Днепропетровская и Павлоградская епархия
Поделись знанием:
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
Троицкий собор в Днепре | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Страна | Украина |
| Епархиальный центр | Днепр |
| Основана | 9 сентября 1775 года |
| Количество благочиний | 16 |
| Количество храмов | 208 приходов; 5 монастырей (на 2009 год) |
| Кафедральный храм | Свято-Троицкий собор |
| Второй кафедральный храм | Спасо-Преображенский собор |
| Сан правящего архиерея | Митрополит |
| Титул правящего архиерея | Днепропетровский и Павлоградский |
| Сайт | [www.eparhia.dp.ua/ www.eparhia.dp.ua] |
| Архиерей | |
| Правящий архиерей | митрополит Ириней (Середний) |
| с | 19 октября 1993 года |
| Викарные епископы | Евлогий (Пацан), архиепископ Новомосковский |
| |
Днепропетро́вская и Павлогра́дская епа́рхия — епархия Украинской православной церкви (Московский Патриархат) с центром в Днепре, Украина; включает территории восточных районов Днепропетровской области Украины.
Учреждена в 1775 году как Славя́нская и Херсо́нская, впоследствии Екатериносла́вская[1].
Содержание
История
По мере присоединения к Российской империей в половине XVIII века территорий ранее контролировавшихся Османской империей усилился приток поселенцев различных племён православного исповедания на новые территории, получившие в 1764 году наименование Новороссии. Первоначально, малонаселённая область управлялась в церковном отношении Киевскими архиереями чрез полтавских протопопов; с 1760 года — с помощью Старокодакских наместников.
По предложению князя Григория Потёмкина, указом императрицы Екатерины II от 7 сентября (поступил в Синод 9 сентября) 1775 года Новороссийская губерния была включена в новую Славянскую и Херсонскую епархию с кафедрой в Полтаве (название обусловлено тем, что на территорию к тому времени переместились переселенцы, преимущественно славяне из оттоманских и австрийских владений); в пределы епархии также вошла Азовская губерния, включая и казацкую слободу Половица, на месте которой впоследствии был построен Екатеринослав.
В апреле 1784 года к епархии был присоединен также и отвоёванный у Османской империи Крым. 28 ноября 1786 года, с назначением на кафедру архиепископа Амвросия (Серебренникова), епархия была переименована в Екатеринославскую, но кафедра продолжала находиться в Полтаве до 1797 года. Архиепископ Амвросий прибыл в Екатеринославскую епархию в в начале января 1787 года, когда сам город Екатеринослав ещё не начали строить[2].
Для пребывания Екатеринославского архиерейского дома в ноябре 1791 года (ещё 25 апреля 1788 года последовал высочайший указ о учреждении нового монастыря для пребывания Екатеринославского архиерея[3]), по предложению архиепископа Амвросия и согласия князя Потёмкина, был избран Самарский Пустынно-Николаевский монастырь[4]; однако, по свидетельству архиепископа Гавриила (Розанова), ни Амвросий, ни его преемники там никогда «не живали», оставаясь в полтавском Крестовоздвиженском монастыре[4].
Для попечения о греках на территории Славянской епархии продолжала существовать как автономная греческая Готфийская и Кафийская (Готфо-Кефайская) митрополия, принятая в состав Российской Церкви высочайшим указом от 14 марта 1779 года и существовавшая до кончины 16 февраля 1786 года её архиерея — Игнатия Мариупольского.
21 декабря 1797 года, по указу Павла I, кафедра была перемещена в Новомиргород; епархия же переименована в Новороссийскую (так как Екатеринослав был переименован в Новороссийск). В 1803 году епархия вновь получила название Екатеринославской, и её кафедра в следующем году переместилась во вновь переименованный строящийся Екатеринослав.
В 1813 году незначительная часть западных земель епархии отошли к новосозданной Кишинёвской епархии, которая включала в себя Бессарабию, присоединённую к России в результате русско-турецкой войны 1806—1812 годов.
9 мая 1837 года из Екатеринославской епархии была выделена самостоятельная Херсонская епархия; в ведении первой с тех пор оставалась только Екатеринославская губерния.
К началу Великой Отечественной войны в Днепропетровске не оставалось ни одного действующего храма. В 1942 года Украинская Автономная Церковь восстановила в Днепропетровске 10, а по всей епархии 318 приходов. В течение 1942 года ремонтировался кафедральный Свято-Троицкий собор Днепропетровска. На Богоявление в 1943 году в Днепропетровске собралось ок. 60 тыс. верующих, чтобы идти крестным ходом на реку Днепр[5].
Между 1961 и 1990 годами временно управлялась Симферопольскими архиереями.
В 1992 году из состава Днепропетровской епархии решением Священного Синода Украинской Православной Церкви была выделена самостоятельная Запорожская; 27 июля 1996 года — самостоятельная Криворожская епархии.
Изменения названия
- Славянская и Херсонская (7/9.IX.1775—1784)
- Славянская и Херсонесо-Таврическая (1784—9.IX/28.XI.1786)
- Екатеринославская и Херсонесо-Таврическая (9.IX/28.XI.1786—31.XII.1797)
- Новороссийская и Днепровская (31.XII.1797—4.XII.1803)
- Екатеринославская, Херсонская и Таврическая (4.XII.1803—9.V.1837)
- Екатеринославская и Таганрогская (9.V.1837—1.IV.1911)
- Екатеринославская и Мариупольская (1.IV.1911—1921)
- Екатеринославская и Новомосковская (1921 — 1925)
- Днепропетровская и Запорожская (1926 — 1992)
- Днепропетровская и Криворожская (1992 — 27.VII.1996)
- Днепропетровская и Павлоградская (с 27.VII.1996)
Епископы
- Евгений (Булгарис) (1 октября 1775 — 5 мая 1779)
- Никифор (Феотоки) (6 августа 1779 — 28 ноября 1786)
- Амвросий (Серебренников) (28 ноября 1786 — 13 октября 1792)
- Иов (Потёмкин) (27 февраля — 10 мая 1793, в/у, еп. Феодосийский; 7 февраля 1812 — 28 марта 1823)
- Гавриил (Банулеско-Бодони) (10 мая 1793 — 29 сентября 1799)
- Афанасий (Иванов) (1 октября 1799 — 18 августа 1805)
- Платон (Любарский) (18 августа 1805 — 20 октября 1811)
- Феофил (Татарский) (19 мая 1823 — 16 октября 1827)
- Онисифор (Боровик) (28 ноября 1827 — 20 апреля 1828)
- Гавриил (Розанов) (22 мая 1828 — 9 мая 1837)
- Анастасий (Ключарев) (22 мая 1837 — 14 апреля 1838)
- Иннокентий (Александров) (23 апреля 1838 — 19 августа 1853)
- Леонид (Зарецкий) (19 августа 1853 — 14 ноября 1864)
- Платон (Троепольский) (13 декабря 1864 — 21 августа 1868)
- Алексий (Новоселов) (21 августа 1868 — 23 июня 1871)
- Феодосий (Макаревский) (23 июня 1871 — 5 февраля 1885)
- Серапион (Маевский) (16 февраля 1885 — 5 декабря 1891)
- Августин (Гуляницкий) (14 декабря 1891 — 30 ноября 1892)
- Владимир (Шимкович) (5 декабря 1892 — 12 июня 1896)
- Симеон (Покровский) (12 июня 1896 — 4 октября 1911)
- Агапит (Вишневский) (4 октября 1911 — 2 января 1919)
- Димитрий (Вербицкий) (1919) в/у, еп. Уманский
- Гермоген (Максимов) (1919 — ноябрь 1920)
- Евлампий (Краснокутский) (25 сентября 1920—1921) в/у, епископ Александровский
- Владимир (Соколовский-Автономов) (1921 — декабрь 1925)
- Макарий (Кармазин) (декабрь 1925—1928)
- Георгий (Делиев) (1928—1937)
- Константин (Дьяков) (1929) в/у, архиеп. Харьковский
- Сергий (Гришин) (1931) в/у, архиеп. Полтавский
- Димитрий (Маган) (24 июня 1942 — январь 1943)
- Андрей (Комаров) (14 апреля 1944 — 17 июля 1955)
- Симон (Ивановский) (июль — 19 октября 1955) в/у, архиеп. Винницкий
- Гурий (Егоров) (19 октября 1955 — 21 мая 1959)
- Иоасаф (Лелюхин) (21 мая 1959 — 14 августа 1961)
- Алипий (Хотовицкий) (14 августа — 14 ноября 1961)
- 14 ноября 1961 — 20 июля 1990 — в/у архиереями Симферопольскими
- Варлаам (Ильющенко) (20 июля — 17 сентября 1990)
- Глеб (Савин) (24 ноября 1990 — 16 сентября 1992)
- Кронид (Мищенко) (19 сентября 1992 — 7 сентября 1993)
- Агафангел (Саввин) (2 — 19 октября 1993) в/у, митр. Одесский
- Ириней (Середний) (с 19 октября 1993)
Современное состояние
Кафедральные соборы: Свято-Троицкий (Днепр), Спасо-Преображенский (Днепр), Спасский (Павлоград).
Благочинные округа (всего 16):
- Первый городской (правобережный)
- Второй городской (левобережный)
- Больничный
- Днепропетровский районный
- Павлоградский
- Первый Новомосковский
- Второй Новомосковский
- Синельниковский
- Юрьевский
- Петропавловский
- Васильковский
- Покровский
- Межевской
Приходская статистика: 208 приходов; 208 священнослужителей (180 священников, 28 диаконов).
Монастыри:
- Тихвинский женский (Днепр)
- Знаменский женский (с. Вербовское Васильковского района)
- Самарский Свято-Николаевский Пустынный мужской (г. Новомосковск)
- Свято-Вознесенский женский (город Терновка)
Учебные заведения: катехизаторские курсы (Днепр); 45 воскресных школ.
Периодические издания
- «Мир (газета)», Днепр. Периодичность 4 раза в месяц, формат А3, 12 стр., тираж 19 000, на 01.2012 г. изданы 336 номеров.
- «Спасите наши души (журнал)», Днепр. Издаётся с 11.09.1998. Периодичность раз в месяц, формат А4, 56 стр., тираж 30 000, на 01.2013 г. изданы 165 номеров.
- «Начало (журнал)», Днепр-Запорожье. Периодичность раз в два месяца, формат А4, 38 стр., тираж 12 000, на 01.2013 г. изданы 52 номера.
- «Начало (газета)», Днепр-Запорожье. Периодичность раз в месяц, формат А3, 16 стр., тираж 16 000, на 01.2013 г. изданы 200 номеров.
- «Богдан (журнал)» для детей, Днепр-Запорожье. Периодичность раз в месяц, формат А4, … стр., тираж …, на 2013 г. изданы … номеров.
Напишите отзыв о статье "Днепропетровская и Павлоградская епархия"
Примечания
- ↑ Екатеринославская епархия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Гавриил (Розанов). Очеркъ повѣствованiя о Новороссiйском краѣ изъ оригинальных источниковъ почерпнутый // Продолженiе очерка (2-я часть). Тверь, 1857, стр. 3.
- ↑ Гавриил (Розанов). Очеркъ повѣствованiя о Новороссiйском краѣ изъ оригинальных источниковъ почерпнутый // Продолженiе очерка (2-я часть). Тверь, 1857, стр. 4.
- ↑ 1 2 Гавриил (Розанов). Очеркъ повѣствованiя о Новороссiйском краѣ изъ оригинальных источниковъ почерпнутый // Продолженiе очерка (2-я часть). Тверь, 1857, стр. 6.
- ↑ [www.pravenc.ru/text/178165.html ДИМИТРИЙ]
Литература
- Екатеринославская епархия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.pravenc.ru/text/178625.html Днепропетровская и Павлоградская епархия] // Православная энциклопедия. Том XV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2007. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-026-4
Ссылки
- [www.eparhia.dp.ua/ Официальный сайт епархии]
- [www.patriarchia.ru/db/text/73276.html Днепропетровская и Павлоградская епархия ] На официальном сайте МП
- [ortho-rus.ru/cgi-bin/or_file.cgi?3_791 Днепропетровская епархия] На сайте Русское Православие
- [www.church-site.kiev.ua/index.php?option=com_content&view=category&layout=blog&id=27&Itemid=32/ Монастыри Днепропетровской епархии]
- [monasteries.org.ua/ru/searchmonasteries/?&object=6&epa=8 Монастыри Днепропетровской епархии] — Синодальная комиссия УПЦ по делам монастырей
- [monasteries.org.ua/ru/geomaps/gmap/?&object=6&epa=8 Google-карта: Монастыри Днепропетровской епархии] — Синодальная комиссия УПЦ по делам монастырей
Отрывок, характеризующий Днепропетровская и Павлоградская епархия
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
