Дмитровский съезд князей
Дмитровский съезд князей — съезд четырех русских князей Северо-Восточной Руси в 1300 году (между 29 июня и 7 октября) в городе Дмитрове с целью прекращения междоусобицы в составе:
- Владимирского великого князя Андрея Александровича, сына Александра Ярославича Невского,
- Тверского князя Михаила Ярославича, племянника Александра Невского,
- Московского князя Даниила Александровича, самого младшего сына Александра Невского
- Переславского князя Ивана Дмитриевича, внука Александра Невского
В ходе переговоров дела свои они закончили дружелюбно, однако Михаил Тверской уехал из Дмитрова в распре с князем Иваном.
Съезд князей не решил проблемы и через четыре года братоубийственная война возобновилась, но, тем не менее, это примечательное событие нашло своё отражение в будущем гербе города. В 1781 году, после того как Дмитров получил статус уездного города Московской губернии, Высочайшим Указом Императрицы Екатерины II от 20 декабря того же года был утвержден герб города и дано его описание: «В верхней части щита герб Московский. В нижней — четыре Княжеския короны, в горностаевом поле, в память бывшаго в оном городе знаменитаго четырех Российских князей съезда».
Предыдущий примирительный съезд 1296 года во Владимире был менее удачным.
Напишите отзыв о статье "Дмитровский съезд князей"
Примечания
Отрывок, характеризующий Дмитровский съезд князей
– Я его давно замечал, – сказал другой.– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
