Догма Смита

До́гма Сми́та — один из основополагающих тезисов классической политической экономии, сформулированный Адамом Смитом, по которому цена (меновая стоимость) годового продукта общества исчисляется как сумма доходов всех членов общества. «Догма Смита» изучается в программе современного курса истории экономических учений вместе с другими положениями классической политической экономии.

Формулировка Смита

Среди всех современных форм получения дохода, Смит выделил три основные разновидности:

• заработная плата,
• прибыль,
• рента.

В своём главном труде, «Исследование о природе и причинах богатства народов», книга первая, глава VI «О составных частях цены товаров», Смит пишет:

Заработная плата, прибыль и рента являются тремя первоначальными источниками всякого дохода, равно как и всякой меновой стоимости. Всякий иной доход в конечном счёте получается из одного или другого из этих источников.

Далее Смит определяет источники каждого из этих видов доходов:

Всякий человек, который получает свой доход из источника, принадлежащего лично ему, должен получать его либо от своего труда, либо от своего капитала, либо от своей земли.

Иными словами, возможные источники дохода, по догме Смита, — это:

• труд
• капитал
• земля

На фоне предшествовавших научных и аналитических трудов, модель Смита в момент её появления была, очевидно, наилучшей — исключая школу физиократов — попыткой вывести интегральную, макроэкономическую оценку экономики в целом, измерить годовые результаты народного хозяйства.

Методологически Смит избирает отправной точкой своей догмы сферу обращения. Действительно во времена Смита получить сколь-либо достоверную статистику для оценки состояния хозяйства страны можно было, если не из сравнительно недавно (в 1694 году) созданного Банка Англии, то только из архивов документов налогового и таможенного обложения. Сводной статистики результатов в натуральном выражении не велось, и потому сам поиск более корректной, с позиции науки, альтернативы был бы тогда бессмысленен из-за невозможности практически применить улучшенную методику в государственных нуждах.

Следующей предпосылкой, гарантировавшей догму Смита, являлось полноценное золотое обращение, т. н. золотой стандарт, вводившийся Банком Англии незадолго до написания Смитом «Богатства народов». Жёсткое регулирование денежного обращения, относительная стабильность цен и заработных плат в тот период позволяли Смиту и его современникам оперировать понятиями цены и стоимости как вполне стабильными категориями.

Наконец, само состояние производительных сил и надстройки в промышленной Англии начала XIX века позволяло, без видимых искажений, пренебречь необходимостью детального разбора пары категорий «заработная плата — труд». Ведь в догме Смита представлен неполный набор соответствующих ей пар «вид дохода — источник»: очевидно исключена непроизводственная сфера. Констатируя наличие известной прослойки таких,

как некоторые из самых серьёзных и важных, так и некоторые из самых легкомысленных профессий — священники, юристы, врачи, писатели, всякого рода актёры, паяцы, оперные певцы, танцовщики и пр..

Смит отчётливо называет их труд непроизводительным, но на этом останавливается, абстрагируясь в своей догме от их существования. Проходит немало времени, прежде чем проблема искусственного завышения макроэкономических оценок вследствие повторного счёта «только по налоговым декларациям о доходе» становится аргументом в пользу использования в макроэкономических оценках и натуральных показателей.

До появления более мощных альтернатив догма Смита удовлетворительно обслуживала решение макроэкономических задач, не предполагавших балансирование денежных и материальных потоков, не подразумевавших возникновение кризисов перепроизводства и не ставивших задачу построения теории расширенного воспроизводства.

Критика догмы Смита и развитие альтернативы в теории Маркса

Альтернативой догме Смита стала теория стоимости К. Маркса. Коренное их различие — в выборе отправной точки для построения модели. Если для Смита таковой являлась сфера обращения, то Маркс избирает в этом качестве сферу материального производства. Модель, выстроенная в таком ракурсе, позволяет избежать переоценки реального экономического потенциала.

Сколько бы лиц ни оказалось в цепочке последовательно оплачивающих труд друг друга из собственных доходов (капиталист платит рабочему, рабочий в цене хлеба оплачивает ренту лендлорда, все они делятся своими доходами со священником, у которого есть прислуга, которая платит врачу и т. п.) — по итогам хозяйственного года их спросу противостоит конкретное количество хлеба, одежды и т. п. Ненадёжность сферы обращения как отправной точки оценок, в том числе, и в создании видимости прироста богатства. Сумма находящихся в обращении стоимостей не изменяется от их перераспределения, пишет Маркс,

подобно тому как еврей, торгующий старыми монетами, ничуть не увеличит количества благородного металла своей страны, если продаст фартинг времён королевы Анны за гинею.

Но самое существенное упущение в догме Смита Маркс видит в том, что при макроэкономической оценке годовых хозяйственных итогов Смит абстрагируется от производительных расходов капиталистов, которые оплачивают средства производства из того же кошелька и теми же деньгами, что и предметы личного потребления, и услуги. Так, Смит говорит, что в цене хлеба

«одна её доля идёт на оплату ренты землевладельца, другая на заработную плату или содержание рабочих и рабочего скота (sic!), занятых в его производстве, и третья доля является прибылью фермера».

Предваряя далее вопрос о возмещении капитала фермера, Смит утверждает «что цена любого хозяйственного орудия, хотя бы той же лошади, состоит из таких же трёх частей: из ренты за землю, на которой она была вскормлена, из труда, затраченного на уход за ней и содержание её, и прибыли фермера, авансировавшего ренту за землю и заработную плату за труд».

Таким образом, стоимость средств производства, созданная трудом прошлых лет, то есть постоянный капитал c из догмы Смита исчезает. При этом Смит очевидно не различает, на каких условиях срочности авансируются, и по какой схеме погашаются затраты: в одном случае (рента) платежи очевидно разовые и ежегодные, в других — стоимость ранее произведённых разовых расходов должна быть разложена на ряд лет, соответствующих срокам амортизации того или иного объекта. Все эти факторы учтены только в модели Маркса c + v + m. Смит же, со своей стороны, отождествляет стоимость годового продукта с вновь созданной за год стоимостью.

В отличие от Маркса, Смит также смешивает стоимость совокупного общественного продукта (c + v + m) с национальным доходом (v + m). Введя категории валового (весь годовой продукт страны) и чистого дохода (часть валового дохода, которая может быть отнесена к потребительскому запасу населения), Смит включает в цену товара не только доходы, но и авансированный капитал, представляющий собой товары, приобретаемые данным капиталистом у других капиталистов. Однако этот капитал также, по Смиту, должен разлагаться на доходы (v + m) и, таким образом, постоянный капитал (c) во всей товарной массе отсутствует. Со своей стороны, Маркс показал, что на доходы допустимо разлагать лишь вновь созданную, а не перенесённую стоимость.

Впоследствии, анализируя догму Смита и рассмотрение им категории общественного продукта, В. И. Ленин констатировал, что Смит фактически признал наличие в составе общественного продукта части, не разделяемой на доходы (по своей натуральной форме элементы постоянного капитала непригодны для личного потребления) и тем самым натолкнулся на важнейшее различие между трудом, создающим предметы потребления, и трудом, создающим средства производства. По словам В. И. Ленина, отсюда «один шаг» к формулировке категорий личного и производительного потребления — однако этот «шаг» Смит не сделал.

Современные постановки вопроса

И догма Смита, и учение Маркса, и другие постулаты способствовали, на старте классической политической экономии, постепенному продвижению к пониманию глубинной сущности макроэкономических процессов, к осознанию народного хозяйства как внутренне противоречивого механизма, развитие которого опосредовано множеством причинно-следственных связей и зависимостей. Построенные на основе этих теорий модели позволили перевести экономическую мысль в плоскость решения практической задачи обеспечения бескризисного, планомерного развития экономики. В зависимости от выбиравшихся методологических основ, при этом достигались разные результаты.

Были усовершенствованы и получили дальнейшее развитие и исходные методики. Марксова схема общественного воспроизводства, в переложении на язык эконометрики, трансформировалась в модели межотраслевого баланса. Распределение доходов по видам источников (факторов производства) используется в монетаристских доктринах. Некоторые виды четырёхфакторных моделей, к примеру:

• заработная плата (W) — цена услуг труда, доход наёмных работников;
• прибыль (П) — цена услуг особого вида труда — предпринимательской деятельности, доход предпринимателей;
• рента (R) — цена услуг земли, доход собственников земли;
• процент (i) — цена услуг капитала, доход собственников капитала

имеют лишь поверхностное сходство с догмой Смита. Если основоположник классической политэкономии чётко называл источником прибыли капитал, то в обновлённом варианте фигурирует некий «особый вид труда», а материальное воплощение капитала, напр. основные средства, отсутствуют. В то же время источником ренты и предоставителем услуг является неодушевлённая земля, а об «особом виде труда» её собственников умалчивается.

При том, что восходящие к догме Смита монетарные подходы к управлению экономическими процессами доминировали в наиболее экономически развитых странах мира на протяжении последних десятилетий, современный мировой экономический кризис не позволяет констатировать решённость главной, практической задачи, которой должны служить догмы, теории, модели и другие виды продукции экономической мысли.

Литература

• Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. — М.: Дело, 1994. — С. 627. — ISBN 5-86461-151-4.
• Вугальтер А. Л. Фундаментальная экономия. Динамика. — М.: Экономика, 2007. — С. 371. ISBN 978-5-282-02671-9
• История экономических учений: Учебно-методические материалы. Сост.: Новиков А. А., Любецкий В. В. — М.: МИЭМП, 2005. — 64 с. ([window.edu.ru/window_catalog/redir?id=38213&file=miemp028.pdf])
• Люксембург Р. [trst.narod.ru/rl/03.htm Глава третья. Критика смитовского анализа] // [trst.narod.ru/rl/00.htm Накопление капитала: Том I и II]. — 5-е изд. — М.-Л.: Соцэкгиз, 1934. — С. 30-40. — XLIV, 463 с.
• Маркс К. Капитал. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд.. — М.: Политиздат, 1960. — Т. 23.
• Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — в 2 томах. — М.-Л.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1935.
• Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — Серия: Антология экономической мысли. — М.: Эксмо, 2007. — С. 960. — ISBN 978-5-699-18389-0.

Отрывок, характеризующий Догма Смита

Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.