Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между СССР и Демократической Республикой Афганистан (1978)

Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Демократической Республикой Афганистан
Тип договора	Международный договор
Дата подписания	5 декабря 1978
— место	СССР, РСФСР, Москва, Большой Кремлёвский дворец
Вступление в силу	27 мая 1979
Подписали	Леонид Ильич Брежнев Нур Мухаммед Тараки
Стороны	СССР Демократическая Республика Афганистан
Языки	русский, дари
	Викитека содержит текст: ru:Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между СССР и Демократической Республикой Афганистан (1978)

Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Демократической Республикой Афганистан от 5 декабря 1978 года — двусторонний межгосударственный договор, предполагавший более тесное политическое, экономическое и военное сотрудничество между СССР и Демократической Республикой Афганистан на основе близости идеологических позиций руководства обеих стран. Подписан в Москве Генеральным секретарем ЦК КПСС, Председателем Президиума Верховного Совета СССР, председателем Совета Обороны СССР Леонидом Ильичём Брежневым и Председателем Революционного совета, премьер-министром и исполняющим обязанности министра обороны Демократической Республики Афганистан, Генеральным секретарём Центрального комитета Народно-Демократической партии Афганистана Нур Мухаммедом Тараки.

История подписания Договора

Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Демократической Республикой Афганистан был подписан 5 декабря 1978 года в Большом Кремлевском дворце в присутствии членов Политбюро ЦК КПСС и членов делегации ДРА после коротких переговоров (Тараки прибыл в СССР за день до подписания договора) руководителей двух стран. Подписание произошло во время первого визита Нур Мухаммеда Тараки в СССР. К этому моменту тесные советско-афганские отношения уже имели многолетнюю историю, между странами продолжал действовать Договор о нейтралитете и взаимном ненападении от 24 июня 1931 года, продлённый протоколом от 10 декабря 1975 года на срок до 1985 года. 14 апреля 1977 года Мухаммедом Даудом в Москве был подписан Договор о развитии экономического сотрудничества между СССР и Афганистаном до 1989 года. Помимо этого действовали Договор о режиме границы от 18 января 1958 года и ряд соглашений.

Однако Апрельская революция 1978 года, в ходе которой к власти в Афганистане пришла марксистская Народно-Демократическая партия Афганистана, существенно изменила характер афганской власти и отношения между странами. Если прежние афганские руководители видели в СССР гаранта афганского суверенитета и выгодного экономического партнёра, то Нур Мухаммед Тараки и его окружение, планировавшие радикальную модернизацию страны по советскому образцу 1930-х годов, рассматривали северного соседа как идеологического союзника, старшего партнёра в революционных преобразованиях, источник экономической и военной помощи.

Первоначально руководители СССР проявляли некоторую осторожность в отношении новых властей в Кабуле и в первые месяцы после Апрельской революции контакты на межгосударственном уровне между странами были минимальными, не поднимавшимися выше дипломатических каналов. Только 22 сентября 1978 года в Баку Л. И. Брежнев в своей речи на вручении городу Ордена Ленина впервые заявил о поддержке Демократической Республики Афганистан. После этого встал вопрос о заключении нового советско-афганского договора и в ноябре 1978 года посол СССР в Афганистане А. М. Пузанов получил из Москвы поручение обсудить с Тараки и Хафизуллой Амином вопрос о частичном расширении военно-экономического партнёрства в рамках планируемого договора. Однако Тараки и Амин запросили военной помощи и различных поставок в таком масштабе, что посол усомнился в их целесообразности. Лидеры ДРА уступили, но вскоре Хафизулла Амин заявил Пузанову, что решил искать помощи у социалистических стран и у других дружественных государств, кто бы ни согласился её предоставить. 14 ноября А. М. Пузанов сообщил об этом в Москву, где в связи с революцией в Иране проявляли всё больший интерес к Афганистану . Через три недели состоялся официальный дружественный визит Нур Мухаммеда Тараки в СССР и договор был подписан.

Содержание договора

Состоявший из преамбулы и 15 статей договор подтверждал верность целям и принципам подписанного ещё во времена В. И. Ленина первого советско-афганского договора от 28 февраля 1921 года и Договора 1931 года, выражал решимость «укреплять и углублять нерушимую дружбу» между странами (ст.1). Он закреплял расширение сотрудничества во всех сферах, от военно-политических вопросов до спорта и туризма. Особое значение имела статья 4 договора, предусматривавшая возможность принять «соответствующие меры в целях обеспечения безопасности, независимости и территориальной целостности обеих стран», что должно было дать юридическое обоснование советской военной помощи ДРА и облегчить её осуществление. Договор был подписан сроком на 20 лет и истекал в 1999 году, однако ст.13 предполагала его пролонгацию ещё на 5 лет (до 2004 года) в случае, если ни одна из сторон не заявит о намерении прекратить его действие.

Одновременно с договором было также подписано Соглашение об учреждении постоянной советско-афганской межправительственной комиссии по экономическому сотрудничеству. 7 декабря 1978 года Тараки и Амин вернулись в Кабул убеждённые в полной личной поддержке Л. И. Брежнева и начали обсуждать с послом СССР новые заявки на предоставление помощи.

Договор был ратифицирован Верховным Советом СССР 20 апреля 1979 года и, в соответствии со ст. 15 Договора, вступил в силу после обмена ратификационным грамотами в Кабуле 27 мая 1979 года.

Историческая роль Договора

18 декабря 1978 года Тараки выступил в Кабуле на совещании руководителей финансовых организаций и заявил, что Договор с СССР отвечает интересам обеих стран, отвечает делу обеспечения мира в Азии и во всем мире. Однако надежды обоих договаривающихся сторон на исключительно позитивные последствия нового советско-афганского договора не оправдались. Предполагавшееся идеологами КПСС превращение Афганистана во «вторую Монголию» и в стабилизирующий фактор для Центральной Азии, как и надежды афганского руководства решить все проблемы страны в кратчайший срок с помощью СССР, оказались несбыточными. В Афганистане разгоралась гражданская война и уже 18 марта 1979 года Нур Мухаммед Тараки связался по телефону с Председателем Совета министров СССР А. Н. Косыгиным и попросил ввести в ДРА Советскую армию. В этой просьбе было отказано, однако в конце 1979 года СССР всё же ввёл свои войска в Афганистан юридически обосновывая это статьёй 4 Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве и статьёй 51 Устава Организации Объединённых Наций.

Между подписанием договора и вводом советских войск (25 декабря 1979 года) прошёл всего год и 20 дней. Постепенно СССР втянулся в Афганскую войну, которая во многом повлияла на ход истории.

5 апреля 1980 года было объявлено, что высшие законодательные органы СССР и ДРА ратифицировали Договор между правительством СССР и правительством ДРА об условиях пребывания советских войск на территории Демократической Республики Афганистан, который дополнил Договор 1978 года. Ещё через 8 лет были подписаны многосторонние Женевские соглашения от 14 апреля 1988 года, в соответствии с которыми Советский Союз вывел войска из Афганистана, однако Договор 1978 года продолжал действовать и ещё более трёх лет власти в Кабуле продолжали получать советскую помощь. Перед подписанием Женевских соглашений министр иностранных дел СССР Э. А. Шеварднадзе и председатель КГБ В. А. Крючков предложили заключить с Афганистаном новый договор, который заменил бы договор 1978 года, однако Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачёв их идею не поддержал.

В 1991 году СССР, один из заключивших договор субъектов международного права, прекратил своё существование, а ставшая его правопреемником Российская Федерация отказалась выполнять его обязательства по договору. Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Демократической Республикой Афганистан прекратил своё действие с официальным распадом СССР (25 декабря 1991 года) без заявлений о денонсации и за 8 лет до минимального срока окончания его действия.

Отрывок, характеризующий Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между СССР и Демократической Республикой Афганистан (1978)

Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.