Добин, Ефим Семёнович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Добин, Ефим Семенович»)
Перейти к: навигация, поиск
Ефим Добин
Дата рождения:

2 апреля (15 апреля) 1901(1901-04-15)

Место рождения:

Корсунь, Российская империя

Дата смерти:

15 сентября 1977(1977-09-15) (76 лет)

Место смерти:

Ленинград, РСФСР

Гражданство:

Российская империя Российская империяСССР СССР

Род деятельности:

литературный критик
литературовед
кинокритик
киновед

Язык произведений:

русский, идиш

Ефи́м Семёнович До́бин (1901—1977) — российский советский публицист, литературовед, искусствовед и критик. Сын Шимона-Шимойни Добина. Член КПСС с 1919 года[1].





Биография

Родился 15 апреля 1901 года в местечке Корсунь Каневского уезда Киевской губернии, ныне Корсунь-Шевченковский, Украина. Начал печататься с 1920-х годов, сначала в еврейской прессе в Украине, где был редактором молодежного журнала, издававшегося еврейской секцией при Киевском союзе молодежи. В 1923 перебрался в Москву для работы в еженедельнике «Юнгвалд», а в 1925—1928 годах — в детском журнале «Пионер» на идиш. Журнал сыграл большую роль в становлении молодого поколения еврейских литераторов. Основатель и первый редактор журнала «Знание — сила». С 1929 года — заместитель главного редактора журнала «Литературная учёба», куда его пригласил Максим Горький. В 1935—1937 годах — ответственный редактор газеты «Литературный Ленинград». В годы Великой отечественной войны — военный корреспондент. В 1945—1956 годах (с перерывом 1951—1955) — старший редактор сценарного отдела киностудии «Ленфильм», а в 1956—1966 годах — старший научный сотрудник сектора кино Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. Автор литературоведческих и киноведческих работ. Опубликовал статьи о творчестве Анны Ахматовой, Александра Фадеева, Александра Прокофьева, Юрия Германа, Виктора Некрасова, Веры Пановой, Ольги Берггольц, Даниила Гранина и других писателей, как правило, ленинградских. Скончался 15 сентября 1977 года в Ленинграде.

Сочинения

  • Ленин и искусство. — 1934. (составитель сборника)
  • Эксцентризм и эксцентрика. 1940.
  • Жизненный материал и художественный сюжет. — Л., 1956; 2 изд., Л., 1958.
  • Поэтика киноискусства. — М., 1961.
  • Герой. Сюжет. Деталь. — 1962.
  • Козинцев и Трауберг. — Л.—М., 1963.
  • «Гамлет» — фильм Козинцева. — Л.—М., 1967.
  • Поэзия Анны Ахматовой. — 1968.
  • Искусство детали. — 1975.
  • Сюжет и действительность. — Л., 1981.

Напишите отзыв о статье "Добин, Ефим Семёнович"

Литература

Примечания

  1. [istoriya-kino.ru/kinematograf/item/f00/s00/e0000916/index.shtml ДОБИН Ефим Семёнович] Кино: Энциклопедический словарь/Гл. ред. С. И. Юткевич; Редкол.: Ю. С. Афанасьев, В. Е. Баскаков, И. В. Вайсфельд и др.- М.: Сов. энциклопедия, 1987.- 640 с., 96 л. ил.


Отрывок, характеризующий Добин, Ефим Семёнович

– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.