журнале кубинских интеллектуалов «[www.caimanbarbudo.cu/ El Caiman Barbudo]». Начал публиковаться в 1982 году как корреспондент газеты «Советская Россия». В 19851989 гг. специальный корреспондент журнала «Огонёк», автор ряда громких материалов, в том числе по так называемому «узбекскому делу» и «делу Мосторга». Один из «пионеров жанра журналистских расследований»[1]. В 19891994 гг. обозреватель газеты «Совершенно секретно» (в дальнейшем член её редколлегии)[2], опубликовал несколько десятков статей о деятельности Комитета государственной безопасности СССР, в том числе о покушении на А. И. Солженицына. Ольга Семёнова вспоминает в своей книге «Неизвестный Юлиан Семенов» начало проекта[3]:

Был отец, в одиночестве пробивший все бюрократические препоны и преграды, и набранная им команда талантливых молодых журналистов — Дмитрий Лиханов, Елена Светлова, Борис Данюшевский, Евгений Додолев. Артём Боровик пришёл в «Совершенно секретно» чуть позднее — газета выходила уже несколько месяцев, когда он стал её корреспондентом в Венгрии, а уже потом, наравне с остальными, обозревателем...

Сам Дмитрий Лиханов вспоминал[4]:

Настоящими расследованиями я занялся несколько позднее, когда вместе с покойным ныне Юлианом Семёновым начали делать первые номера «Совершенно Секретно». Со мной был Женя Додолев, позднее присоединился к нашей компании Артём Боровик, которого я очень долго уговаривал перейти в новую газету. «Совершенно секретно» стала первой частной газетой в СССР с тиражом в несколько миллионов экземпляров. И нас, её обозревателей, был абсолютный carte blanche. Мы могли летать в любую точку планеты с синими служебными паспортами и писать о чем пожелаем.

Документальная книга о русской мафии «Товарищ крёстный отец» вышла в нескольких странах в переводе. В России она никогда не издавалась. В 1994 г. основал собственную компанию «Карл Гиберт медиа», которой принадлежит несколько интернет проектов и журналов, в том числе популярное издание для родителей [www.nanya.ru «Няня»]. Одновременно продолжает публиковать свои статьи и репортажи в таких популярных изданиях, как «Огонёк», Труд, El Pais, Elle, Marie Claire, [www.lastampa.it/ La Stampa], [story.ru/ Story].

Он стал первым журналистом из России, кому удалось взять в 2014 году в Нью-Йорке интервью у профессионального киллера Мариты Лоренц (Marita Lorenz), завербованной ЦРУ для убийства Фиделя Кастро.

Член Союза писателей Москвы, Союза писателей России, Союза журналистов России.

Как автор художественной прозы дебютировал в 1991 году детективной повестью «Прощай, Сирокко!». В 2001 г. выпустил сборник новелл «Idée Fixe», в 2010 г. — книгу рассказов «Любовь до востребования», в 2012 г. — повесть «Маленькое сердце»,в 2015 г. - сборник журналистских расследований "Жанры жизни" (Издательство "Вече" ISBN 978-5-4444-2756-9)

В разное время им были написаны сценарии документальных фильмов для BBC, TF-1, 1 канала.

Признан автором устойчивого выражения «лицо кавказской национальности». Термин использован 7 мая 1988 года на страницах журнала «Огонёк». Перекочевал в лексикон журналистов из языка оперативных сводок МВД. Впервые зафиксирован в статье Дмитрия Лиханова «Но здравствует король…»:

«Несмотря на то что игра в наперсток — хорошо организованное мошенничество и стороннему человеку в неё никогда не выиграть, лишь очень немногие из игроков попадают на скамью подсудимых. Сборные команды кавказцев прибыльно и без лишних хлопот вели своё дело в пяти точках города на Неве. С них-то и началась рэкетирская карьера Сергея Васильева. По словам полотера ресторана „Невский“ Евгения Каргаполова, вначале Васильев взял под контроль игру в наперсток на Ульянке, войдя в дело с лицами кавказской национальности»

Журналист принадлежит к плеяде перестроечных публицистов, сформировавших новояз 90-х[5]:

Это молодое поколение — в основном дети тех самых шестидесятников Владимир Яковлев, Артём Боровик, Дмитрий Лиханов, Евгений Додолев, Александр Любимов, — уже берет своё. Представители недавней «золотой молодёжи», выросшие в огромных квартирах или проведшие отрочество за границей, молодые выпускники международного отделения журфака МГУ, они начинают делать погоду на телевидении и в прессе. Отличные стартовые возможности и врождённое отсутствие страха позволяет им в течение полугода растабуировать все запретные темы и посетить все горячие точки, куда прежде не ступала нога советского журналиста.

Награды и премии

Напишите отзыв о статье "Лиханов, Дмитрий Альбертович"

Примечания

  1. [tvkultura.ru/article/show/article_id/8712 Вспоминая Юлиана Семенова]
  2. [www.tvkultura.ru/news.html?id=816648&cid=48 Телеканал «Культура». Вспоминая Юлиана Семенова]
  3. [lib.ololo.cc/b/262825/read Неизвестный Юлиан Семенов (fb2) | Библиотека lib.ololo.cc]
  4. [argumenti.ru/culture/books/2015/12/425693 «Журналистика, которой никогда не будет…» - АН-online]
  5. [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=5&e_chrdept_id=4&e_chr_id=2270&chr_year=1987 Энциклопедия отечественного кино]

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=vFmINVJ6dxs В документальном фильме 1 канала «Он слишком много знал» о Юлиане Семёнове.]

Отрывок, характеризующий Лиханов, Дмитрий Альбертович

Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.