Дмитрий Константинович (князь суздальский)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дмитрий Суздальский»)
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Константинович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь Суздальский
1356 — 5 июля 1383
Предшественник: Константин Васильевич
Великий князь Суздальско-Нижегородский
1365 — 5 июля 1383
Предшественник: Борис Константинович
Преемник: Борис Константинович
Великий князь Владимирский
1360 — 1363
Предшественник: Иван II Красный
Преемник: Дмитрий Донской
 
Рождение: 1322(1322)
Суздаль
Смерть: 5 июля 1383(1383-07-05)
Нижний Новгород
Род: Рюриковичи
Отец: Константин Васильевич
Мать: Елена
Супруга: 1) Анна
2) Василиса, дочь Константина Васильевича
Дети: Василий, Симеон, Иван, Мария, Евдокия

Дми́трий Константи́нович, «прямое имя» (по дню рождения, оно же и крестильное) — Фома́, в монашестве, принятом перед смертью, Фео́дор (1322, Суздаль — 5 июля 1383, Нижний Новгород, похоронен в Спасской церкви) — князь Суздальский с 1356 года, великий князь Суздальско-Нижегородский с 1365 года. В 13601363 годах — великий князь Владимирский.

Правнук младшего брата Александра Невского, князя Суздальского Андрея Ярославича, внук Василия Андреевича и сын Константина Васильевича. Иногда его называют Дмитрий Константинович Старший, так как у него был младший родной брат с тем же именем (по прозвищу Ноготь), безудельный князь Суздальский.





Княжение во Владимире

После падения политического значения Твери, в середине XIV веке суздальские князья вступили в борьбу с московскими (потомками Ивана I Калиты) за Владимирский великокняжеский стол. В 1353 году отец Дмитрия, князь Константин Васильевич, оспаривал ордынский ярлык на Владимир у младшего сына Калиты, Ивана II Красного, однако, после смерти Ивана (13 ноября 1359 года) в Москве не осталось совершеннолетних князей (сыну и наследнику Ивана, Дмитрию Ивановичу было девять лет, его родные и двоюродные братья также были малолетними). В этих условиях Дмитрий Константинович сумел «одолеть» московских бояр и в 1360 году получил у хана Навруса ярлык на великое княжество Владимирское и 22 июня 1360 года прибыл во Владимир.

Двухлетнее правление Дмитрия Константиновича было неспокойным, сопровождалось междоусобицами на Руси и в Орде. Московское правительство, возглавляемое митрополитом Алексием, продолжало добиваться у сменявших друг друга в Орде ханов признания прав Дмитрия Ивановича. В 1362 году после очередного переворота в Орде новый хан Мюрид лишил Дмитрия Константиновича великого княжения Владимирского и передал его 12-летнему Дмитрию Ивановичу Московскому. Но в том же году ярлык Дмитрию Московскому выдал ставленник Мамая Абдаллах, и Мюрид передал ярлык Дмитрию Константиновичу. Он повторно сел во Владимире, но спустя неделю был изгнан оттуда москвичами. Позднее, в 1364 году, сын Дмитрия Константиновича Василий, получил у хана Азиза ярлык на великое княжение во Владимире для отца. Но тот «отступися великого княженья князю великому Дмитрею Ивановичю», выдав за него дочь свою Евдокию[1].

С этого времени Владимирский стол навсегда перешел в руки московских князей.

Борьба за Нижегородский престол

После смерти 2 июня 1365 года старшего из Константиновичей, великого князя Нижегородско-Суздальский Андрея Константиновича, великокняжеский стол занял не по «старейшинству» князь Городецкий Борис, младший брат Дмитрия. Дмитрий Константинович обратился за помощью к Дмитрию Московскому, который послал к Борису для увещевания сначала игумена Сергия Радонежского, а когда это не помогло, то дал Дмитрию Константиновичу войско. Борис уступил Нижегородский стол своему брату. Так закончилось противостояние между двумя Дмитриями.

Окончательное их примирение состоялось 18 января 1366 года, когда Дмитрий Нижегородский отдал в жёны Дмитрию Московскому свою дочь Евдокию. В дальнейшем тесть и зять вели совместные кампании против волжских булгар (1370 и 1376), мордвы (1377—1378) и участвовали в разгромном для русских войск сражении на реке Пьяне против ордынцев в 1377 году. На реке Пьяне погиб (утонул в реке) сын Дмитрия Константиновича Иоанн.

Взаимоотношения с Ордой

В 1374/1375 году в Нижний Новгород прибыли послы от Мамая: более тысячи воинов во главе с мурзой Сарайкой. По приказанию князя послов перебили, а Сарайка и его личная охрана были заключены в крепости. Пробыв в заключении около года, мурза попытался бежать, устроив перестрелку, в которой едва не пострадал епископ Суздальский Дионисий. И мурза, и его слуги были убиты[2].

В ответ на убийство Сарайки Мамай выслал карательный отряд, который опустошил поселения по берегам Киши и Пьяны.

В 1382 году, во время карательного похода Тохтамыша на Москву, Дмитрий Константинович изменил Дмитрию Ивановичу Донскому, когда отправил в войско Ордынского царя своих сыновей, Василия и Симеона. В следующем году великий князь Суздальско-Нижегородский умер. Великокняжеский стол занял его младший брат Борис Константинович.

Культурная деятельность

В столице Суздальского-Нижегордского великого княжества, Нижнем Новгороде, князем Дмитрием был заложен в 1372 первый нижегородский каменный кремль с одной башней. При дворе князя создан один из важнейших памятников древнерусского летописания — Лаврентьевская летопись (1377).

Дети

См. также

Напишите отзыв о статье "Дмитрий Константинович (князь суздальский)"

Примечания

  1. Димитрий-Фома Константинович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  2. [bibliotekar.ru/karamzin/48.htm История государства Российского в двенадцати томах. Карамзин Николай Михайлович. Том 5. Глава 1]

Литература

Отрывок, характеризующий Дмитрий Константинович (князь суздальский)



Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.