Дева Дуная (опера)

Опера

«Дева Дуная»
«Das Donauweibchen»
Композитор	Ф. Кауэр
Автор(ы) либретто	К. Ф. Генслер
Источник сюжета	пьеса «Дунайская нимфа»
Год создания	1798
Первая постановка	1798
Место первой постановки	Вена, театр Леопольдштадт (Theater in der Leopoldstadt)

«Дева Дуная» (иначе «Дунайская русалка»; нем. «Das Donauweibchen») — опера-феерия австрийского композитора Ф. Кауэра по пьесе К. Ф. Генслера «Дунайская нимфа». Жанр оперы относится к героико-романтическому зингшпилю.

Время написания оперы датируется по-разному: в некоторых источниках значится 1792 год; в некоторых — 1795; в некоторых— 1798 год.

Опера получила высокое признание и обошла чуть ли не все музыкальные сцены Европы первых лет 19 века. Современная музыкальная критика определяет её как «балаганную феерию» с «фарсовым характером», что мало вяжется с «романтическим трепетом».

Сюжет

В основу положена немецкая легенда о бедной девушке Лорелее и её любви к богатому рыцарю, предавшему её. Лорелея от невыносимого горя бросилась со скалы Лорелей в Рейн и превратилась в русалку.

Однако общий сюжет представляет собой не трагедию, а комедию: русалочью жизнь на речном дне и в водной стихии.

Судьба оперы в России

В 1803 году с несколько изменённым либретто её постановка прошла в Санкт-Петербурге в России. Переделка либретто была осуществлена Краснопольским. Пользуясь тем, что авторских прав тогда ещё не было — о них ещё и помыслить было невозможно, — он преобразил западно-европейский Дунай в восточно-европейский Днепр, несколько видоизменил пьесу К. Ф. Генслера и придал славянскую форму именам персонажей: в общих чертах сюжет представлял драму простой крестьянской девушки Лесты, ставшей повелительницей русалок, и её возлюбленного, князя Видостана; в образе комического персонажа предстал слуга Тарабар. Музыкальную русификацию с дополнением русских мотивов сделал С. И. Давыдов. В таком виде была поставлена в 1803 году в Петербурге первая часть оперы Кауэра под названием «Днепровская русалка». А вот Театральная энциклопедия называет постановку 1803 года «Леста, Днепровская русалка», тогда как это название относится к третьей опере цикла, но мы несколько забежали вперед.

С изменением названия и с самой постановкой было тесно связано развитие оперного искусства в России: опера положила начало романтическому стилю на сцене русского музыкального театра. Успех оперы послужил тому, что С. И. Давыдов, взяв её за основу, стал создавать целый оперный цикл по данному сюжету. Затем, когда он был смещен с должности главного капельмейстера императорских театров, к работе присоединился новый капельмейстер, занявший эту должность, К. А. Кавос, став автором второй редакции оперы по этому же сюжету. В результате они порознь — Давыдов и Кавос — при этом совместно с драматургом Н.Красопольским продолжили общую работу и создали продолжение к опере — свой оперный цикл.

Существуют разночтения во мнениях по музыкальному авторству русских продолжений оперны. Какие-то из источников говорят, что основная работа была проделана Давыдовым, какие-то — утверждают совместное авторство Давыдова и Кавоса.

Третья опера, уже оригинально созданная в сотрудничестве Краснопольским и Давыдовым (или Давыдовым и Кавосом совместно), называлась «Леста, днепровская русалка» и считалась самой успешной работой в творчестве Давыдова. Удачна была и постановка: романтический стиль музыки С. И. Давыдова, танцы в хореографии балетмейстера А. Огюста, разделяющие оперные сцены, сценографические технические трюки — все это являло настоящее европейское зрелище.

Цикл опер Кавоса и Давыдова был издан в 1804—1806 гг.. Всего было издано четыре оперы с продолжениями; в 1807 г. Давыдов написал музыку к последней, четвёртой части «Русалки» на уже совершенно самостоятельный текст А. Шаховского, но музыка её утеряна.

Известные оперы:

• 1804 — «Дунайская русалка» Ф. Кауэра
• 1805 — «Леста, днепровская русалка» С. И. Давыдова
• 1807 — «Русалка» С. И. Давыдова или К. Кавоса

Эти разные «Русалки», имевшие единую начальную точку — оперу Кауэра, остававшуюся главной и основной среди них, — заняли большое место в русском репертуаре. Театральные историки отмечают, что сценическая «Русалка» была несколько тяжеловесна, утеряв свойственную музыке лёгкость за счёт чрезмерной машинной техники. Тем не менее у зрителя представление пользовалось немалым успехом.

Опера Кауэра стала самой частой постановкой русского оперного театра начала XIX в. и продержалась на российской сцене до его середины — покинув в конце концов Петербургскую сцену, опера благополучно продолжала сценическую жизнь на московской и в провинциальных театрах. Писатель В. Ушаков в 1829 г. сетовал по поводу неизменяемости тамошних репертуаров, что «Русалку» «до сих пор предпочитают у нас» «большой опере»; ему вторил А. Серов: «Что ж делать! Они отстали от нас по музыкальным делам лет на 50, если не больше». О популярности оперы в России свидетельствуют обращения к ней в русской литературе. Именно арию из первой части оперы Кауэра упоминает Пушкин в «Евгении Онегине»:

И запищит она (Бог мой!)

Приди в чертог ко мне златой!..

Многие музыкальные части из кауэровской оперы «Дева Дуная» нередко исполнялись отдельно. В частности, Л. Н. Толстой в повести «Детство» вспоминает, как впервые танцевал на балу под кадриль из этой оперы.

Ссылки

• [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=58:2011-05-02-08-46-06&catid=45:2011-05-02-07-30-52&Itemid=69 Либретто оперы Дева Дуная]

Отрывок, характеризующий Дева Дуная (опера)

Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.