Додаков, Иван Акимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Акимович Додаков
первый секретарь Кролевецкого районного комитета Коммунистической партии Украины.
1960 — 1980 годы 
 
Рождение: 21 января 1916(1916-01-21)
село Холопково, ныне село Перемога, Глуховский район, Сумская область Украина
Смерть: 14 мая 1994(1994-05-14) (78 лет)
Сумы, Украина
Место погребения: на Лучанском кладбище в Сумах
Партия: КПСС
Образование: Высшая партийная школа при ЦК КПСС
 
Награды:

Иван Акимович Додаков (21 января 1916 года, село Холопково, ныне село Перемога, Глуховский район, Сумская область, Украина — 14 мая 1994 года, Сумы, Украина) — советский государственный деятель. Герой Социалистического Труда.





Биография

Иван Акимович Додаков родился 21 января 1916 года в селе Холопково, ныне село Перемога Глуховского района Сумской области.

Додаков работал учителем в Недригайловском районе Сумской области, затем — заведующим районным отделом народного образования.

Принимал участие в Великой Отечественной войны.[1]

С окончанием войны Додаков находился на партийной работе в Сумской области, где возглавлял партийные организации Шалыгинского и Червоного районов.

С 1960 по 1980 годы работал первым секретарём Кролевецкого районного комитета КПУ.

В 1962 году Иван Акимович Додаков закончил с отличием Высшую партийную школу при ЦК КПСС.

Под руководством Додакова в Кролевецком районе были внедрены современные методы сельскохозяйственного производства, была проведена работа по благоустройству и переоснащению тракторных станов, мастерских, строились объекты производственного и культурно-бытового назначения. В Кролевце построены современные комбинат хлебопродуктов, завод силикатного кирпича, комбикормовый, консервный и завод продовольственных товаров. Были реконструированы арматурный и ремонтно-механический заводы, фабрика художественного ткачества. Также были построены производственные базы «Межколхозстроя», участка треста «Шостхимстрой», передвижной механизированной колонны № 206, треста «Сумыводстрой», межколхозного дорожно-ремонтного участка хлебоприемного предприятия.

Промышленность Кролевца к 20 ноября 1970 года досрочно выполнила план восьмой пятилетки, выпустив продукции на 125,8 миллионов рублей.

В Кролевецком районе были построены школы, дома культуры, комплексно-приёмные пункты бытового обслуживания, комплекс районной больницы на 200 мест с поликлиникой на 500 посетителей, участковые больницы, детские сады. В Кролевце построены новые жилые микрорайоны; в 1966 году был открыт широкоэкранный кинотеатр, а в 1972 году — дом культуры с залом на 600 мест.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1971 года за успехи в развитии сельскохозяйственного производства и выполнение восьмого пятилетнего плана продажи государству продукции полеводства и животноводства первому секретарю Кролевецкого райкома Компартии Украины Ивану Акимовичу Додакову присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и медали «Серп и Молот».

Коллективы промышленных предприятий города 26 ноября 1975 года рапортовали о выполнении плана девятой пятилетки. Было произведено продукции на 167,9 миллионов рублей.

После выхода на пенсию Иван Акимович Додаков жил в городе Сумы (Украина). Умер 14 мая 1994 года. Похоронен на Лучанском кладбище в Сумах.

Награды

Память

В городе Кролевец на здании районной администрации установлена мемориальная доска.

Напишите отзыв о статье "Додаков, Иван Акимович"

Примечания

  1. [www.podvignaroda.mil.ru/?#id=18268266&tab=navDetailDocument Подвиг народа]

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=13093 Додаков, Иван Акимович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Додаков, Иван Акимович

«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.