Договор Гвадалупе-Идальго

Договор Гвадалупе-Идальго 1848 года (англ. Treaty of Guadalupe Hidalgo, исп. Tratado de Guadalupe Hidalgo) — мирный договор между Мексикой и США, подписанный 2 февраля 1848 года в мексиканском городе Гвадалупе-Идальго по итогам Американо-Мексиканской войны 1846—1848 годов. Договор предусматривал так называемую Уступку Мексики (Mexican Cession), по которой Мексика отдала 1,36 миллионов кв. километров своей территории Соединённым Штатам в обмен на 15 миллионов долларов США. США также взяли на себя 3,25 миллиона долларов долга правительства Мексики гражданам США.

Условия договора

По условиям договора Мексика признавала аннексию территорий современных Техаса, Калифорнии, Юты, Невады, большую часть Нью-Мексико и Аризоны, небольшие районы современных штатов Колорадо и Вайоминг (передала Соединённым Штатам 1,36 млн км² своей территории). Остальные территории штатов Аризона и Нью-Мексико были отданы позже (в 1853 году) в виде Покупки Гадсдена.

Среди важных аспектов договора следует упомянуть следующие: установление границы между американским штатом Техас и Мексикой по реке Рио-Гранде (Рио-Браво-дель-Норте) и гарантия защиты гражданских прав и собственности мексиканцев, живущих на передаваемых территориях. США брали на себя обязанности патрулирования границы, и обе страны договорились решать пограничные вопросы с помощью совместного суда с решениями, обязательными для обеих стран. Однако когда Сенат США ратифицировал договор, статья 9, которая гарантировала защиту прав мексиканцев на переданных территориях, и статья 10, которая оставляла за ними территории, предоставленные испанским и мексиканским правительствами, были изъяты из текста договора.

Отрывок, характеризующий Договор Гвадалупе-Идальго

– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…