Дмоховский, Генрих

Генрих Дмоховский

Генрих Дмоховский (Дмаховский) (белор. Генрых Дмахоўскі; 26 октября 1810 — 26 мая 1863) — польский скульптор, участник польских восстаний в ноябре 1830 и январе 1863 годов.

Биография

В 1825—1828 годах изучал право в Виленском университете. Брал частные уроки скульптуры.

Принимал участие в польском восстании 1830—1831 годов. После его поражения эмигрировал во Францию.

В 1833—1834 предпринял неудачную попытку вместе с Юзефом Заливским организовать восстание на территории Галиции (Австрийская империя) и Царства Польского (на территории Беларуси в районе Витебска, затем на Полесье и Волыни (Российская империя).

В 1834 был арестован, осужден и до 1841 находился в заключении в австрийской крепости Куфтайн, где начал заниматься скульптурой. Будучи в тюрьме, он из хлебного мякиша лепил фигурки тех, кто сидел с ним камере. Эти фигурки каким-то образом были переправлены в Англию и демонстрировались на выставке.

После освобождения, выехал во Францию, где поступил на учёбу в Парижскую Школу изящных искусств (École des Beaux-Arts). Учился под руководством Давида д’Анже и Франсуа Рюда, вместе с которым в 1846—1847 работал над созданием саркофага Наполеона I.

В 1846 вновь прибыл на территорию Австрийской империи, где участвовал в уличных боях во Львове. В 1848—1849 в Польше, выполнил нереализованную модель памятника погибшим повстанцам 1848 года в виде заостренной арки, составленной из острых кос, которую Ц. К. Норвид приветствовал как начало польского национального искусства.

В 1852 отплыл в Соединенные Штаты. Под псевдонимом Генри Сандерс в США открыл школу скульптуры, собственную мастерскую, в которой создал портретные медальоны и бюсты Джорджа Вашингтона, Бенджамина Франклина, Томаса Джефферсона (все в 1853-54), которые и сегодня украшают Капитолий (Вашингтон).

К наиболее удачным работам скульптора относятся бюсты Тадеуша Костюшко (1856) и К. Пулавского (1858) — оба произведения закуплены Конгрессом США.

Своими скульптурами воздал почести знаменитым руководителям восстаний в Европе — Гарибальди и Лайошу Кошуту.

Кроме того, публиковал публицистические работы и статьи на тему текущей политики.

После смерти императора Николая I и последовавшей амнистией, решил вернуться на родину. В 1861 приехал из Америки и поселился в Вильно, где работал скульптором. Здесь создал намогильный памятник Барбары Радзивилл, фигуры святого Владислава для виленского кафедрального собора, памятник Владиславу Сыракомле. Состоял членом Виленской археологической комиссии.

Как бывший политически неблагонадежный, находился под постоянным надзором полиции.

В марте 1863 на территории нынешней Белоруссии началось восстание, в котором Дмоховский принял активное участие. Он стал одним из руководителей восстания Кастуся Калиновского. Был избран комиссаром Народного правительства.

26 мая того же года в одном из первых боёв с правительственными войсками Дмоховский погиб у деревни Поречье Борисовского повета. «Дмаховский восемью выстрелами прошитый — упал, старый, на руки молодёжи»,— написал об этом в письме один из участников восстания.

Ссылки

• [nchas.iatp.by/arhiv/14/artyk/15.html Жыццё Дмахоўскага]  (белор.)

Отрывок, характеризующий Дмоховский, Генрих

У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.