Добрынин, Анатолий Фёдорович

Анатолий Фёдорович Добрынин
А. Ф. Добрынин 23 июня 1967 года.
Имя при рождении:	Анатолий Фёдорович Добрынин
Род деятельности:	советский и российский дипломат, государственный деятель.
Место рождения:	деревня Красная Горка, Можайский уезд, Московская губерния, РСФСР
Отец:	Добрынин Федор Павлович (1892—1979)
Мать:	Добрынина Александра Тарасовна (1896—1979)
Супруга:	Добрынина Ирина Николаевна (1921)
Награды и премии:

Анато́лий Фёдорович Добры́нин (16 ноября 1919 года, дер. Красная Горка Московской области, — 6 апреля 2010 года, г. Москва) — советский дипломат, посол СССР в США (1962—86 гг.). Член ЦК КПСС (1971—90 гг., кандидат в члены с 1966 г.), Секретарь ЦК КПСС (1986—88 гг.). В 1986-88 гг. заведующий Международным отделом ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР (1986—89 гг.)

Биография

Родился в семье слесаря. По настоянию отца окончил Московский авиационный институт и поступил на работу на опытный завод КБ Яковлева.

Летом 1944 года Добрынина вызвали с завода на встречу в ЦК КПСС, где инструктор по кадрам Сдобнов предложил ему отправиться на учёбу в Высшую дипломатическую школу. Как вспоминал Добрынин, «такое предложение, означавшее коренную ломку профессии», стало для него «полной неожиданностью». Сдобнов, сославшись на военную ситуацию, настоял чтобы предложение было принято. Много позже Добрынин понял, что рекомендация его кандидатуры была сделана лично Молотовым. Это был «сталинский призыв» в дипломатию: первый курс ВДШ, куда в 1944 году поступил Добрынин, состоял из «молодых инженеров, преимущественно авиационной промышленности». В 1946 году он с отличием закончил ВДШ и был оставлен ещё на год при ВДШ для защиты диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук, посвящённой дальневосточной политике США. Диссертацию он успешно защитил через 10 месяцев (она была издана в виде монографии под псевдонимом А. Добров) и был принят на службу в Министерство иностранных дел в учебный отдел.

Довольно длительное время Добрынин проработал в Секретариате министерства под началом Молотова, Шепилова, Громыко, Зорина. В 1957 назначен заместителем Генерального секретаря ООН. В 1959 вернулся в Москву, возглавив Департамент Северной Америки в МИД.

В 1962 направлен в Вашингтон в качестве посла СССР в США. На этом посту сыграл важнейшую роль в разрешении Карибского кризиса, в разрядке международной напряжённости и стабилизации советско-американских отношений. Проработал советским послом в Соединенных Штатах почти 25 лет; за это время в СССР сменились 5 Генсеков, а в США — 6 президентов.

6 марта 1986 года избран Секретарём ЦК КПСС и вернулся в Москву. Одновременно в 1986-88 гг. — заведующий Международным отделом ЦК КПСС. С 1988 года — советник Председателя Президиума Верховного Совета СССР, с 1990 года — советник Президента СССР (по международным вопросам). В 1992 вернулся в МИД в качестве советника-консультанта, имея пожизненный ранг Чрезвычайного и Полномочного посла.

Скончался 6 апреля 2010 года в Москве.

Урна с прахом А. Ф. Добрынина захоронена на Ваганьковском кладбище в Москве — в могиле родителей.

Посол СССР

Анатолий Добрынин был назначен послом в США на очередном заседании Политбюро 4 января 1962. Его кандидатуру выставил Никита Хрущёв взамен М. А. Меньшикова, переведённого на должность министра иностранных дел РСФСР.

«Между послом Меньшиковым и главой советской дипломатии А. А. Громыко отношения сложились не лучшим образом. Поэтому, воспользовавшись приходом к власти нового американского президента, кремлёвский министр иностранных дел быстро заменил Меньшикова другим, более молодым послом Анатолием Фёдоровичем Добрыниным, которому тогда исполнился сорок один год. Он считался опытным дипломатом-американистом и, можно сказать, всю свою жизнь занимался советско-американскими отношениями, много лет проработал в США и имел связи во влиятельных кругах Вашингтона. Работая в МИД, он находился в непосредственном подчинении у Громыко и имел с ним хорошие личные отношения. Добрынин, безусловно, являлся человеком Громыко».

На тот момент ключевой проблемой в отношениях с Западом был Германский вопрос и, в особенности, статус Берлина. Хрущёв и Громыко потребовали от Добрынина уделить максимальное внимание этой проблеме. 15 марта Анатолий Добрынин вступил в должность.

Карибский кризис

Первым же серьёзным испытанием советско-американских отношений при Добрынине стал кризис отнюдь не в Германии, а на Кубе. Советское руководство приняло решение разместить там ракеты средней дальности с ядерными боеголовками с целью предотвратить возможные повторные попытки США вторгнуться на остров. Американцы обнаружили монтаж ракет 14 октября. Разразился Карибский кризис.

18 октября в Вашингтон прибыл министр иностранных дел СССР Андрей Громыко. Вместе с Добрыниным он провел встречу с президентом США Джоном Кеннеди. В этой беседе Громыко ясно дал понять, что на Кубе нет советского наступательного оружия, но сразу после того, как он сел в самолёт и улетел в Москву, Кеннеди выступил с обращением к нации, где рассказал о развёртываемых Советским Союзом ракетах.

В разрешении кризиса Добрынин сыграл важнейшую роль. В ночь с 27 на 28 октября он провел тайную встречу с братом президента США Робертом Кеннеди, и в ходе этой беседы было решено демонтировать советские ракеты на Кубе в обмен на демонтаж американских ракет в Турции.

Разрядка

После Кеннеди и Джонсона президентом США стал Ричард Никсон. Анатолий Добрынин проводил частые встречи с Ричардом Никсоном и его советником по делам национальной безопасности Генри Киссинджером. Между посольством СССР и Белым домом была проведена прямая телефонная линия.

В октябре 1969 года Анатолию Добрынину было поручено передать в администрацию США предложение Советского Союза о начале переговоров об ограничении гонки вооружений. С ноября 1969 по май 1972 велись активные переговоры по закрытой линии, и 26 мая в ходе визита Никсона в Москву был подписан советско-американский Договор об ограничении систем противоракетной обороны, в 1979 — об ограничении стратегических вооружений.

В ноябре 1985 года в Женеве прошла встреча Рональда Рейгана и Михаила Горбачева, в которой началась новая эпоха советско-американских отношений. Стало очевидно, что Холодная война подходила к концу.

6 марта 1986 года избран Секретарем ЦК КПСС по международным вопросам и покинул Вашингтон, чтобы занять эту должность. Так завершилось рекордное в истории отечественной дипломатии 24-летнее пребывание Анатолия Добрынина на посту посла в США.

В 1986-1988 годах — заведующий Международным отделом ЦК КПСС.

Награды и звания

Добрынин — автор многочисленных публикаций в отечественной и зарубежной прессе. В частности, он является автором автобиографической книги «Сугубо доверительно» (ISBN 5-85212-078-2), переведенной на многие языки и являющейся по сути дидактическим пособием «добрынинской школы» дипломатии.

Анатолий Фёдорович — Герой Социалистического Труда, Заслуженный работник дипломатической службы Российской Федерации, Почётный доктор Дипломатической академии МИД России.

18 августа 2009 года награждён орденом Почёта за большой вклад в реализацию внешнеполитического курса Российской Федерации и многолетнюю дипломатическую службу.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11015 Добрынин, Анатолий Фёдорович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.peoples.ru/state/ambassador/anatoliy_dobrynin/ Биография на Peoples.ru]
• [www.dipacademy.ru/dobrinin.shtml Герой Социалистического Труда, Чрезвычайный и Полномочный Посол, Заслуженный работник дипломатической службы Российской Федерации, Почётный доктор Дипломатической академии МИД России Анатолий Федорович Добрынин.] Статья на сайте [www.dipacademy.ru/index.shtml Дипломатической академии МИД России].

Литература

Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962—1986 гг.). — М.: Автор, 1996. — 688 с.: ил. — ISBN 5-85212-078-2

Отрывок, характеризующий Добрынин, Анатолий Фёдорович

Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.