Доверие (фильм, 1975)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Доверие
Жанр

историко-революционный фильм

Режиссёр

Виктор Трегубович
Эдвин Лайне

Автор
сценария

Владлен Логинов
Михаил Шатров
Вяйнё Линна (диалог)

В главных
ролях

Кирилл Лавров
Владимир Татосов
Игорь Дмитриев
Маргарита Терехова
Олег Янковский
Иннокентий Смоктуновский
Ирина Мирошниченко

Оператор

Дмитрий Месхиев

Композитор

Георгий Свиридов

Кинокомпания

Ленфильм,
«Феннада-фильм»

Длительность

95 мин.

Страна

СССР СССР
Финляндия Финляндия

Год

1975

IMDb

ID 0133072

К:Фильмы 1975 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Доверие» — советско-финский художественный историко-революционный фильм режиссёра В.Трегубовича. Совместная советско-финская постановка, второе название «Luottamus». Премьера фильма состоялась 20 августа 1976 в Хельсинки и 21 апреля 1976 в Москве.





Сюжет

Действие фильма разворачивается в течение всего одного дня — 31 декабря 1917 года, ставшего историческим. На заседании Совета Народных комиссаров, проходившем под председательством В. И. Ленина, после жесткой дискуссии принимается решение о признании независимости Финляндии… Для этой страны дата стала историческим днем становления государственности.

В ролях

В эпизодах

Озвучивание

Интересный факт

В 1965 году о событиях этого же дня был снят фильм «На одной планете».

Награды

  • Специальный приз и диплом жюри на 10-м ВКФ (1977, Рига).

Напишите отзыв о статье "Доверие (фильм, 1975)"

Ссылки

  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=1799 «Доверие»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»

Отрывок, характеризующий Доверие (фильм, 1975)


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.