Дувр Атлетик

Дувр Атлетик
Полное название	Dover Athletic Football Club
Прозвища	Белые (англ. The Whites)
Основан	1983
Стадион	Крэббл Стэдиум
Вместимость	6 500 (1 000 сидячих мест)
Президент	Джим Парментер
Тренер	Крис Киннер
Соревнование	Национальная лига
2015/16	5
Основная форма Гостевая форма <td> Резервная форма

К:Футбольные клубы, основанные в 1983 годуДувр АтлетикДувр Атлетик

«Дувр Атлетик» (англ. Dover Athletic F.C.) — английский футбольный клуб из города Дувр, в графстве Кент. Клуб был образован в 1983 году после расформирования предыдущего городского клуба, «Дувра», чьё место в Южной Футбольной лиге было занято созданным «Дувр Атлетик». В сезоне 1989/90 «Дувр Атлетик» выиграл чемпионат Южной лиги, но не смог выйти в Футбольную Конференцию, так как стадион клуба не соответствовал требуемым стандартам. Три сезона спустя команда вновь одержала победу в Южной лиге и на этот раз сумела пройти в Футбольную Конференцию, где пробыла девять сезонов, пока вновь не выбыла. В апреле 2008 года клуб выиграл южный чемпионат Первого дивизиона и вышел в премьер-дивизион Истмийской лиги. В следующем году «Дувр Атлетик» выиграл чемпионат этого дивизиона и перешёл в Южную Конференцию. На этом уровне команда провела пять сезонов, три раза выходя в стадию плей-офф для борьбы за повышение в дивизионе. В сезоне 2013/14 «Дувр Атлетик» сумел победить в турнире за повышение, обыграв в финале «Эббсфлит Юнайтед», и впервые с сезона 2001/02 перешёл в Национальную конференцию.

Игроки команды обычно выступают в белой форме, поэтому носят прозвище Белые (англ. The Whites). С момента основания и по сей день команда играет на стадионе «Крэббл». Лучшим выступлением клуба в Кубке Англии был выход в третий раунд в сезонах 2010/11 и 2014/15 годов. Лучшим выступлением команды в трофее Футбольной ассоциации, кубковом турнире среди английских полупрофессиональных клубов, стал полуфинал в сезоне 1997/1998.

История

Футбольный клуб «Дувр Атлетик» был создан в 1983 году, после того как предыдущий городской клуб, «Дувр», был расформирован из-за долгов. Новая команда заняла место расформированного клуба в Первом дивизионе Южной Футбольной лиги. Тренером команды стал бывший игрок «Дувра» Алан Джонс, основную часть игроков новой команды составили бывшие резервные футболисты старого клуба. В сезоне 1984/1985, «Дувр Атлетик» занял лишь предпоследнее место в итоговой таблице. В ноябре 1985 года главный тренер команды Стив МакРей, сменивший Алана Джонса годом ранее, был уволен и его место занял Крис Киннер.

Вместе с Крисом Киннером команда закрепилась в первом дивизионе Южной Футбольной лиги, а в сезоне 1987/1988 смогла занять первое место в итоговой таблице и перешла в Премьер-дивизион. «Дувр Атлетик» хорошо стартовал в Премьер-дивизионе, заняв итоговое шестое место, а в сезоне 1989/1990 смог одержать победу в этом соревновании. Клуб получил возможность выйти в Футбольную Конференцию, однако модернизация стадиона «Крэббл» до требуемых в этой лиге стандартов не была закончена в срок. В следующие два сезона «Дувр Атлетик» занял четвёртое и второе места, пока не победил в Премьер-дивизионе снова, на этот раз в сезоне 1992/1993. На этот раз клуб был допущен к участию в Конференции.

Свой первый сезон в Конференции «Дувр Атлетик» закончил на восьмом месте. В следующем сезоне клуб боролся за сохранение места в Конференции. Сочетание плохого выступления команды и личных проблем вынудило главного тренера Криса Киннера покинуть клуб. Новым тренером был назначен Джон Райан, но под его руководством команда пробыла недолго: Райан был отправлен в отставку после того, как «Дувр Атлетик» потерпел семь поражений в восьми матчах в сезоне 1995/1996. Следующим тренером команды стал бывший игрок сборной Англии Питер Тейлор. Под его руководством команда заняла лишь 20-е место из 22 и должна была опуститься в Футбольную лигу. Однако, занявший второе место в Премьер-дивизионе Футбольной лиги «Бостон Юнайтед» не успел вовремя подать заявку на повышение, в результате «Дувр Атлетик» сохранил место в Футбольной Конференции.

В 1997 году пост главного тренера занял Билл Уильямс. В последующие годы он зарекомендовал себя как одного из самых успешных тренеров в истории клуба. Благодаря ему «Дувр Атлетик» в сезоне 1997/1998 пробился в полуфинал трофея Футбольной ассоциации, а в сезоне 1999/2000 занял шестое место в Футбольной Конференции. В 2001 году Уильямс покинул команду, перейдя на должность главного тренера в «Кингстониан», который являлся соперником «Дувр Атлетик» по Футбольной Конференции. К этому моменту у «Дувра» появились серьёзные финансовые трудности — долги клуба превысили 100 000 фунтов. В октябре 2001 года правление «Дувр Атлетик» подало в отставку. Недавно назначенный главный тренер Гэри Беллами был уволен через шесть месяцев после начала работы. Вскоре пост главного тренера занял бывший вратарь «Эвертона» Невилл Саутолл. Он продержался в клубе всего три месяца, и когда в марте 2002 года его место занял Клайв Уокер, команда находилась в нижней части турнирной таблицы. В итоге клуб закончил сезон на последней позиции и вылетел в премьер-дивизион Южной лиги. Продолжающиеся финансовые проблемы клуба привели к заключению договора о добровольном урегулировании долгов, по которому «Дувр Атлетик» должен был погасить свои долги, достигшие 400 000 фунтов, регулярными платежами.

В первом после вылета из Футбольной Конференции сезоне «Дувр Атлетик» занял третье место в премьер-дивизионе Южной лиги, отстав от победителя соревнования, «Тамуорта», на 17 очков. Из-за плохого старта в следующем сезоне Клайва Уокера на посту главного тренера сменил Ричард Лэнгли. «Дувр Атлетик» закончил сезон на 19-м месте и опустился в Премьер-дивизион Истмийской футбольной лиги, реорганизованной вместе с другими лигами английского футбола в 2004 году. Новый сезон начался с серии из шести поражений подряд и Ричард Лэнгли был уволен. По результатам сезона «Дувр Атлетик» вновь пошел на понижение — клуб опустился в Первый дивизион Истмийской лиги. Финансовые проблемы команды усиливались и возникла угроза расформирования клуба, однако в январе 2005 года в команду вернулся бывший директор «Дувр Атлетик» Джим Парментер. Он возглавил объединение, которое взяло на себя финансовые вопросы клуба. Парментер уволил назначенного на должность тренера команды Стива Брауна и убедил Клайва Уокера вернуться в «Дувр Атлетик» на место главного тренера.

В сезоне 2005/2006 «Дувр Атлетик» занял пятое место и мог повыситься, однако проиграл в матчах плей-офф «Тонбриджу». В следующем сезоне «Дувр Атлетик» вновь достиг матчей плей-офф за повышение, но на этот раз проиграл в полуфинале клубу «Гастингс Юнайтед». После этого контракт с главным тренером команды Клайвом Уокером не был продлён и его место занял бывший тренер «Джиллингема» Энди Гессенталлер. В своем первом сезоне в новом клубе он привёл «Дувр Атлетик» к победе в Первом южном дивизионе Истмийской лиги и вывел его в Премьер-дивизион. В следующем сезоне «Дувр Атлетик» одержал очередную победу в первенстве и перешёл в Южную Конференцию. В сезоне 2009/2010 «Дувр Атлетик» достиг матчей плей-офф на повышение в Национальную Конференцию, но проиграл в полуфинале «Уокингу». В следующем сезоне «Дувр Атлетик» дошёл до третьего раунда кубка Англии, переиграв в первом раунде «Джиллингем», а во втором победив клуб из Второй лиги Англии «Олдершот Таун». В сезоне 2012/2013 «Дувр Атлетик» вновь достиг матчей плей-офф за повышение в Национальную Конференцию, но проиграл в финале «Солсбери Сити». С пятого места Южной Конференции 2013/14 «Дувр Атлетик» в третий раз попал в плей-офф за выход в Национальную конференцию. 10 мая 2014 года гол Натана Элдера во втором тайме в матче против «Эббсфлит Юнайтед» принёс команде победу в финале турнира за повышение. «Дувр Атлетик» перешёл в Национальную конференцию впервые с сезона 2001/02. В розыгрыше Кубка Англии 2014/15 клуб повторил свой лучший результат в этом турнире: в первом раунде Кубка со счётом 1:0 был обыгран «Моркам», во втором раунде с тем же счётом «Дувр Атлетик» победил «Челтнем Таун», в третьем команда была разгромлена представителем Премьер-лиги «Кристал Пэлас» со счётом 0:4. Следующий сезон для клуба завершился попаданием в плей-офф за повышение во Вторую лигу Англии, где «Дувр Атлетик» по результатам двух матчей уступил в полуфинале команде «Форест Грин Роверс».

Клубные цвета и эмблема

Традиционными цветами клуба «Дувр Атлетик» являются белый и чёрный, форму такой же расцветки ранее носили игроки клуба «Дувр». Гостевая форма в разное время включала красный, жёлтый и голубой цвета. Эмблема клуба содержит стилизованное изображение двух самых известных городских достопримечательностей: Дуврского замка и Белых скал Дувра, заключённых в круг с названием клуба. Спонсорами клуба, реклама которых была размещена на футболках игроков, в разное время являлись «Criccieth Homes», «Hoverspeed», «SeaFrance» и другие.

Стадион

Домашним стадионом «Дувр Атлетик» с момента основания клуба является стадион «Крэббл Атлетик Граунд», который являлся домашним и для расформированной команды «Довер». Слово Крэббл произошло от названия местной кукурузной мельницы, по другой версии это слово произошло от древнеанглийского crabba hol, что означает нору, в которой находится краб. Стадион, известный как «Crabble» или «The Crabble», является частью большого муниципального комплекса, который «Дувр» ранее делил с регбийным клубом. В 1951 году к стадиону была достроена трибуна, за ней последовало освещение и дополнительные ряды мест. С 2002 по 2004 года на стадионе свои домашние матчи играл футбольный клуб «Маргейт», чей стадион «Хартсдаун Парк» был в процессе перестройки.

«Дувр Атлетик» продолжал улучшать стадион, однако в 1990 году он не соответствовал требуемым стандартам Национальной Конференции, поэтому клубу было отказано в повышении. Позднее к стадиону достроили ещё одну трибуну, увеличили количество мест на уже имеющихся трибунах и установили турникеты. Эти улучшения позволили клубу пойти на повышение в 1993 году, когда «Дувр Атлетик» во второй раз победил в Премьер-дивизионе Южной футбольной лиги. В настоящее время стадион вмещает 6 500 человек, на трибунах имеется 1 000 сидячих мест.

Между 2003 и 2004 годами, в соответствии с условиями спонсорского соглашения, стадион был известен как «The Hoverspeed Stadium». В 2007 году клуб объявил о том, что в соответствии с новым спонсорским договором с SeaFrance стадион будет официально называться «SeaFrance Crabble Stadium», но уже через год было объявлено, что договор не будет продлён из-за финансовых трудностей спонсора. 1 июля 2008 года местный автосалон «Perry’s» был объявлен новым главным спонсором клуба и стадион был переименован в «The Perry’s Crabble Stadium». Договор был подписан до 2012 года.

Посещаемость и болельщики

В первые годы своего существования средняя посещаемость домашних матчей «Дувр Атлетик» была низкой — не более 150 человек, однако к моменту выхода в Национальную Конференцию средняя посещаемость стадиона достигла 1 000 человек. После вылета в Первый дивизион Истмийской лиги средняя посещаемость упала до 800 человек, но когда клуб поднялся в Премьер-дивизион, то на каждый домашний матч «Дувр Атлетик» в среднем приходило 1293 человека, что сделало стадион «Крэббл» самым посещаемым в дивизионе. Рекорд по числу зрителей на стадионе был зафиксирован 4 января 2015 года: тогда на матч против «Кристал Пэлас» в рамках третьего раунда Кубка Англии собралось 5 645 человек. Несмотря на улучшение финансового состояния команды, клуб поддерживает сбор болельщиками средств на нужды «Довер Атлетик».

Статистика и рекорды

Лучшим достижением клуба в системе футбольных лиг Англии является пятое место в Национальной лиге в сезоне 2015/2016. «Дувр Атлетик» 13 раз доходил до финального раунда квалификации Кубка Англии, но выходил в первый раунд три раза. Самое успешное выступление клуба в Кубке Англии состоялось в сезоне 2010/11, когда «Дувр Атлетик» победил «Джиллингем» и «Олдершот Таун» в первых двух раундах, а затем проиграл клубу «Хаддерсфилд Таун» из Первой лиги Англии. Своё достижение «Дувр Атлетик» повторил в розыгрыше Кубка Англии 2014/15, также добравшись то третьего раунда. В сезоне 1997/1998 «Дувр Атлетик» достиг полуфинала трофея Футбольной ассоциации, не сумев выйти в финал, проходивший на стадионе Уэмбли, проиграв клубу «Челтнем Таун». Наибольшее количество очков, набранных за сезон командой, составляет 102 в сезоне 1989/1990, а самое большое число забитых командой за сезон мячей составляет 89 в 40 матчах в сезоне 1985/1986. Самая крупная победа «Дувр Атлетик» во всех соревнованиях — 8:0 над «Ист Пристон» в сентябре 2009 года, крупнейшее поражение 1:7 в матче против «Пул Таун» в апреле 1984 года.

Наибольшее число матчей в истории за «Дувр Атлетик» провёл Джейсон Бартлетт, сыгравший в 539 матчах, лучшим бомбардиром команды является Ленни Ли, забивший за «Дувр Атлетик» 160 мячей во всех соревнованиях. Рекордной покупкой для клуба является трансфер Дэйва Леуорти из клуба «Фарнборо Таун» за 50 000 фунтов в 1993 году. Самая крупная продажа состоялась в 1997 году, тогда «Брентфорд» заплатил 50 000 фунтов за переход Рики Рейны.

Игроки

По состоянию на 1 октября 2016 года

№ Позиция Имя - Вр Митч Уокер - Вр Ли Хук - Вр Стив Арнолд - Защ Сэм Магри - Защ Асуод Томас - Защ Ричард Орлу - Защ Луи Фазакерли - Защ Джамал Хойлетт-Мандл - Защ Джейми Граймс - Защ Тайрон Стерлинг - Защ Айо Обилейе

№ Позиция Имя - ПЗ Крис Киннер-младший - ПЗ Рикки Модест - ПЗ Джим Стивенсон - ПЗ Митчелл Пиннок - ПЗ Сэмми Мур - ПЗ Джек Паркинсон - Нап Рики Миллер - Нап Тайрон Марш - Нап Мозес Эммануэл - Нап Ира Джексон-младший - Нап Росс Лафайет

• Примечание: клубы Южной Конференции не используют систему нумерации игроков.

Тренеры

За 30 лет существования клуба на посту главного тренера команды побывало 17 человек (без учёта временных исполняющих обязанности главного тренера). Дольше всего пост главного тренера «Дувр Атлетик» занимал Крис Киннер: он возглавлял команду десять лет. Меньше всех команду возглавлял Ян Хендон, который был представлен в качестве главного тренера 28 мая 2010 года, а покинул клуб через 18 дней, присоединившись к Энди Гессенталлеру в «Джиллингеме».

С	До	Тренер	Примечания
1983	1984	Алан Джонс
1984	1984	Грэм Сойер (исполняющий обязанности)
1984	1985	Стив Макрей
1985	1995	Крис Киннер
1995	1995	Найджел Донн и Дэйва Леуорти (и. о.)
1995	1995	Джон Райан
1995	1996	Питер Тейлор
1996	1997	Джо О’Салливан
1997	2001	Билл Уильямс
2001	2001	Гэри Беллами
2001	2001	Клайв Уокер (и. о.)
2001	2002	Невилл Саутолл
2002	2003	Клайв Уокер
2003	2004	Ричард Лэнгли
2004	2004	Гэри Уиттл (и. о.)
2004	2005	Стив Браун
2005	2007	Клайв Уокер
2007	2010	Энди Гессенталлер
2010	2010	Ян Хендон
2010	2011	Мартин Хейс
2011	2013	Ники Форстер
2013		Крис Киннер

Достижения

• Южная Конференция
  • Победитель плей-офф 2013/14
• Южная Футбольная Лига
  • Победитель Премьер-дивизиона 1989/1990, 1992/1993
  • Победитель Южного дивизиона 1987/1988
• Истмийская лига
  • Победитель Премьер-дивизиона 2008/2009
  • Победитель Первого южного дивизиона 2007/2008
• Кубок Кента
  • Обладатель 1990/1991

Соперничество

Основным соперником «Дувр Атлетик» является футбольный клуб «Фолкстон Инвикта» из соседнего города Фолкстон. Встречу двух команд в 2004 году на стадионе смотрели 2 278 человек, что является рекордом посещаемости для домашнего поля «Фолкстона». Кроме того, «Довер Атлетик» также соперничает с командой «Маргейт». В сезоне 2001/2002 матчи двух команд, находившихся тогда в Футбольной Конференции, посетили в общей сложности более 6 000 зрителей. Игра на стадионе «Маргейта», «Хартсдаун Парке», привлекла 3 676 человек, в то время как на стадионе «Крэббл» во время второй игры присутствовало 2 325 зрителей.

Ссылки

• [www.doverathletic.com Официальный сайт]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Дувр Атлетик

«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.