Дмитрий Михайлович Боброк Волынский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Князь Владимир Андреевич и Дмитрий Михайлович Боброк Волынский в засаде. Лицевой летописный свод</td></tr>

 
Смерть: после 1389
Род: Гедиминовичи или Рюриковичи
Супруга: 1-я: N
2-я: Анна
Дети: От 1-го брака:
* Борис Волынский
* Давыд Вороной
От 2-го брака:
* Василий
 
Военная служба
Принадлежность: Великое княжество Московское, Великое княжество Владимирское
Род войск: пехота, конница
Звание: воевода
Сражения: подтверждённое участие в качестве воеводы:

Дми́трий Миха́йлович Бобро́к Волы́нский, или Дми́трий Миха́йлович Бобро́к Волы́нец (умер после 1389) — безудельный князь, боярин и воевода великого князя Дмитрия Ивановича Донского. Родом с Волыни, но его точное происхождение неизвестно. В 1360-х годах перебрался в Москву на службу к великому князю, где занял ведущее место среди московских бояр. Проявил себя как талантливый полководец, с его именем связаны многие выдающиеся победы. В 1380 году Дмитрий Михайлович был воеводой засадного полка в Куликовской битве, решившего её судьбу. Последнее достоверное упоминание о князе относится к 1389 году.

Дмитрий Михайлович считается родоначальником дворянских родов Волынских и Вороных-Волынских.





Происхождение

Дмитрий Михайлович происходил с Волыни. В исторических документах его точное происхождение не указывается. Существует несколько гипотез его происхождения.

В родословных росписях сведения о происхождении Дмитрия отсутствуют. В «Бархатной книге» он показан с княжеским титулом. Позднейшие исследователи не пытались оспорить это известие, современной историографией оно признаётся как факт. Однако вопрос о том, из какой княжеской династии происходил Дмитрий — Рюриковичей или Гедиминовичей, остаётся открытым[1].

Г. А. Власьев, который первым из исследователей занимался изучением истории родов Волынских и Вороных, скептически относился к княжескому происхождению Дмитрия Михайловича. В то же время он высказал версию, что прозвище Дмитрия — Боброк — может быть связано с местом, откуда он родом: на Волыни неподалёку от Львова располагается местечко Бобрка на реке Боберка. По мнению Власьева, Дмитрий мог быть мелким владетельным князем[2]. Упоминает Дмитрия Михайловича без титула князя и С. М. Соловьёв[3], однако вопрос о происхождении Дмитрия он не поднимал. В грамоте 1372 года в числе бояр Дмитрия Донского Дмитрий Михайлович упоминается без княжеского титула[4]. В то же время в летописях Дмитрий Михайлович упоминается с княжеским титулом. В. Л. Янин предполагал, что титулование князем связано с тем, что Дмитрий был зятем великого князя[5]. Но по мнению А. В. Кузьмина, занимавшегося исследованием истории некоторых родов, лишившихся княжеского титула, в том числе и Волынских, в актах отражался только служебный статус, а в летописях отмечалась повседневная социальная деятельность людей[6].

Гипотеза о происхождении от Гедимина

Многие исследователи считали, что Дмитрий принадлежал к династии Рюриковичей. Однако в конце XIX века П. Н. Петров и А. В. Экземплярский выдвинули гипотезу, по которой Дмитрий происходил из династии Гедиминовичей. В качестве отца Дмитрия указывался один из сыновей Гедимина по имени Кориат, в крещении Михаил[7][8]. Эта точка зрения была поддержана многими исследователями, в частности Г. В. Вернадским и В. А. Кучкиным[9][10][11][12]. Существует также версия, что Дмитрий был сыном другого Гедиминовича — волынского князя Михаила Любартовича, внука Гедимина[13]. Кроме того, в статье о Дмитрии в «Русском биографическом словаре» Дмитрий отождествляется не только с Дмитрием Кориатовичем, но и с Дмитрием Алибуртовичем[14]. Князя Дмитрия Алибуртовича В. О. Ключевский посчитал сыном Любарта Гедиминовича[15]. Его точка зрения была поддержана И. А. Голубцовым[16]. Однако ни Ключевский, ни Голубцов не отождествляли Дмитрия Михайловича и Дмитрия Алибуртовича[17].

Тем не менее гипотеза происхождения Дмитрия от Гедимина оспаривается рядом историков. А. В. Кузьмин, который изначально поддерживал традиционную версию происхождения Дмитрия от Кориата[18], позже её отверг[19].

Гипотеза Кузьмина

В своей работе, посвящённой роду Волынских[20], Кузьмин подробно проанализировал источники по биографии Дмитрия Михайловича Боброка Волынского. В статье «Рогожского летописца» за 1356 год указывается, что «Того же лета князь великий Иван Иванович отдалъ за Корьядова сына въ Литвоу»[21]. Более поздняя «Никоновская летопись» в этом месте сообщает, что великий князь Иван II Иванович отдал дочь «в Литву за Кариадова сына, внука Гедиманова»[22]. Н. М. Карамзин на основании неизвестного источника[23] сообщает, что в это время великий князь Иван II выдал замуж дочь за князя Дмитрия Кориатовича, племянника Ольгерда[24]. В то же время в родословии Волынских указывается, что великий князь Дмитрий Иванович Донской (сын Ивана II Ивановича) выдал за Дмитрия Михайловича Боброка Волынского «сестру свою княжну Анну»[25]. Возможно, что именно на основании сопоставления этих известий и был сделан вывод о том, что Дмитрий Михайлович является одним лицом с Дмитрием Кориатовичем[26].

Но по мнению Кузьмина, Дмитрий Кориатович и Дмитрий Михайлович — разные князья. Судя по прозвищу, владения последнего располагались на Волыни, в то время как князья Кориатовичи были владетельными князьями в Подольской земле. На Волыни кроме Гедиминовичей сохраняли владетельные права и местные князья, среди которых можно отметить князей Острожских, которые по устоявшейся версии были Рюриковичами — потомками либо турово-пинских[27], либо галицких князей (потомками Даниила Галицкого). Среди сыновей князя Даниила Острожского упоминаются Михаил и Дмитрий Даниловичи. Они упоминаются в числе погибших в битве на Ворскле 12 августа 1399 года[28]. Причём некоторые летописи называют Дмитрия «князем Волынским»[29][30]. На основании этого Кузьмин считает, что Дмитрий Михайлович, имевший то же прозвание «Волынский», был близким родственником князей Острожских, принадлежал к младшей линии рода. По его мнению, прозвание младших представителей рода отражало не владетельные права на Волынь, а принадлежность к волынской династии[31].

Кузьмин также попытался восстановить, кем мог быть Михаил, отец Дмитрия Михайловича. По его мнению, Михаил мог быть братом князя Даниила Острожского. В 1334/1349 году великий князь Литовский Ольгерд, желая заручиться военной помощью Золотой Орды против Польши, направил посольство к хану Джанибеку, которое возглавлял его брат Кориат. Но, по сообщению московского летописца, туда же направились послы великого князя Владимирского Симеона Гордого, которые обвинили Ольгерда в том, что «Олгердъ со братьею улус его вотчину князя великого испустошилъ», после чего хан велел выдать послов Ольгерда послам Симеона, которые отвезли пленников в Москву. Только в 1350 году Симеон примирился с Ольгердом, отпустив послов. Вместе с Кориатом в посольстве участвовал «литовский князь» Михаил. Ю. Вольф высказал предположение, что это мог быть пинский князь Михаил Наримунтович[32], но его владения располагались далеко от польской границы. По мнению Кузьмина, более вероятно, что отправившийся в посольстве князь Михаил мог быть отцом Дмитрия Михайловича, владения которого как раз находились вблизи границы. Однако полной уверенности в том, что эта гипотеза правильна, нет[31].

Биография

На службе у московских князей

Ранние годы Дмитрия источниками не освещаются, однако исследователи пытались реконструировать его биографию. По мнению Г. А. Власьева, Дмитрий мог быть владельцем Бобрки и окрестностей. В середине XIV века польский король Казимир III Великий стремился овладеть Волынью, поэтому эта местность была опустошена, неоднократно переходя от литовцев к полякам и наоборот. Не имея возможности оборонять свои владения или не желая подчиняться польскому королю, Дмитрий мог бросить их и перейти на службу к великим князьям Владимирским[2].

Автор статьи в «Русском биографическом словаре» упоминает, что Дмитрий сначала оказался на службе у нижегородского князя Дмитрия Константиновича, который сделал его тысяцким, а уже от него перешёл на службу к Дмитрию Донскому[14]. Это известие восходит к местной грамоте Дмитрия Константиновича Суздальского, которую приводит С. М. Соловьёв. В ней говорится о местническом споре князя волынского Дмитрия Алибуртовича, которого Соловьёв считал одним лицом с Дмитрием Михайловичем, с князем Иваном Васильевичем «городецким». Грамоту датируют 1367/1368 годом. Она дошла до нашего времени в двух списках. Ранний, более краткий список датирован 1721 годом, именно в нём упоминается Дмитрий Алибуртович. В более полном списке, датированном 1733 годом, его имя отсутствует. Хотя и существуют сомнения в достоверности этой грамоты, поскольку институт местничества известен на Руси только с середины XV века[17], В. О. Ключевский это мнение опровергает, считая полный список копией действительно существовавшей грамоты, которая хранилась в Печерском монастыре Нижнего Новгорода. Список 1721 года был создан, по мнению Ключевского, во время процесса над Артемием Волынским (потомком Дмитрия Михайловича), его основой могла служить копия протографа списка 1733 года[33][34].

Точно неизвестно, когда именно Дмитрий Михайлович появился в Москве. Родословные сообщают, что Дмитрий Михайлович выехал с двумя сыновьями, Борисом и Давыдом, после чего великий князь Дмитрий Донской выдал за него свою сестру. В ранних родословных дата выезда не указана. С. Б. Веселовский упоминает, что по родословным Дмитрий Михайлович выехал на Куликовскую битву, однако сам придерживается мнения, что выехал он намного раньше, поскольку летописи упоминают его на московской службе с 1371 года[35]. В Архивском III списке первого извода редакции родословной книги в 43 главы с приписными, в основе которого лежит «Государев родословец», указано, что Дмитрий Михайлович появился летом 6888 (1380) года[36]. Однако эта дата является вставочной и взята, скорее всего, из «Сказания о Мамаевом побоище» без привлечения данных летописей[37]. В. А. Кучкин считает, что Дмитрий Михайлович появился в Москве в 1366—1369 годах[10].

В то время, когда Дмитрий Михайлович оказался на московской службе, произошла «реорганизация военной службы» в Московском княжестве. В это же время произошло усиление «военного значения „двора“ великого князя, состоящего из бояр и слуг вольных»[38].

На службе у Дмитрия Донского Дмитрий Михайлович достаточно быстро занял заметное место в окружении великого князя, выдавшего в итоге за него свою сестру[2][35]. Кроме того, он проявил себя как талантливый воевода. В 1371 году произошёл военный конфликт между Дмитрием Донским и рязанским князем Олегом Ивановичем. В битве при Скорнищево московская армия, которой командовал Дмитрий Михайлович, нанесла сокрушительное поражение Олегу, который был вынужден временно отказаться от титула князя Рязанского — на его место был посажен пронский князь Владимир Дмитриевич, союзник московского князя[39].

В 1372 году Дмитрий Михайлович указан первым среди бояр, которые во время договора с Ольгердом и его союзниками из Смоленска и Твери целовали крест как представители Дмитрия Донского и его двоюродного брата, серпуховского князя Владимира Андреевича[4][39].

В 1376 году участвовал в успешном походе на Волжскую Булгарию. Там он вместе с сыновьями суздальского князя Василием Кирдяпой и Иваном 16 марта нанёс поражение правителям Булгара — эмиру Хасан-хану и ордынскому ставленнику Мухаммад-Султану. В результате победы был получен откуп в 5000 рублей[40].

9 декабря 1379 года Дмитрий Михайлович вместе с князьями Владимиром Андреевичем Серпуховским и Андреем Ольгердовичем отправился в поход в Брянское княжество. В итоге были захвачены города Трубчевск и Стародуб, а также ряд других владений. Одним из результатов этой военной кампании стало то, что правивший до этого в Трубчевске князь Дмитрий Ольгердович перешёл со своим двором на московскую службу[38][39].

Куликовская битва

Одним из самых известных фактов биографии Дмитрия Михайловича является его участие в Куликовской битве 8 сентября 1380 года[35]. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище» к тому моменту он уже «нарочит бысть полководецъ велми»[41].

Вместе с великим князем Дмитрием Донским Дмитрий Михайлович обдумывал расположение войск и тактику битвы. «Сказание о Мамаевом побоище» приводит эпизод, в котором сообщается о том, как он слушал землю:

И пакы рече: «И еще ми есть примета искусити». И сниде с коня и приниче к земли десным ухом на долг час. Въстав, и пониче и въздохну от сердца. И рече князь великий: «Что есть, брате Дмитрей?» Он же млъчаше и не хотя сказати ему, князь же великий много нуди его. Он же рече: «Едина бо ти на плъзу, а другая же — скръбна. Слышах землю плачущуся надвое: едина бо сь страна, аки некаа жена, напрасно плачущися о чадех своих еллиньскым гласом, другаа же страна, аки некаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель некую, жалостно слышати велми. Аз же преже сего множество теми приметами боев искусих, сего ради ныне надеюся Милости Божиа — молитвою Святых страстотръпец Бориса и Глеба, сродников ваших, и прочих Чюдотворцов, русскых поборников, аз чаю победы поганых татар. А твоего христолюбиваго въиньства много падеть, нъ обаче твой връх, твоа слава будеть»[42].

Во время битвы, вместе с серпуховским князем Владимиром Андреевичем, Дмитрий Михайлович командовал засадным полком, вступившим в битву только через 5 часов после её начала, вовремя «направлени разумным своим воеводою»[43]. Атака Засадного полка оказалась очень успешной и своевременной — она была нанесена с тылу, и татаро-монголы её не ожидали. Их конница была загнана в реку и уничтожена, остальные в ужасе бежали. Эта атака решила исход битвы и привела к победе русских войск[39].

После боя Дмитрий Донской сказал Дмитрию Михайловичу:

Въистину, Дмитрие, не ложь твои примѣты, подобает ти всегда въеводою быти[44].

Вклад Дмитрия Михайловича в победу русской армии в Куликовской битве и его полководческий дар остались в памяти потомков[45][39][46][47][48].

Возвратившаяся с победой армия была торжественно встречена в Коломне. Там в честь победы, по мнению ряда исследователей, Дмитрий Михайлович основал Бобренев монастырь. Сведения об основании монастыря в 1380-е годы подтверждаются археологическим изучением строений монастыря. Возможно, что монастырь был семейным — потомки Дмитрия имели земельные владения в этих местах[39][49].

Последующие годы

После Куликовской битвы биографических сведений о Дмитрии Михайловиче очень мало. В источниках он упоминается только однажды: между 13 апреля и 16 мая 1389 года он как первый боярин подписался на духовной Дмитрия Донского. После этого сведения о нём исчезают[50].

Г. В. Вернадский обратил внимание на то, что в «Никоновской летописи» в числе князей, погибших в битве на Ворскле 12 августа 1399 года, названы князья Дмитрий и Лев Кориатовичи[51], хотя в других летописях в перечне погибших князей указан только Лев[30][52][53][54]. Вернадский, отождествляя Дмитрия Кориатовича и Дмитрия Михайловича, предположил, что после того, как хан Тохтамыш подчинил себе Дмитрия Донского, сторонники борьбы с татарами, в том числе Дмитрий Михайлович вместе с сыновьями Ольгерда Андреем и Дмитрием, перешли на службу к Витовту, найдя в нём единомышленника[9]. Хотя реконструкция Вернадским биографий Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, а также Дмитрия Михайловича противоречит другим источникам[26], она принимается рядом историков[13][55].

Но далеко не все согласны с этой версией. В. Л. Янин на основании родословцев Волынских и синодика Клопского монастыря (ок. 1650 года) постарался восстановить последующие факты биографии Дмитрия. В родословце Волынских рассказывается о трагедии, произошедшей в семье Дмитрия: его сын, родившийся от брака с сестрой Дмитрия Донского, в пятнадцатилетнем возрасте упал с коня и разбился насмерть[35]. По реконструкции Янина, под впечатлением от этой трагедии Дмитрий и его жена ушли из мирской жизни. Янин считает, что монашеским именем Дмитрия стало Максим и что он умер не ранее начала XV века[56]. Эта реконструкция встретила доброжелательные отзывы в российской историографии[57][58]. Кроме того, данная реконструкция противоречит отождествлению Дмитрия Михайловича и Дмитрия Кориатовича[50].

В то же время А. В. Кузьмин постарался развить и уточнить реконструкцию Янина. Для этого он привлёк данные Ростовского синодика, в котором среди лиц, умерших в начале XV века, упоминается «князь Дионисий Волынский»[59]. Кузьмин предположил, что здесь имеется в виду именно Дмитрий Михайлович Боброк и что умер он до 1411 года. По его мнению, монашеским именем Дмитрия было Дионисий, а имя Максим относится не к Дмитрию, а к одному из его сыновей[50].

Брак и дети

Некоторые источники сообщают, что Дмитрий был бездетен[8], однако это противоречит сведениям родословных.

Согласно родословным, Дмитрий был женат дважды. Имя первой жены неизвестно, на ней Дмитрий женился ещё на Волыни. От этого брака родилось двое сыновей:

  • Борис Волынский, в некоторых родословных указан боярином[36][50][60], но документального упоминания о его боярстве нет[35]. Борис князем не писался и стал родоначальником дворянского рода Волынских[60][61].
  • Давыд Вороной, в некоторых родословных указан боярином[36][50][60], но документального упоминания о его боярстве нет[35]. Давыд князем не писался и стал родоначальником дворянского рода Вороных-Волынских[60][61].

Уже после приезда в Москву Дмитрий Михайлович женился на сестре великого князя Владимирского Дмитрия Донского. Согласно родословным, её звали Анна[36][60]. Точно не установлено, когда это произошло. Р. Г. Скрынников предположил, что это произошло после 1379 года[48], но А. В. Кузьмин относит событие на более раннюю дату[62]. Достоверно известно об одном сыне от этого брака:

  • Василий, согласно родословным в пятнадцатилетнем возрасте упал с коня и разбился насмерть[35].

В. Л. Янин на основании анализа синодика Клопского монастыря выдвинул гипотезу, что сыном Дмитрия был святой Михаил Клопский[56]. Эту гипотезу постарался уточнить А. В. Кузьмин, по мнению которого Михаил Клопский скорее был внуком Дмитрия. Отца Михаила Клопского звали Максим, по мнению Кузьмина он мог быть сыном Дмитрия, не попавшим в родословцы, поскольку род от него и его сына не пошёл[50].

В культуре

Дмитрий Михайлович Боброк является одним из героев цикла исторических романов Д. М. Балашова «Государи московские». Также он упоминается во многих исторических романах, повествующих о Куликовской битве.

Боброку посвящён четырёхтомный роман Владимира Кожевникова «Забытый».

Напишите отзыв о статье "Дмитрий Михайлович Боброк Волынский"

Примечания

  1. Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 720.
  2. 1 2 3 Власьев Г. А. Род Волынских. — С. 2.
  3. Соловьёв С. М. История России с древнейших времен. Т. 3—4. — С. 264, 268, 272, 277, 299, 378, 379.
  4. 1 2 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. / Подготовил к печати Л.В. Черепнин. Под ред. С.В. Бахрушина. — М. — Л.: Издательство АН СССР, 1950. — С. 22, № 6.
  5. Янин В. Л. К вопросу о происхождении Михаила Клопского // Археографический ежегодник за 1978 г. — М.: Наука, 1979. — С. 56.
  6. Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 730—731.
  7. История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 369, табл. 27. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7.
  8. 1 2 Экземплярский А. В. Боброков-Волынский Димитрий Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  9. 1 2 Вернадский Г. В. Монголы и Русь. — С. 287—289.
  10. 1 2 Кучкин В. А. Боброк — Волынский // Отечественная история: История России с древнейших времен до 1917 года: Энциклопедия: В 5 т. / Глав. ред. В. Л. Янин. — М., 1994. — Т. 1: А — Д. — С. 249.
  11. Кучкин В. А. Московско-литовское соглашение о перемирии 1372 г. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2000. — № 1. — С. 10.
  12. Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — Т. [books.google.ru/books?id=HcWfQbb6FVcC&printsec=frontcover#PPA768,M1 1]. — С. 221.
  13. 1 2 [www.russika.ru/termin.asp?ter=2262 Энциклопедический фонд России]
  14. 1 2 Боброк-Волынский, Димитрий Михайлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1908. — Т. 3: Бетанкур — Бякстер. — С. 125-126.
  15. Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. — 3-е изд.. — М., 1902. — С. 539—540.
  16. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — начала XVI в.. — М.: Издательство АН СССР. — Т. III. № 308. — С. 338, прим. 1—1.
  17. 1 2 Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 729.
  18. Кузьмин А. В. К истории московского боярства конца XIV — начала XVI в.: самосознание и «память» // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: Тез. докл. и сообщений науч. конф. / Отв. ред. О. М. Медушевская. — М., 1998. — С. 141.
  19. Кузьмин А. В. Гедиминовичи // Русская генеалогия: Энциклопедия / Научн. ред. М. Е. Бычкова. — М., 1999. — С. 141.
  20. Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул в XIV — 1-й трети XV в. (Ч. 1: Всеволож Заболоцкие, Волынские, Липятины). — С. 718—742.
  21. ПСРЛ. — Т. XV. Вып. 1. Стб. 65. Л. 284об.
  22. ПСРЛ. — Т. X. — С. 228.
  23. Кузьмин предполагает, что это была харатейная «Троицкая летопись», протограф которой, Тверская редакция 1412 года общерусского свода конца XIV или начала XV века, содержится в «Рогожском летописце».
  24. Карамзин Н. М. История государства Российского в 12-ти томах. — М.: Издательство «Наука», 1992. — Т. 4. — С. 168. — ISBN 5-02-008660-6.
  25. Родословная книга по трем спискам // Временник имп. МОИДР, Кн. X. — 1851. — С. 111—112.
  26. 1 2 Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 724—725.
  27. Максимович М. А. Письма о князьях Острожских к графине А. Д. Блудовой. — Киев: В типографии Федорова, 1868. — 54 с.
  28. ПСРЛ. — Т. XVI. Стб. 145.
  29. ПСРЛ. — Т. XI. — С. 174.
  30. 1 2 ПСРЛ. — Т. XV. Вып. 1. Стб. 458—459.
  31. 1 2 Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 734—736.
  32. Wolff J. Ród Gedimina. Dodatki i poprawki do dzieł K. Stadnickiego: «Synowie Gedymina», «Olgierd i Kiejstut» i «Bracia Władysława Jagiełły». — Krakóv, 1896. — S. 13—14, 20.
  33. Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. — М., 1909. — С. 121, 539—540.
  34. Макарихин В. П. О титуле Великого князя Нижегородского Дмитрия Константиновича в «местных» грамотах XIV века // Среднее Поволжье в период феодализма. — Горький, 1985. — С. 19—23.
  35. 1 2 3 4 5 6 7 Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — С. 285—286.
  36. 1 2 3 4 РГДА. Ф. 181. № 174/280. Л. 78
  37. Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 718—719.
  38. 1 2 Кучкин В. А. Дмитрий Донской. — С. 81.
  39. 1 2 3 4 5 6 Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 737—739.
  40. ПСРЛ. — Т. XV. Вып. 1. Стб. 116—117. Л. 319—319 об.
  41. Сказание о Мамаевом побоище. — С. 168. Л. 385.
  42. Сказание о Мамаевом побоище. — С. 172. Л. 391—392.
  43. Сказание о Мамаевом побоище. — С. 181. Л. 406.
  44. Сказание о Мамаевом побоище. — С. 184. Л. 412.
  45. Кучкин В. А. Дмитрий Донской. — С. 76.
  46. Тихомиров Н. М. Древняя Русь. — М., 1975. — С. 387—388.
  47. Бескровный Л. Г. (отв. ред.). Куликовская битва. Сборник статей. — М.: Наука, 1984. — С. 241—243.
  48. 1 2 Скрынников Р. Г. Куликовская битва. — С. 66—67.
  49. Святыни Коломны, «Богородице-Рождественский Обетный Бобренев мужской монастырь», 2006.
  50. 1 2 3 4 5 6 Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 740—741.
  51. ПСРЛ. — М., 2001. — Т. XI. — С. 174.
  52. ПСРЛ. — М.; Л., 1949. — Т. XXV. — С. 229. Л. 321.
  53. ПСРЛ. — Т. XXXIV. — С. 150. Л. 421—421 об.
  54. ПСРЛ. — Т. XXXV. — С. 52. Л. 57—77 об.
  55. Греков И. Б., Шахмагонов Ф. Ф. Мир истории. Русские земли в XIII—XV веках. — М.: Молодая Гвардия, 1988.
  56. 1 2 Янин В. Л. К вопросу о происхождении Михаила Клопского // Археографический ежегодник за 1978 г. — М.: Наука, 1979. — С. 52—61.
  57. Горский А. Д. Куликовская битва 1380 г. в исторической науке. — С. 36.
  58. Дмитриев Л. А. Житие Михаила Клопского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI вв.). Ч. 1: А—К / Отв. ред. Д. С. Лихачев. — Л., 1988. — С. 302.
  59. Конев С. В. Синодикология. Часть II: Ростовский родословный синодик // Историческая география. — Екатеринбург; Нью-Йорк, 1995. — Вып. 6. — С. 102, Л. 51.
  60. 1 2 3 4 5 Кузьмин А. В. Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 782.
  61. 1 2 Кузьмин А. В. Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 779.
  62. Кузьмин А. В. Волынские // Фамилии, потерявшие княжеский титул... — С. 767, прим. 212.

Литература

  • Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — Т. [books.google.ru/books?id=HcWfQbb6FVcC&printsec=frontcover#PPA768,M1 1]. — 784 с. — 5000 экз. — ISBN 5-224-02249-5.
  • Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М.: Наука, 1969. — 584 с. — 4500 экз.
  • Вернадский Г. В. Монголы и Русь / пер. с англ.. — Тверь; М., 1997.
  • Власьев Г. А. [books.google.ru/books?id=p3MWHAAACAAJ&dq=inauthor:%22Геннадий+Александрович+Власьев%22&hl=ru&sa=X&ei=_yg9T4qdOaaD4gTPnYGnCA&ved=0CDUQ6AEwAA Род Волынских]. — СПб.: Тип. Морского Министерства, 1911. — 75 с.
  • Горский А. Д. Куликовская битва 1380 г. в исторической науке // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. — М.: Издательство Московского университета, 1983.
  • Кузьмин А. В. Фамилии, потерявшие княжеский титул в XIV — 1-й трети XV в. (Ч. 1: Всеволож Заболоцкие, Волынские, Липятины) // Герменевтика древнерусской литературы. Выпуск 11. — М.: Языки славянской культуры; Прогресс-традиция, 2004. — С. 718—742. — ISBN 5-9551-0030-X.
  • Кучкин В. А. Дмитрий Донской // Вопросы истории. — 1995. — № 5—6.
  • Сказание о Мамаевом побоище // Памятники Куликовского цикла / Гл. ред. Б. А. Рыбаков; Ред. В. А. Кучкин. — СПб.: Институт российской истории РАН, 1998. — С. 134—371. — ISBN 5-86789-033-3.
  • Скрынников Р. Г. Куликовская битва. Проблемы изучения // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. — М.: Издательство Московского университета, 1983. — С. 43—69.
  • Соловьёв С. М. Сочинения в 18 кн. Кн. II: История России с древнейших времен. Т. 3—4. — М., 1988.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Дмитрий Михайлович Боброк Волынский

– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.