История Анатолии

Доисторическая Анатолия

Палеолит и мезолит

В горах Бююк Мендерес (Buyuk Menderes) в провинции Денизли в местонахождении Кокабас обнаружена черепная крышка вида Homo erectus возрастом 330—490—510 тыс. лет. Каменные орудия, кости животных и людей эпохи палеолита (200 тыс. лет до н. э.) и мезолита были обнаружены в пещере Караин к северу от Антальи. В провинции Конья находится эпипалеолитическое поселение Пинарбаши (Pinarbaşi). Артефакты из эпипалеолитической пещеры Üçağızlı I cave в провинции Хатай датируются возрастом 17530±140 лет назад.

Неолит

В эпоху неолита на территории Анатолии существовало несколько развитых археологических культур, скорее всего, этнически не родственных. Для многих из этих культур Анатолия была промежуточным этапом на пути в Европу через Балканы, где выделяются как минимум три различных неолитических традиции анатолийского происхождения (см. статью Доисторическая Греция). Предполагается, что потомками неолитических культур Анатолии были известные из исторических источников минойская цивилизация, пеласги, хатты и ряд других народов. Согласно анатолийской гипотезе, которую не разделяет заметная часть лингвистов и историков, из неолитической Анатолии вышли также носители протоиндоевропейского языка.

Около 10,5 тыс. лет назад возникло древнейшее известное в настоящий момент поселение городского типа — Чатал-Гуюк на юго-западе Турции. Этот город — свидетельство высокой культуры эпохи неолита (скорее всего матриархальной культуры). Другим важным неолитическим памятником является Хаджилар.

В эпоху наиболее раннего неолита на территории Анатолии (докерамический неолит A), как видно из названия, керамика ещё не была известна, однако уже существовали постоянные поселения с каменными круглыми домами (Невалы-Чори, Гёбекли-Тепе). Позднее, в эпоху докерамического неолита B в употребления входят прямоугольные дома. К этому времени относятся поселения Ашиклы-Хююк, Джафер-Хююк (Cafer Höyük) и Чайоню. Из глины изготавливались статуэтки, которые частично обжигались, однако сосуды в это время ещё не изготавливались.

При раскопках Чатал-Гююка (7100-6300 до н. э., калибр.) и в нижних слоях Мерсина обнаружены образцы древнейшей неолитической керамики (dark burnished ware, «чёрная лощёная керамика»). Чатал-Гююк считается древнейшим городом на Земле, однако фактически он представлял собой крупный посёлок без каких-либо общественных сооружений.

Ходжа-Чешме — поселение позднего неолита, в котором на ранней стадии сооружались круглые дома. Материальная культура имеет явные параллели с находками в Болгарии (культура Караново).

Медный век

Халколит на территории Анатолии отличается многоцветной расписной керамикой. В эту эпоху возникает поселение Хаджилар.

На побережье Анатолии в 4-2 тыс. до н. э. существовала своя оригинальная культура, которая изначально была связана с Эгейской культурой, и лишь c середины 3 тыс. до н. э. постепенно подпадает под влияние Хатти. Дворцы ранних слоёв Трои и Бейджесултана, возможно, являются архитектурными прототипами минойских дворцов. Из западноанатолийских городов наиболее важную роль играла Троя вплоть до разрушения её ахейцами.

Бронзовый век и ранняя письменная история

Ранний бронзовый век

В конце 4 тыс. до н. э. металлургия проникла в Анатолию с Кавказа вместе с куро-араксской культурой. Анатолия оставалась дописьменной, пока не попала в сферу влияния Аккадской империи в 24 в. до н. э., в годы правления Саргона I, которая была заинтересована в экспорте различного сырья. На территории Анатолии формируются корпорации аккадоязычных купцов, от которых сохранились многочисленные документы. Хотя Анатолия изобиловала медью, отсутствуют следы обработки олова в тот период.

Аккадская империя со временем пришла в упадок из-за климатических изменений и снижения числа трудоспособного населения, что повлияло на торговлю. В результате около 2150 г. до н. э. Аккад завоевали кутии.

Средний бронзовый век

См. также: Аладжа-Хююк

Хетты

Хетты заселяли в бронзовом веке территорию нынешней Турции между 1900 и 1200 до н. э.

Троянская война и народы моря

См. также: Троянская война, Народы моря и Катастрофа бронзового века

Постхеттские государства

Государство хеттов было разрушено переселенцами с Балкан (в частности, фригийцами) около 1200 г. до н. э. Тем не менее, хеттская культура просуществовала приблизительно до 700 до н. э. на территории ряда мелких позднехеттских царств, например, в Милиде (близ современного турецкого города Малатья). После победы над хеттами фригийцы при царе Мидасе основали государство, которое в IX и VIII веке до н. э. играло главенствующую роль на Малоазиатском нагорье.

Античность

Малоазийские прибрежные государства

См. также: Фригийцы, Лидийцы, Ликийцы, Карийцы и Сидеты

Эллинистический период

Около 700 до н. э. вдоль анатолийского побережья Эгейского моря началось греческое заселение с их городами-колониями, такими как Милет, Эфес и Приена. В это же время другие народы заселяли Малоазиатское нагорье. Киммерийцы заняли западную часть Анатолийского плоскогорья, разбив государство фригийцев. Лидийцы основали Лидийское царство со столицей Сарды на эгейском побережье. С середины VI века до н. э. до 333 до н. э. над этой территорией господствовали персы, их власть простиралась над далёкими частями Малой Азии, до тех пор пока Александр Великий не победил их, основав своё государство. После падения империи Александра Малоазиатское нагорье заселялось различными народами. Более или менее заметными были государства Вифиния, Понт, Каппадокия, Галатия, а также Пергам. Во II и I веке до н. э. контроль над Малоазиатским нагорьем установили римляне. При разделе Римской империи на западную и восточную Малая Азия вошла в состав Восточной Римской империи или Византии, под властью которой она находилась вплоть до разгрома Византии турками.

Средневековье

С VII века в центральной Анатолии, находившейся под управлением Византии, наметилась тенденция к консолидации земель в крупные животноводческие хозяйства типа ранчо-вилла, во главе которых стояли греческие магнаты. Росту латифундий способствовали низкая плотность населения, рельеф и климат региона. Постоянные арабские налеты войнов-гази усугубили процесс депопуляции юго-восточной Aнатолии, подготовив таким образом хорошую почву для вторжения орд кочевых тюрок в ХI веке. Греческие магнаты в этой удаленной части страны имели слабые политические связи с Константинополем, и, по-видимому, пытались уйти от уплаты налогов, на которые можно было бы строить укрепленные города. Сельджукам не составило большого труда перерезать местные нити дорог, связывавших регион с Константинополем. В ходе нашествий, местная малочисленная греческая знать либо погибла, либо подчинилась тюркам с целью сохранить свои владения и влияние при конийском дворе. Неслучайно более активное сопротивление исламизации оказывалось там где проживало большое количество более мелких греческих фермеров. Например, в окрестностях Нимфея и Магнезии, которые окончательно подчинились туркам лишь в 1313 году.

См.также

• Миграция тюрков

Ссылки

• [www.turkei.ru/Antalya/info/Antalya_info_23.html История Анатолии]

Отрывок, характеризующий История Анатолии

– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.