Добринский орден
| Fratres de Dobrin Добринский орден | |
 Герб ордена |
До́бринский о́рден (лат. Fratres Militie Christi de Livonia contra Prutenos, fratres de Dobrin, «братья-воины Христовы ливонские против пруссов», «Добринские братья», нем. Brüder von Dobrin, польск. Dobrzynscy bracia) — средневековый рыцарский орден, основанный в Добрине Кристианом Прусским по приказу Конрада Мазовецкого для защиты от пруссов. Орден формировался преимущественно из немцев. В разное время число рыцарей, участвовавших в крестовых походах, колебалось в ордене от 15 до 35 человек. Впоследствии добринские братья влились в Тевтонский орден.
История
Малоизвестный Добринский (Добрынский или Добжиньский) орден был основан по инициативе Конрада I Мазовецкого, князя Мазовии, и епископов Пруссии, Куявии и Плоцка в 1222 или 1228 годах для защиты своих владений от набегов пруссов, а также в качестве политического противовеса Тевтонскому ордену. В качестве знака своего ордена братья приняли красный стоящий меч со звездой над ним, который носился на белых плащах, покрывающих доспехи, где звезда символизировала объявление Иисуса язычникам. Образцом правил для Ордена братьев добжиньских послужили правила орденов меченосцев и тамплиеров. Наряду с привлечением местной шляхты для вступления в орден было нанято полтора десятка германских рыцарей, в основном, из Мекленбурга, из свиты епископа шверинского, направлявшегося в Хелмно. Рыцари собирались в маленьком городке Добрыне (польск. Dobrzyń nad Wisłą, нем. Dobrin an der Weichsel). Магистром ордена стал сам Конрад Мазовецкий.
В старинных хрониках этот орден именовался по-разному, пока за ним не утвердилось название по замку Добрыня. Хотя деятельность ордена оказалась в целом неэффективной, можно отметить его участие в сражении при Сиргуне в 1233 году, в котором пало более полутора тысяч пруссов. В 1235 году Добринский орден с благословения папы был поглощён Тевтонским орденом. В 1237 году Конрад Мазовецкий предпринял попытку возродить орден в замке Дорогичин на Буге, но рыцари во главе с магистром Бруно были разбиты Даниилом Галицким.
Последние следы существования Братьев Добжиньских на польских землях относится к 1248 году. Это обнаруженная в 1783 году в Дрогичине надгробная плита Генрика из Жигочина (Henryka z Żygocina).
Официально орден перестал существовать (согласно каноническому праву) через 100 лет после смерти своего последнего члена, т. е. в середине XIV века.
Источники
- [www.lrc-lib.ru/rus_letopisi/Ipatius/gif_mm.php?file=775-776.gif Летопись по Ипатьевскому списку]
- Пётр из Дуйсбурга. Хроника земли Прусской / Подготов. В. И. Матузова М., 1997.
Напишите отзыв о статье "Добринский орден"
Литература
- Тайны, скрытые забралом. СПб. 2002.
- Дж. А. Фори. Военно-монашеские ордена. 1120-1312. В сб.: История крестовых походов. 1998.
- Sujkowski Bogusław. Dwa zakony 1960.
- Józef Marecki. Zakony w Polsce, Kraków 2000.
- Der Stadt Dantzig Historische Beschreibung herausgegeben von Reinhold Curicke und Georg Reinhold Curicke
- Edmund Cieślak. Historia Gdańska wg Curicke'go – cz.3. Gdańsk: Zakład Historii Gdańska i Dziejów Morskich Polski, 1993, s. 188-190, vol.99, Rozdz.IV. ISBN 8321532519, 9788321532516. Na podstawie Reinhold Curicke Der Stadt Danzig: HistorischeBeschreibung.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Добринский орден
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
