Добржиш
Город
Показать/скрыть карты
|
Добржиш (чеш. Dobříš), Доберших (нем. Doberschich) — город в районе Пршибрам Среднечешского края Чехии. Муниципалитет с расширенными полномочиями и второй по величине город района Пршибрам.
Находится в 40 км южнее Праги.
Население города — 8 755 человек (на 1 января 2013 года).
Содержание
История
Впервые упоминается в 1252 году, как населëнный пункт на Золотом торговом пути, когда король Вацлав I Богемский подписал договор с цистерцианским аббатством в Пласи. Городские привилегии получил при внуке короля Вацлаве IV. В 1421 году во время гуситских войн был опустошëн.
После Королевства Богемия город перешëл под власть Габсбургской монархии. Городские права Добржиша в 1543 были подтверждены императором Фердинандом I, позже в 1569 году его сыном и преемником Максимилианом II.
В XIX веке город стал центром по производству перчаток. После Второй мировой войны завод по изготовлению перчаток продолжил свою работу. В центре города недалеко от главной дороги в Прагу, до сих пор находится завод компании Bobcat.
Рядом с городом есть пруд, где впервые в Европе стали разводить ондатр.
Демография
Год | 1970 | 1980 | 1991 | 2001 | 2003 |
---|---|---|---|---|---|
Количество жителей | 6 401 | 7 466 | 7 848 | 7 825 | 7 926 |
Достопримечательности
- Замок 1745—1765 годов.
Города-побратимы
Известные уроженцы и жители
- Ян Дрда (1915—1970) — чешский прозаик и драматург.
Галерея
- Dobris 2004.jpg
Общий вид города
- Dobříš 1.jpg
Общий вид города
- Zámek Dobříš 02.jpg
Замок в Добржише
- Dobris-townhall.JPG
Ратуша
Напишите отзыв о статье "Добржиш"
Ссылки
- [www.mestodobris.cz/ Сайт г. Добржиш] чеш.
Отрывок, характеризующий Добржиш
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.