Доисторическая Северная Африка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Доисторический период стран, занимающих большую часть пустыни Сахара: Марокко, Западная Сахара, Алжир, Тунис, Ливия, а также Канарских островов, охватывает период с появления первых гоминид и до раннеписьменных источников. Доисторический период Египта рассмотрен в статье Доисторический Египет, стран сахельской зоны (в том числе Судана) — в статьях об истории соответствующих стран.





Нижний и средний палеолит

Ранний (нижний) и средний палеолит на территории Европы, Азии и Африки были во многом сходными, прежде всего характерными орудиями ашельского типа (ручными топорами, которые распространены во всей Северной Африке, и в частности, в Сахаре).

В 1954—1955 годах близ Тернифина в районе Орана (Алжир) были найдены три нижних челюсти и теменная кость атлантропа (700 тыс. лет). Позднее в ходе раскопок были обнаружены следы и более раннего присутствия человека, связанные с олдовайской индустрией и датируемые около 1,8 млн лет назад[1]. Ранние гоминиды на территории Сахары оставили после себя большое количество следов, в частности, в Айн-эль-Ханех (Ain el Hanech) близ алжирского города Саида (около 200 тыс. лет назад).

Позднее неандертальцы стали создавать орудия леваллуазского и мустьерского типов, которые встречаются также в Леванте и в Европе.

Верхний палеолит

Верхний палеолит: первые признаки этого периода стали зарождаться уже в конце среднего палеолита. Около 110 тыс. лет назад в Европе началась сухая и холодная климатическая стадия (Вюрмское оледенение), которое в период 66—13,5 тыс. лет назад перемежалось несколькими более тёплыми и влажными периодами, в частности, потеплениями 47—37 тыс. лет назад и 28—23 тыс. лет назад (см. мустьерский плювиал), тогда как в период 23—13,5 тыс. лет назад наблюдалось сильное похолодание.

Для данной стадии верхнего палеолита были характерны поначалу мустьерские орудия, а позднее — технологически более развитые орудия атерийской культуры, распространённой от Ливии на востоке до Атлантического побережья на западе, а к югу до крупного в те времена Чадского озера, спорадически встречавшейся также в Египте и в Судане к западу от Нила. Орудия «атерийской культуры» (по названию памятника Бир-эль-Атер к югу от г. Аннаба на северо-востоке Алжира), впервые появляются с 30000 г. до н. э., отличаются высоким качеством изготовления, большим разнообразием и специализацией по сравнению с мустьерскими. Атерийская культура (атерийский тип орудий) была первой археологической культурой, не имевшей аналогов в других местах; в то время как в Европе существовали средний и верхний палеолит, а также мезолит, в Африке существовала специфическая африканская фаза палеолита, продолжавшаяся в районе Чадского озера вплоть до неолита. Носителями атерийской культуры были кроманьонцы. Она представляет собой первые культурные следы человека в Сахаре.

Эпипалеолит

Обе эпипалеолитические культуры Северной Африки, возможно, связанные своим происхождением с Малой Азией — иберомавританская (17-8 тыс. до н. э.) и последующая капсийская (9 — 3 тыс. до н. э.), имеют типично североафриканские черты. В их инвентаре преобладают микролиты, в особенности насадки для гарпунов и пил — их часто находят в местах высохших озёр.

Эпипалеолитические археологические находки в Северной Африке довольно редки — многие, возможно, уничтожены в результате подъёма уровня моря. В пещере Хауа-Фтеах (Киренаика, Ливия) обнаружены останки диких овец, туров и газелей. Также кости овец обнаружены в пещере Хагфет эд-Дабба. В Магрибе обнаружены мельничные камни и серповидные каменные орудия.

Наиболее ранняя индустрия наконечников, распространившаяся в период 15-10 тыс. лет до н. э. по всему побережью Северной Африки, относится к иберо-мавританской культуре, именуемой также оранской (по месту находок близ г. Оран). Носители данной культуры, как и соседней Хасси-эль-Абиод на территории Западной Сахары и Мавритании, относились к мехтоидной субрасе, близкой к европейским кроманьонцам[2]. К югу от неё существовала киффийская культура, носители которой принадлежали к негроидной расе[3].

В период 9000 — 5000 годах до н. э. иберо-мавританскую культуру постепенно поглощает капсийская культура. Её носители, предположительно говорившие на афразийских языках, пришли из Восточной Африки (регион Африканского Рога). Около 3000 года до н. э. антропологический тип капсийской культуры постепенно становится однородным и соответствует современной средиземноморской субрасе. Последние мехтоиды (гуанчи) сохраняются на Канарских островах, однако в последующие годы туда проникают берберы, о чём свидетельствуют данные гуанчских языков.

Неолитическая цивилизация, для которой были характерны одомашнивание животных и натуральное сельское хозяйство, развилась на территории Сахары (в то время переживавшей влажный неолитический субплювиал) в период 6000 — 2000 лет до н. э. Такой тип экономики получил отражение в наскальном искусстве Сахары.

Неолит

Наскальные изображения Сахары, из которых наиболее известны рисунки из Тассилин-Аджер в Алжире, отражают живые сцены повседневной жизни в центральной Северной Африке во время неолитического субплювиала (около 8000 — 4000 гг. до н. э.). Авторами рисунков были охотники — носители неолитической капсийской культуры, жившие в тогдашней Сахарской саванне, где имелись такие животные, как африканский буйвол, слон, носорог и гиппопотам. В настоящее время на месте бывшей саванны — пустыня, а указанные животные живут намного южнее.

До конца ледникового периода произошло ещё несколько коротких похолоданий и потеплений вплоть до наступления экстремума 12900 — 11500 лет назад, известного как младший дриас. Эти колебания температуры отражались на климате и влажности Сахары.

Решающую роль в заселении Северной Африки сыграли голоценовые климатические фазы; резкое опустынивание в определённые периоды приводило к тому, что люди отступали в более влажные области вдоль морского побережья, в оазисах и в долине Нила. Когда уровень моря вновь поднялся по окончании засушливого периода, у народов, живших охотой и собирательством, возник пищевой кризис, аналогичный тому, который на территории Европы известен под названием мезолит, и который в результате истощения фауны, перебитой охотниками, прежде всего в Передней Азии и на востоке Северной Африки, привёл к возникновению неолитического (раннеземледельческого) хозяйства.

При этом примечательно, что за пределами Европы мезолит с типичными для него крупными кучами раковин, что свидетельствовало о нехватке крупной мясной пищи, известен только в Северной Африке и Передней Азии, где он в связи с палеолитическими пережитками обозначается термином эпипалеолит, причём на севере Африки — в основном в восточной части, но не в остальных частях африканского континента. Неолит в Африке возник тоже только в северной части, причём поначалу — в северо-восточной.

Неолитический образ жизни известен не только по наскальным изображениям, но также благодаря находкам весьма разнообразных орудий, в частности, каменных жерновов и сосудов для растирания зерна, серпов, древок стрел, а также шлифованных каменных сосудов, черепков керамики и т. д. Все эти находки указывают, что территория современной пустыни Сахары когда-то была весьма плодородной, в течение тысячелетий там кипела жизнь, а периодические кризисные ситуации (в том числе климатические колебания) рано или поздно привели к выработке неолитических технологий и к возникновению древнеегипетской цивилизации путём слияния нескольких культурных комплексов Верхнего и Нижнего Нила. Наскальные изображения Сахары весьма живописно передают местный образ жизни.

Ко времени климатического оптимума раннего голоцена относятся мезолитические находки с костяными гарпунами, микролитами и камнями-зернотёрками. В пищу люди того времени употребляли рыбу, моллюсков (в том числе улиток), крокодилов, пресноводных черепах и бегемотов. Находки костей антилоп и дикого крупного рогатого скота свидетельствуют, что велась охота и в саванне. В Сахаре люди собирали дикорастущие травы, такие, как просо, а на северной оконечности Африки — также фрукты и клубни. Керамика возникает здесь достаточно рано, и она ещё не связана с полным переходом к неолитическим технологиям.

Находки в восточной части Хоггара в Ливии свидетельствуют об охоте на диких овец в указанный период. Начиная с 7 тыс. до н. э. возникают такие сооружения, как загоны для скота и ветровая завеса — они известны, например, из находок в пещере Уан-Афуда, где также обнаружена керамика, украшенная волнистыми линиями. Овечьи копролиты с остатками семян свидетельствуют о целенаправленном выращивании овец, которые морфологически всё ещё были близки диким. Также обнаружены дикие виды проса (Panicum и Setaria). Начиная с 5 тыс. до н. э. имеются явные свидетельства наличия одомашненного скота (Ti-n-Torha, Uan Muhuggiag, Aures, Amekni и Meniet в Алжире, Adrar Bous и Arlit в Нигере). Наряду со скотоводством местное население по-прежнему охотится, собирает дикие травы, коренья и клубни. Указанный скот изображён и на наскальных рисунках Сахары. Эти рисунки относятся к эпохе среднего голоцена, когда скотоводство приобретало всё более важную роль. Также наскальные рисунки изображают людей негроидной расы, с закруглёнными головами. Являлись ли эти люди коренным населением Сахары, или они мигрировали туда в указанный период, пока не ясно.

Дж. Д. Кларк (J. D. Clark, 1962, 1964) относит начало земледелия в Северной Африке к миграции относительно небольшого числа людей с Ближнего Востока через долину Нила около 4000 г. до н. э. Распространение земледелия в зону Сахеля, вызванное растущим опустыниванием, он датирует около 2000 г. до н. э. Из Марокко известны находки неолитической культуры кардиальной керамики, которая в то время существовала также на побережье Италии, Испании, юга Франции и на крайнем западе Греции.

Интенсивная пахота известна лишь с 1 тыс. до н. э., когда в оазисах юго-запада Ливии засвидетельствована более высокая плотность населения. В это время появляется мелиорация при помощи подземных водных каналов (фоггара). Эти явления археологи связывают с гарамантами, известными из трудов Геродота.

Бронзовый век

На территории Марокко была распространена культура колоколовидных кубков, известная в основном по памятникам в атлантической Европе[4].

См. также:

Железный век

Из амальгамы племён, населявших доисторическую Северную Африку, постепенно сложились берберы, имеющие свои собственные лингвистические и культурные исторические характеристики. Берберы существовали на периферии великих империй античности и Средневековья и часто игнорировались хронистами или описывались как беспокойные «варвары». Между тем, берберы вели активную торговлю со своими южными соседями, активно развивали сельское хозяйство.

См. также

Напишите отзыв о статье "Доисторическая Северная Африка"

Примечания

  1. [www.gi.ulpgc.es/tarha/Ain_Hanech.pdf Sahnouni 1998]
  2. pagesperso-orange.fr/atil/atil/w1.htm
  3. [pagesperso-orange.fr/atil/atil/w3.htm OUNANIENS]
  4. [bokbot.e-monsite.com/rubrique,campaniforme-au-maroc-1,1200862.html La civilizacion del Vaso Campaniforme en Marruecos y la cuestion del sustrato Calcolitico precampaniforme]

Ссылки

  • [bokbot.e-monsite.com/accueil.html Неолит и праистория Марокко (на французском языке)]
  • [lcweb2.loc.gov/frd/cs/dztoc.html Library of Congress Country Study] of Algeria
  • [www.esd.ornl.gov/projects/qen/nercAFRICA.html AFRICA DURING THE LAST 150,000 YEARS] (climate) from ORNL
  • [pagesperso-orange.fr/atil/atil/www.htm Мезолит и неолит в Африке (карты, при щелчке по названию культуры открывается комментарий на французском языке)]
  • [ennedi.free.fr/ Le Sahara neolithique]
  • [cohesion.rice.edu/CentersAndInst/SAFA/ Society of Africanist archeologists]

Отрывок, характеризующий Доисторическая Северная Африка

Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.