Дож

Не следует путать с Doge.

Дож (итал. doge, от лат. dux — «вождь, предводитель»; того же корня слова «дукс», «дюк», «дукат», «дука», «дуче») — титул главы государства в итальянских морских республиках — Венецианской, Генуэзской и Амальфийской. Догат — время правления дожа.

Венецианский дож

Титул дожа существовал в Венецианской республике на протяжении более чем десяти веков, с VII по XVIII века. Возник в 697 году, в то время Венеция формально подчинялась Византии. Первым дожем стал Пауло Лучио Анафесто. Предположительно первые дожи выполняли функции наместников Византийской империи.

Дожи избирались из самых богатых и влиятельных семей Венеции, как правило, пожизненно, и до 1032 года имели практически неограниченную власть в государственных, военных и церковных делах. Доходы дожа на его посту были небольшими, а обязанности со временем становились всё более церемониальными. Одна из них состояла в осуществлении церемонии обручения республики с морем.

Генуэзский дож

Титул дожа носил также глава Генуэзской республики. Форма правления была позаимствована у Венеции в 1339 году. Введение было вызвано целью навести порядок среди множества политических сил, существовавших на тот момент в республике. С 1384 до 1515 года наиболее достойные и популярные граждане занимали пост дожа, за исключением периодов иностранных оккупаций. В 1528 институт дожа был восстановлен аристократами, но ограничен сроком правления два года. Титул перестал существовать, как и в Венеции, под давлением французских завоевателей.

Другие дожи

К числу более мелких республик, во главе которых стояли выборные дожи, относятся Амальфи (на ранних этапах своей истории) и Сенарика — деревня к западу от Терамо на Адриатическом побережье Центральной Италии. В Сенарике титул существовал с 1343 года до момента присоединения республики к Неаполитанскому королевству в 1797 году.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Дож

В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.