Додинастический период

История Древнего Египта Додинастический период 00 · 0 Династический период Раннее царство I · II Древнее царство III · IV · V · VI Первый переходный период VII · VIII · IX · X · XI Среднее царство XI · XII Второй переходный период XIII · XIV · XV · XVI · A · XVII Новое царство XVIII · XIX · XX Третий переходный период XXI · XXII · XXIII · XXIV · XXV Поздний период XXVI · XXVII · XXVIII XXIX · XXX · XXXI Эллинистический период Аргеады · Птолемеи Правители (фараоны, префекты, епархи, номархи )

Додинастический период (конец V тыс. — ок. 3100 до н. э.) — последний доисторический период на территории Египта, эпоха окончательного разложения родоплеменных отношений (до сер. V тыс.), складывания социально дифференцированного общества и возникновения первых древнеегипетских рабовладельческих государств (2 пол. IV тыс.). Это также период появления в Египте письменности (самые ранние памятники датируются, может быть, даже ок. 3400 г.). Додинастический период принято делить на два больших подпериода — амратский (Накада I, первый додинастический; 1 пол. IV тыс.) и герзейский (Накада II, второй додинастический; сер. IV тыс. — ок. 3100 до н. э.). Завершает его правление так называемой нулевой династии, когда территории Верхнего и Нижнего Египта вплотную подошли к своему объединению (завершённому Нармером).

Появление в Египте земледелия

В VIII—VII тысячелетии до н. э. на территории зелёной тогда Сахары отчасти в связи с наступающей засухой начался распад афразийской языковой общности, и одна из их ветвей, объединявшая будущих египтян с ливийцами, двинулась на восток. Очевидно, в начале V тысячелетия племена египтян пришли в Египет, где уже проживали какие-то автохтоны, может быть, даже земледельцы, но не знавшие ирригации.

К середине V тысячелетия в Верхнем Египте относятся тасийская и бадарийская энеолитические культуры. Тасийцы были земледельцами-скотоводами, однако основным источником пищи для них оставались охота и рыболовство. Они жили родовыми общинами и, вероятно, первыми начали проводить оросительные работы, самые примитивные. Представители культуры Бадари разводили не только мелкий, но и крупный рогатый скот, урожай хранили в специальных закромах (об этом позволяет судить появление домашней кошки, призванной защитить зерно от грызунов). Появились небольшие каналы, однако охота и рыболовство всё ещё сохраняли значение. Бадарийцы умели плавить медь, поступавшую с Синайского полуострова.

В Нижнем Египте к этому же периоду (V тысячелетие) принадлежит неолитическая Фаюмская культура, земледельческо-скотоводческая. Известна её грубая лепная керамика.

Если начало додинастического периода совпало с неолитическим субплювиалом — относительно влажным климатом, когда территория Сахары была покрыта зеленью, то ближе к его окончанию начинается засушливый климат, продолжающийся до наших дней, сопровождающийся расширением пустыни до её современной территории.

Первый додинастический период

На рубеже V и IV тысячелетий до н. э. на смену бадарийской культуре в Верхнем Египте приходит амратская культура (Негада I). Появляются поселения, часто укрепленные стенами, что свидетельствует о все большем развитии ирригационного земледелия, способствовавшего упрочению оседлости египтян. Растет население: могильники этой культуры — крупнее бадарийских. Расширяется номенклатура металлических изделий: появляются медные иголки, булавки, гарпуны и рыболовные крючки, а также первые золотые украшения.

Керамика украшается резными и расписными узорами, символические значки на ней некоторые исследователи трактуют как обозначения собственности (сосуды из одного погребения имеют обыкновенно один и тот же знак). Впрочем, захоронения мало различаются, общество сохраняло ещё относительную социальную однородность.

Второй додинастический период

В середине IV тысячелетия амратскую культуру сменяет культура Негада II (герзейская культура). Благодаря развитию орошения урожаи становятся все больше. Ремесла отделяются от земледелия, происходит дифференциация общества. Скотоводство окончательно вытесняет охоту (резко сокращается охотничий инвентарь в захоронениях). К этому времени относятся медные топоры, кинжалы, ножи, наконечники стрел, сосуды и туалетные ложечки. Из Азии ввозятся свинец, серебро и афганский лазурит. В Дельте находят множество месопотамских цилиндрических печатей. В структуре общества наблюдается имущественное неравенство, выделение знати, появляются богатые захоронения вождей (особенно замечательна гробница вождя в Иераконполе, украшенная фресками). Появляется институт рабства.

Всё больший размах ирригационных работ вместе с усиливающейся социальной дифференциацией привели к созданию государства. Это были небольшие номы — объединения нескольких поселений вокруг одного города, где располагалось святилище главного божества и жил вождь (в период Нового царства в Верхнем Египте существовало 22 нома, в Нижнем — 20). Особенности хозяйственной жизни понуждали номы объединяться. В Верхнем Египте образование единого государства произошло, скорее всего, чуть раньше, чем в Нижнем. Столицей первого был Нехен, столицей второго — Буто. Обусловленное всё теми же потребностями улучшения оросительной системы, объединение их было неизбежным.

«Нулевая династия» и объединение Египта

В последние два столетия IV тысячелетия в Египте на смену культуре Негада II пришла Негада III. К этому же периоду относится возникновение самобытной египетской письменности. Наступила эпоха ожесточенной борьбы за власть. Завершилось объединение номов, и север и юг вступили в последнюю войну, которая должна была решить, кто станет царем всей долины Нила от Первого порога вплоть до Дельты (именно такова была историческая территория собственно Египта). Эллинистический египетский историк Манефон пишет, что из этой борьбы победителем вышел в конце концов верхнеегипетский фараон Менес (Мина или Мин), основатель I царской династии. Но нам известны и имена некоторых правителей, живших ещё до него. Их условно объединяют в так называемую Нулевую династию, хотя родственниками они вряд ли были и, скорее всего, враждовали между собою.

Непосредственным предшественником Менеса (впрочем, некоторые ученые отождествляют их) считается Нармер, которому современная наука и приписывает создание единого государства. Делается это на основании найденной в 1898 году в Иераконполе «Палетки Нармера», где один и тот же фараон изображается в коронах и Верхнего, и Нижнего Египта. Нулевая династия известна по гробницам в Абидосском некрополе, уже там при имени фараона пишется серех, а иногда помещается и изображение сокола Гора, что говорит о необычайной древности сложившихся в Египте традиций связывания царя с солнцем и формы записи его имени. Кроме Нармера, известны ещё более десятка правителей этого времени, чтения большинства имен предположительны (как и чтения египетского языка вообще). С объединением страны ок. 3100 года под властью Менеса заканчивается Додинастический период, на смену Нулевой династии приходит Раннее царство.

Хронология

На сегодняшний день исследователями не определено чётких временных границ для культур и периодов додинастического Египта, в связи с этим в работах разных египтологов могут встречаться несколько различные датировки. Также существуют различия в названиях культур или их фаз, что дополнительно вносит запутанность для неспециалистов в этом вопросе. Учёные занимавшиеся/занимающиеся изучением хронологии культур протоегиптян — Ф. Питри, В. Кайзер, С. Хендрикс, Ф. Раффаэле.

Додинастический период и культура Негада. (даны приблизительные временные границы в годах до нашей эры)
Разделы периода	Культуры периода	Фазы Негада	В. Кайзер 1957 г., 1990 г.		С. Хендрикс 1996 г.		Ф. Раффаэле 2002 г.
Ранний	Фаюм А, Бадари и др.	—	…	—	…	—	5200−3900	—
	Амратская ранняя	Ia	…	—	…	—	3900− …	—
		Ib	…	—	…	—	… −3750	—
Средний	Амратская поздняя	Ic	…	—	…	—	3750− …	—
		IIa	… −3500	—	… −3500	—	… −3600	—
	Герзейская ранняя	IIb	3500−3400	—	3500−3400	—	3600− …	—
	Герзейская средняя	IIc	3400−3300	—	3400−3300	—	… −3400	00 дин.
Поздний	Герзейская поздняя	IId1	3300−3250	—	3300−3250	—	3400− …
		IId2	3250− …	—	3250−3200	—	… −3300
	Семанийская	IIIa1	… −3200	—	3200−3150	00−0 дин.	3300− …
		IIIa2	3200−3120	00−0 дин.	3150−3120		… −3200
		IIIb1	3120−3080		3120−3050		3200− …	0 дин.
		IIIb2	3080−3060		—		… −3090/3060
Начало династического периода и культура Негада.
Раннединастический		IIIc1	3060−3020	I−II дин.	3050−2950	I−II дин.	3060−3000	I дин.
		IIIc2	3020−2950		—	3000−2920
		IIIc3	—	—	—	—	2920−2860
		IIId	—	—	—	—	2860−2710	II дин.

Литература

• Крол А. А. Египет первых фараонов. — М.: «Рудомино», 2005. — 216 с. — ISBN 5-7380-0210-5. ([maat.ru/news/2006/2006-05-11.shtml рецензия книги: Солкиным В. В.])
• Прусаков Д. Б. Природа и человек в древнем Египте. — 1999.
• Прусаков Д. Б. Раннее государство в древнем Египте. — М.: «Институт востоковедения РАН», 2001. — 176 с. — (Социоестественная история). — ISBN 5-89282-163-3.
• Прусаков Д. Б. Древний Египет: почва цивилизации. — 2009.
• Шеркова Т. А. Рождение Ока Хора: Египет на пути к раннему государству. — М.: «Праксис», 2004. — 376 с. — (Historia rerum). — 1000 экз. — ISBN 5-901574-33-8. ([cesras-belova.narod.ru/part8.html рецензия книги]: Прусаков Д. Б., Большаков А. О. Вестник древней истории. 2006, № 1. С. 191—201).
• Эмери У.Б. Архаический Египет. — СПб.: «Нева—Летний сад», 2001.
• Adams B. Predynastic Egypt. — Oxford: Shire Publications, 1988.
• Adams B., Cialowicz K. Protodynastic Egypt. — Oxford: Shire Publications, 1997.
• Midan-Reyns B. The Prehistory of Egypt. From the First Egyptians to the First Pharaohs. — Oxford, 2000.
• Wilkinson T.A.H. Early Dynastic Egypt. — London-New York: Routledge, 1999.

Ссылки

• Francesco Raffaele. [xoomer.virgilio.it/francescoraf/index.htm «Late Predynastic and Early dynastic Egypt»] (англ.). — до- и раннединастический Египет, фотографии трёх корпусов памятников, библиография. [www.webcitation.org/618gfKJ1W Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
• [bibliosof.org/map/7/1/predynastic Карта культур додинастического Египта]

Отрывок, характеризующий Додинастический период

– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.