Дневной свет (фильм, 1996)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дневной свет
Daylight
Жанр

Фильм-катастрофа, Боевик, Триллер

Режиссёр

Роб Коэн

Продюсер

Джон Дэвис

Автор
сценария

Лесли Боэм

В главных
ролях

Сильвестр Сталлоне
Эми Бреннеман

Композитор

Рэнди Эдельман

Кинокомпания

Universal Pictures

Длительность

115 мин.

Бюджет

$90 млн.

Сборы

$159 212 469

Страна

США

Год

1996

IMDb

ID 0116040

К:Фильмы 1996 года

«Дневной свет» (англ. Daylight) — американский остросюжетный фильм-катастрофа снятый режиссёром Робом Коэном в 1996 году, о взрыве в автомобильном тоннеле Холланда под рекой Гудзон. В главной роли Сильвестр Сталлоне.

  • Слоган фильма: «Нет Воздуха. Нет Выхода. Нет времени».




Сюжет

Манхэттен. День. Конвою грузовиков осуществляющему нелегальную перевозку токсичных отходов сообщают что на пути пробка, и чтобы сэкономить время они решают ехать через тоннель. Точно такое же решение принимают и несколько остальных автомобилистов города.

Вечером того же дня некая банда преступников срывает большой куш, ограбив только что выходящего из ювелирного магазина человека. Они быстро перекусывают наручники скрепляющие его кисть и кейс наполненный бриллиантами и угоняют его автомобиль. Преступники цепляют на хвост полицейских, но вскоре они прекращают погоню, заметив что грабители направляются в тоннель и решают сообщить об этом охране со стороны Нью-Джерси, в надежде что те разберутся. В это время конвой с автомобилистами, успевают въехать в тоннель. Преступники, замешкавшись с бриллиантами, врезаются в грузовики и гигантской силы взрыв и мощная взрывная волна разносят тоннель за считанные секунды. Повреждаются все шахты и проходы в его окрестностях, из строя выходит вся коммуникационная система и тоннель блокируется с обеих сторон.

В живых остаётся дюжина испуганных людей, среди которых: один из постовых тоннеля, писательница, спортсмен из рекламы, семейная пара с дочерью, пожилая пара с собакой и несколько транспортируемых подростков-уголовников. На въезде в тоннель, появляется Кит Латура (Сильвестр Сталлоне), бывший спасатель-специалист по чрезвычайным ситуациям, а ныне обычный таксист. Он быстро входит в положение, встретив старого друга из бригады скорой помощи, не желающего иметь с ним дела и направляется в Южный тоннель к бывшим коллегам. Южный тоннель так же оказывается разрушенным. Кит, облазивший каждый уголок этого тоннеля во время отрабатывания последствий террористических актов, предлагает план заключающийся в обрушении потолка тоннеля которое отрежет выживших от ядовитого пожара, но бывшие коллеги, включая нынешнего главу спец-операции Дэнниса Уилсона «Мистер Калифорния» (Марк Ролстон), и Фрэнка Крафта (Дэн Хедайя) так же не желают выслушивать Кита, поскольку считают что нету смысла взрывать тоннель который и так взорван. Кит направляется в здание управления.

В это время выжившие потихоньку начинают собираться в группу. Писательница Мадэлин Томпсон (Эми Бреннеман) обнаруживает перевернувшийся запертый фургон с выжившими подростками-уголовниками. Она открывает клетку и выпускает всех, кроме Майки находящегося в состоянии шока. Ей удаётся выманить его из клетки, но в это время с потолка падает оголённый искрящий кабель, а из под фургона начинает выливаться бензин. Мадэлин надевает на руки свои ботинки и ловит кабель резиновой подошвой дав выйти Майки из грузовика, но под ногами бензин, а у Мэдалин нету сил держать кабель. Джордж Тайрелл (Стэн Шоу), выживший постовой тоннеля быстро реагирует, находит полурабочую камеру и пытается попросить отключить электричество в тоннеле. Тем временем Кит приходит в здание управления и сквозь суматоху и помехи на одном из мониторов он замечает Джорджа. Звука нет, но Кит понимает что Джордж просит отключить электричество, однако Норман Бассетт (Барри Ньюман) (главный управляющий тоннелем) возражает, аргументируя это тем что отключиться система вентиляции и люди задохнутся от дыма, но Кит говорит что вентиляция работает автономно и они отключают электричество спасая тем самым Мадэлин. Передача прерывается.

В управлении появляется Фрэнк сообщающий о том что «Мистер Калифорния» погребён под обломками шахты в Южном тоннеле и что операцией теперь руководит он. Кислорода в тоннеле хватит максимум на 3 часа и Кит решает предпринять отчаянную попытку спустится в тоннель через вентиляционную систему, проходящую от самого здания к дорожному полотну на что Фрэнк даёт добро. Во время подготовки Мадэлин ловит связь с Китом с помощью рации Джорджа и говорит что спортсмен из рекламы Рой Норд (Вигго Мортенсен) знает как выбраться: через вентиляционный проход под руслом реки. Кит просит Мэдалин не пускать его так как эта шахта слишком сильно пострадала от взрыва и может рухнуть в любой момент, но Мадэлин плохо слышит его и Рой лезет внутрь. Перед спуском Грэйс Кэллоуэй (Ванесса Белл Кэллоуэй), одна из диспетчеров тоннеля и возлюбленная Джорджа просит Кита сказать ему чтобы он отдал ей её браслет, который она оставила в его доме под кроватью.

Наконец Киту, пролезшему через огромные вентиляторы, удаётся пробраться в тоннель, однако выжившие не рады его приходу, поскольку он пришёл один и вся надежда переходит на Роя. Кит пробирается в шахту к Рою и пытается уговорить его спустится, но самонадеянный Рой отказывается и просит чтобы Кит начинал переводить выживших в шахту. В этот момент к ним пробирается Винсент (Сэйдж Сталлоне), один из подростков-уголовников который в истерике просит Роя вытащить его, но Кит приказывает ему оставаться на месте. Тогда Кит сказав Рою: «Надеюсь у тебя получится» быстро начинает выбираться с парнем обратно. В эту же секунду шахта обрушивается погребя Роя. Обрушение вызывает толчок приводящий к мощному взрыву электропроводки стены тоннеля. Взрыв ранит Кадиима (Марселло Тедфорд), чернокожего подростка-уголовника, один из обломков стены пропорол ему живот насквозь и раненый умирает. На глазах у огорченных автомобилистов, не успевших оправится от одной трагедии, обрушивается потолок тоннеля. В тоннель начинает поступать ледяная речная вода. Все залезают на обугленные автомобили чтобы не намокнуть и не пострадать от гипотермии. Кит посылает Джорджа проверить успехи спасателей со стороны Манхэттена и объяснив выжившим свои дальнейшие действия приступает к своему старому плану попросив помощи у Мадэлин. Несмотря на запутавшийся электрозапал план удаётся и глина отрезает людей от огня и воды.

Тем временем спасатели и администрация тоннеля спорит с мэром и инженерами о том что от выживших уже несколько часов ни слуху не духу, они скорее всего погибли и что нужно начинать разбирать развалины. «Тоннель — это артерия.» — говорит Мэр. «Город истекает кровью. Попробуйте направить поток в полмиллиона человек минуя этот тоннель и вы столкнётесь с проблемой которая вам и не снилась». Фрэнку приходится слушаться. Возвращается ликующий Джордж. Спасатели уже откапывают их, но Кит возражает, так как работы могут повысить давление воды на тоннель и это может полностью обрушить его. В этот момент под Джорджем проваливается асфальт и его придавливает пикап наполненный досками. У Джорджа сломана шея, он парализован и не может двигаться, яму заполняет вода. Кит вытаскивает шланг из двигателя чтобы Джордж не захлебнулся водой. На помощь приходят остальные люди. Сообща им удаётся поднять пикап досками, по принципу рычага, и вытащить Джорджа.

Работы продолжаются. Кит ходит взад-вперёд поскольку он не знает что делать дальше. Отрезать людей от ядовитого пожара было его единственным планом, о спасении уже не шло и речи. Мадэлин спрашивает за что его уволили. Оказывается что в 1995 году Кит был одним из первых кто приехал к горящему зданию в южном Бронксе. Его коллеги говорили что люди внутри здания уже наверняка мертвы, но Кит разработал план спасения который оказался ошибочным. Трое спасателей, включая брата Фрэнка погибли и Кита уволили с позором. Этот случай широко освещался в газетах.

В этот момент опасения Кита подтверждаются. Давление воды на тоннель повышается из-за работ инженеров и скорость её поступления возобновляется. Люди шокированы. Кит не знает что делать, однако он вспоминает о макете тоннеля который показывал Норман и о запечатанных в 1972 году будках в которых «Кроты» (ирландские строители тоннеля) отдыхали, хранили вещи и молились и начинает расспрашивать о них парализованного Джорджа. Джордж вспоминает что есть одна неопечатанная будка (Будка № 3) со стороны Нью-Джерси, и Кит в спешке отправляется на её поиски. Найдя будку, оказавшуюся часовней Кит возвращается и просит переходить людей в сухое место, оставив его наедине с Джорджом. Джордж просит оставить его в тоннеле и продвигаться дальше, «к дневному свету», на что Кит категорически не соглашается: «Я что-нибудь придумаю Джордж, только дай мне подумать», хотя и понимает что другого выхода у него нет, так как с ним они никуда не смогут выбраться. Джордж отдаёт Киту браслет Грэйс, и просит у неё прощения. Киту приходится оставить Джорджа умирать.

Кит приходит к людям и говорит, что Джордж скончался. Мэдалин понимает, что Кит солгал, но он не пускает её к нему. Кит велит всем сделать три глубоких вдоха, и люди начинают заплыв к будке. Во время заплыва пропала собака пожилой пары — единственное напоминание об их умершем в Непале сыне Джонатане. Люди спрашивают Кита «что дальше?», и он отвечает, что они сделали всё что могли и теперь они будут сидеть и ждать, пока их не найдут. Но вода никому не даёт покоя и после очередного сотрясения в будку начинают ползти крысы. Все отходят к стене, но Кит только лишь взглянув на крыс понимает, что те идут наверх к воздуху, куда-то за подвесной крест на стене. Кит и Стивен (Джей О. Сандерс), отец девочки, снимают крест и видят отверстие в стене: там комната. В этот момент вода под давлением начинает с огромной скоростью наполнять будку, и все быстро начинают выбивать железные заклёпки на стене всеми подручными средствами, чтобы расширить отверстие. В этот момент Кит замечает, что жена пожилого Роджера Триллинга (Коллин Фокс), Элеонор (Клэр Блум), умерла от гипотермии, и Роджер отказывается идти куда либо без неё. Тогда Кит говорит, что больше никого не бросит, и если Роджер останется, то останется и он. Роджеру приходится оставить тело жены и продвигаться дальше со всеми.

Герои проходят в следующую комнату, которая оказывается лестницей ведущей в какую-то канализационную систему. Вода настигает их и тут, сбив всех с ног. Поднявшись наверх, Кит слышит снизу лай: это пёс Роджера. Всё рушится, времени в обрез, но Кит решается на отчаянный поступок и, спустившись вниз, поднимает пса на лестницу. В этот момент огромная навесная балка падает на лестницу, и Кит падает вниз. Кит просит всех бросить его и уходить, но они отказываются. Мадэлин пытаясь подать связанную из тряпок верёвку тоже срывается в воду. Кит пытается подняться по стене из породы наверх, но у него ничего не выходит. Люди не могут им помочь и, оставив обречённой паре фонарь, им приходится продвигаться дальше, а следом за ними обваливается проход. Отчаявшаяся Мадэлин говорит, что они так и останутся здесь умирать, но Кит не теряет надежды. Они подплывают к полкам, на которых «Кроты» хранили свои инструменты и берут запал. Кит хочет вернуться в самое начало, забраться на потолок тоннеля и взорвать слой грунта. Взрывная волна вызовет декомпрессию и тогда вместе с устремившимся вверх воздухом их вынесет на поверхность реки.

Тем временем Норман и Грэйс идут по парковке к своим автомобилям. Норман предлагает подвести Грэйс и вдруг слышит крики. Он отодвигает ящик с инструментами и бак и видит пальцы, просунутые через отверстия канализационного люка — это выжившие. Команда медиков открывает люк и вытаскивает их, однако скорби Грэйс нет предела: Джорджа среди выживших не оказалось.

Обессиленные Кит и Мэдалин добираются до потолка. Кит устанавливает взрывчатку и говорит Мэдалин, что он ни за что бы их не бросил в этом месте. Они совершают последний заплыв в доверху наполненный водой тоннель, ожидая взрыва. Взрывная волна с огромной скоростью выносит обоих из тоннеля наверх, где их подбирают ближайшие суда. Кита и Мэдалин везут по мостику к машинам скорой помощи. Кит останавливается чтобы передать Грэйс её браслет. Мадэлин решает отправиться в больницу вместе с Китом поскольку у неё «больше ничего нет». Кит соглашается, но только при одном условии: «Поедем через мост».

В ролях

Награды и номинации

  • 1997 — Номинация на премию «Оскар» за «Лучший монтаж звуковых эффектов».

Интересные факты

  • Кассовые сборы по всему миру составили 159,2 млн долл.

Напишите отзыв о статье "Дневной свет (фильм, 1996)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дневной свет (фильм, 1996)

– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.