Ансэйские договоры

Ансэйские договоры, также Договоры годов Ансэй (яп. 安政五カ国条約, あんせいごかこくじょうやく ансэй гокакоку дзёяку, договоры годов Ансэй с пятью державами) — обобщающее название пяти неравноправных договоров «о дружбе и торговле», которые были подписаны в 1858 году (5-м году Ансэй) между японским сёгунатом Токугава и пятью западными государствами: США, Голландией, Россией, Великобританией и Францией. Названы по имени девиза правления Ансэй (1854—1860).

История

После подписания между Японией и США Канагавского договора 1854 года, в японском порту Симода в провинции Идзу было основано американское консульство. В 1856 году был назначен первый консул США Таунсенд Гаррис (англ.), заданием которого было склонить сёгунат Токугава к подписанию японо-американского договора о торговле. Требования американской стороны сошлись во времени с Второй Опиумной войной в соседнем Китае, в ходе которой Великобритания и Франция требовали от пекинского правительства расширения своих прав на торговлю. Под давлением США и международных обстоятельств японцы согласились на предложение Гарриса и отправили Иноуэ Киёнао, чиновника Симоды, для выработки текста японо-американского договора. В феврале 1858 года черновик документа был готов, но его подписание затягивалось из-за позиции Императорского двора, который выступал против любых контактов с иностранцами и не давал своего монаршего разрешения на заключение договора. Несмотря на протесты, глава сёгунатского правительства Ии Наосукэ капитулировал перед настойчивостью Гарриса и дал указание подписать договор с американцами, пренебрегая позицией двора. В результате, 29 июля 1858 года, на борту американского корабля японская делегация во главе с Иноуэ и делегация США во главе с Гаррисом подписали японо-американский договор о дружбе и торговле.

Японо-американский договор состоял из 14 статей. Он предусматривал:

• Открытие Японией для граждан США дополнительных портов Канагава (в обмен на открытие Канагавы порт Симода становился закрытым для американцев), Нагасаки, Ниигата и Хёго, а также открытие городов Эдо и Осака;
• Принятие Японией системы свободной торговли (фритредерство);
• Основание в открытых портах поселений и кварталов развлечений для граждан США;
• Предоставление Японией права экстерриториальности и консульской юрисдикции для жителей поселений в открытых портах;
• Основание японо-американской комиссии, которая должна устанавливать пошлины на товары, импортируемые в Японию.

В результате подписания договора японское правительство утратило возможность привлекать граждан США за преступления, совершённые в Японии, и наказывать их в соответствии с японским законодательством. Оно также лишалось таможенной автономии, то есть суверенного права самостоятельно устанавливать пошлины на импортные товары, и таким образом защищать национального производителя. Эти положения определяли неравноправный характер договора.

После заключения японо-американского соглашения, Япония была вынуждена в том же году подписать договоры аналогичного содержания с другими европейскими странами: Голландией (18 августа), Россией (19 августа), Великобританией (26 августа) и Францией (9 октября). Из-за того, что эти договоры были заключены без согласия Императора Японии, по самовольному решению Ии Наосукэ, их называли «временными». Факт подписания этих документов спровоцировал усиление антииностранных и антиправительственных настроений в Японии. Для их подавления сёгунат начал политические репрессии, которые безуспешно закончились убийством самого их инициатора — Ии Наосукэ.

Договоры стали действующими только с 1865 года после Императорской ратификации. Японская сторона смогла отменить их после реставрации Мэйдзи в 1894—1899 годах. Таможенная автономия Японии была восстановлена только в 1911 году.

Договоры

• 29 июля 1858: японо-американский договор о дружбе и торговле
• 18 августа 1858: японо-голландский договор о дружбе и торговле
• 19 августа 1858: японо-российский договор о дружбе и торговле
• 26 августа 1858: японо-британский договор о дружбе и торговле
• 9 октября 1858: японо-французский договор о дружбе и торговле.

В советской историографии к договорам Ансэй относили также соглашения Японии с иностранными государствами, которые были подписаны до 1858 года:

• Канагавский договор (31 марта 1854) и Симодский договор (21 июня 1854) с США.
• Нагасакский договор с Великобританией (14 октября 1854), несколько изменённый во время обмена ратификационными грамотами (18 октября 1855)
• Симодский договор с Россией (7 февраля 1855)
• Нагасакский договор с Голландией (9 ноября 1855).

Ссылки

• [www.mofa.go.jp/mofaJ/annai/honsho/shiryo/akebono/09.html Японско-американский договор о дружбе и торговле. // Министерство иностранных дел Японии]  (яп.)

Отрывок, характеризующий Ансэйские договоры

– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.