Дневник, письмо и первоклассница

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дневник, письмо и первоклассница
Жанр

детский фильм

Режиссёр

Хабиб Файзиев

Автор
сценария

Валентина Малиновская

В главных
ролях

Равшан Хамраев
Улугбек Хамраев
Гулнора Пайзиева
Сабохат Шонасырова

Оператор

Александр Панн
Хасан Файзиев

Композитор

Юрий Тер-Осипов
Адельгирей Маковский

Кинокомпания

Узбекфильм

Длительность

126 мин.

Страна

СССР СССР

Год

1984

IMDb

ID 1813264

К:Фильмы 1984 года

«Дневни́к, письмо́ и первокла́ссница» — советский двухсерийный художественный фильм для детей по одноимённому рассказу Латифа Махмудова. Снят в 1984 году Хабибом Файзиевым на киностудии «Узбекфильм». Продолжительность каждой серии — 63 минуты. Название серий: «Загадочное письмо» и «Что такое счастье?»





Сюжет

В фильме параллельно развиваются две сюжетные линии: одна связана с письмом, другая — с первоклассницей.

Сюжетная линия, связанная с письмом

Учитель русского языка Алиджан Валиевич просит пятиклассника Улугбека передать отцу письмо. Поскольку Улугбек успехами в школе не блещет, он уверен, что учитель вызывает отца в школу, чтобы рассказать о какой-нибудь проделке сына. Под давлением Мирвали, инициативного друга, Улугбек скрывает письмо от отца и начинает составлять список своих проделок. К счастью, отец как раз в этот день уехал в командировку, и у Улугбека есть неделя на то, чтобы исправиться, однако под руководством Мирвали исправление движется плохо, так как тот полагает, что вместо того, чтобы признаваться в своих грехах, лучше умело скрыть их.

Сюжетная линия, связанная с первоклассницей

Однажды ребята встречают заплаканную первоклассницу Уми́ду, которой поставили единицу. Улугбек исправляет кол на четвёрку. Когда Умида принесла домой шесть четвёрок, четыре из которых поставила сама, её отец заподозрил неладное и решил сходить в школу для разговора с учительницей. Ребята, боясь разоблачения, подделывают письмо от учительницы, в котором та, якобы, сообщает, что два отличника — Улугбек и Мирвали — будут после уроков заниматься с дочерью. Они действительно начинают заниматься с Умидой. Мирвали входит в роль учителя: надевает очки, в которых ничего не видит, цитирует Коменского, Гаусса, Пуассона, строжится, однако оказывается, что он не способен объяснить даже элементарных вещей и доводит девочку до слёз своим криком. Улугбек же с лёгкостью объясняет Умиде пример с помощью наглядных пособий — косточек от абрикоса.

В итоге Умида начала проявлять интерес к учёбе, а когда из командировки возвращается отец Улугбека, выясняется, что в письме Алиджан Валиевич просил его организовать для класса экскурсию на завод, и все переживания Улугбека оказались напрасны.

В конце концов Улугбек заключает для себя, что «счастье — это когда живёшь с чистой совестью и ещё — когда поможешь тому, кто слабее тебя».

В ролях

Съёмочная группа

  • Режиссёр-постановщик: Хабиб Файзиев
  • Художник-постановщик: Анвар Махкамов
  • Текст песен: Онегин Гаджикасимов
  • Звукооператор: Малик Абдурахманов
  • Режиссёр: Абдужалил Бурибаев
  • Монтаж: Г. Панн
  • Редактор: А. Хван
  • Музыкальный редактор: Е. Падерина
  • Художник-гримёр: Н. Шустяк
  • Художник по костюмам: И. Литвиненко
  • Директор картины: Павел Ан

Музыка в фильме

Музыку исполняет Государственный симфонический оркестр Госкино СССР. Дирижёры М. Нерсесян, Э. Хачатурян.

В фильме звучит несколько песен, исполненных хором детской музыкальной школы № 1 имени С. Прокофьева города Москвы (художественный руководитель Ю. Виноградова).

Напишите отзыв о статье "Дневник, письмо и первоклассница"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дневник, письмо и первоклассница

– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]