История Сибири

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Доисторическая Сибирь»)
Перейти к: навигация, поиск

История Сибири — прошлое обширного географического региона в северо-восточной части Евразии, ограниченной с запада Уральскими горами, с востока водораздельными хребтами у Тихого океана, с севера Северным Ледовитым океаном, с юга границей сопредельных государств России (Казахстана, Монголии, Китая).

Накопленный археологический, этнографический, фольклорный материалы и письменные источники позволяют связать происхождение термина «Сибирь» с самоназванием одной из этнических групп, населявшей с конца I тыс. до н.э. часть территории лесостепного Прииртышья. Такой этнической группой, носившей название «сибирь», были предки древних угров, вступившие в длительное взаимодействие с другими этническими общностями Западной Сибири и Казахстана (и в том числе с тюркоязычными).

Топоним "Сибирь" повторяет имя древнетюркского кагана Восточно-тюркского Каганата Шибирь-хан Тюрк-шада, позже закрепилось и за укреплённым поселением сипыров на берегу Иртыша. В первой половине XIII в. монгольским военачальникам был известен «лесной народ шибир». Со второй половины XIII в. и в XIV веке Сибирь уже широко встречается как название определённой территории к северу от владений золотоордынских правителей. В XV в. в русских летописях известна «Сибирская земля» и довольно чётко характеризуется её местоположение — район по нижнему течению Тобола и среднему течению Иртыша, где, очевидно, жили потомки древних сипыров, в значительной степени ассимилированные тюркскими элементами, и поэтому отличавшиеся от остальных групп угров нижнего Иртыша и Приобья. С возникновением в конце XV в. государственности тобольских татар и тюркизированных угров-сипыров «Сибирью» стало называться государство — Сибирское ханство. Наряду с Сибирским ханством на территории к востоку от Урала в XVI в. были известны Тюменское ханство, Югра и Мангазея.

После завоевания Московской Русью Казанского и Астраханского ханств на Волге начались продвижения в Сибирь, которое началось с похода Ермака Тимофеевича в 1582 году.

В Российской империи Сибирь была аграрной провинцией и местом ссылки и каторги. На рубеже XIXXX веков была построена Транссибирская магистраль, которая дала значительный импульс хозяйственному развитию Сибири и позволила переселить сюда более 3 миллионов человек. В советское время произошёл упадок аграрного производства и рост роли Сибири как источника полезных ископаемых и гидроэнергии.





Каменный век

Палеолит

Академик А. П. Окладников считал Сибирь одним из центров антропогенеза. В ледниковую эпоху климат Сибири был холодным и сухим. Недостаток влажности препятствовал накоплению мощных снежных и ледяных толщ. Поэтому ледники здесь не имели таких огромных размеров, как в Европе. По окраинам ледника на сотни километров, простирались обширные тундростепи, переходящие южнее в лесостепь. В межледниковое время климат значительно теплел и увлажнялся. Таяли ледники, тундра перемещалась на север. Господствующее положение в растительном покрове занимали темнохвойные и широколиственные леса. На бескрайних сибирских просторах паслись многочисленные стада травоядных животных: мамонтов, шерстистых носорогов, северных оленей, бизонов, диких лошадей.

Судя по совокупности материалов палинологического анализа, предполагаемая раннепалеолитическая стоянка Карама в Алтайском крае была обитаема в период с 800 до 600 тыс. лет назад, но после холодного максимума, соответствующего морской изотопной стадии (MIS) 16, ранние гоминиды либо ушли из Карамы на юг, либо не смогли адаптироваться к изменившимся ландшафтно-климатическим условиям и вымерли[1].

Следующий этап заселения Сибири определяется второй половиной среднего плейстоцена, которому археологическом отношении соответствует конец ашеля — начало мустье в рамках раннего (нижнего) палеолита[2]. Носителем позднеашельских и мустьерских традиций был неандертальский человек (пещеры Окладникова, Чагырская, стоянка Двуглазка). Основой его хозяйства являлась охота, ставшая надёжным и главным источником существования. Относительное несовершенство охотничьего вооружения во многом компенсировалось как обилием плейстоценовой фауны, так и коллективными формами охоты. Охотились преимущественно на мамонтов, носорогов, лошадей, оленей. Наряду с охотой широко распространено было собирательство. Растительная пища занимала немалое место в рационе древних людей. На основе генетических данных было выяснено, что в Денисовой пещере в период со 170—110 тыс. л. н. до 48—50 тыс. л. н. обитал отличный от неандертальцев и кроманьонцев вид людей — денисовский человек.

Между 40 и 45 тысячами лет назад начался новый этап в развитии каменного века — поздний (верхний) палеолит (дюктайская культура). С его началом связано появление человека современного физического типа — неоантропа[3].

Возрастом 45 тыс. лет (MIS 3) датируются бедренная кость анатомически современного человека из Усть-Ишима и останки сопкаргинского мамонта с Таймыра, на костях которого обнаружены следы от каменных орудий[4][5]. Древний усть-ишимский человек оказался обладателем Y-хромосомной гаплогруппы К*(xLT) и митохондриальной гаплогруппы R, при этом у него не было обнаружено генов денисовского человека, а доля неандертальских генов оказалась минимальна[6] (как у современных азиатов)[7]. Обнаруженная у деревни Байгара таранная (надпяточная) кость человека датируется возрастом 43 тысячи лет.

Человек из пещеры Логово Гиены (Алтай) датируется возрастом ок. 34—34,5 тыс. лет назад[8]. Человек из местонахождения Покровка II (Малый Лог II) на берегу Красноярского водохранилища (Россия) датируется возрастом 27740±150 лет[9].

Наиболее яркими позднепалеолитическими памятниками Сибири являются стоянки Мальта́ (24 тыс. лет) и Буреть в Приангарье и Янская стоянка в Якутии. Это связанные единством культуры долговременные поселения с прочными жилищами-полуземлянками, сооружёнными при помощи костей крупных животных, дерева и каменных плит. Для каменной индустрии характерны призматические нуклеусы: острия, проколки, резаки, резчики и ножи, изготовленные из пластинок, а также скребки и долотовидные орудия из отщепов. Отличительной чертой мальтинско-буретской культуры является высокоразвитое палеолитическое искусство: вырезанные из бивня мамонта и кости женские статуэтки с подчёркнутыми признаками пола (часть из них изображена одетыми в меховую одежду типа комбинезона), фигурки летящих и плывущих птиц, различные орнаментированные украшения. В период верхнего палеолита человек с территории Сибири заселил Америку, что позволяет видеть в палеолитических сибиряках палеоиндейцевК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3351 день].

Неолит (IV—II тыс. до н. э.)

Повсеместное распространение получило эффективное охотничье оружие — лук и стрелы. Продуктивное сетевое рыболовство во многих районах становилось ведущей отраслью хозяйства, позволившей перейти к относительно оседлому образу жизни. Население самых отдалённых сибирских регионов осваивает новые приёмы обработки камня: шлифовку и сверление. Одним из основных орудий становится шлифованный каменный топор для освоения лесных территорий, появляется глиняная посуда. Именно эти хозяйственные и технологические достижения составляют историческое содержание сибирского неолита.

В пределах Западной Сибири археологи выделяют несколько археологических культур: восточноуральскую — в лесном Зауралье и прилегающих районах Западной Сибири, среднеиртышскую — в среднем течении Иртыша, верхнеобскую — в лесостепном Приобье. Наличие в Западной Сибири долговременных поселений с полуземлянками свидетельствует об оседлости неолитического населения. Большое количество орудий охоты и обработки добычи говорит о значительной её роли в местной экономике. Основным объектом охоты был лось, и это нашло своё отражение в изобразительном искусстве. Образ лося воплощён и в мелкой пластике Зауралья, и в каменных гравюрах Томской писаницы. Этот регион входит в ареал прауральцев.

В эпоху неолита к востоку от Енисея складывается огромный, протянувшийся до Тихого океана массив археологических культур, близких по хозяйственному укладу и, возможно, родственных по происхождению.

В неолите Прибайкалья выделяют китойскую культуру (ранний неолит, конец VI — середина V тыс. до н. э.) и серовскую и исаковскую культуры (развитой неолит, конец V — середина IV тыс. до н. э.), на смену которым приходит эпоха ранней бронзы[10]. Изучение митохондриальной ДНК в палеопопуляциях ранненеолитической китойской культуры (могильник Локомотив в верхнем течении Ангары, в зоне города Иркутск) и сменяющей её исаковской культуры развитого неолита (могильник Усть-Ида I на средней Ангаре) позволило сделать вывод о генетической взаимосвязи населения этих культур[11].

Крайние северо-восточные районы Сибири в эпоху неолита долго оставались областью распространения пережиточных мезолитических традиций. Лишь во II—I тысячелетиях до н. э. северо-восточные неолитические культуры (тарьинская на Камчатке и северочукотская на Чукотке) приобретают вполне развитой вид. Появляются первые глиняные сосуды, шлифованные топоры и разнообразные, тонко обработанные сплошной ретушью каменные ножи и скребки, наконечники стрел и копий.

Третья обширная историко-культурная область неолитических культур занимала территорию Дальнего Востока. Подобно тому, как в сибирскую природу здесь вклиниваются южные биогеоценозы, так в традиционный для Сибири уклад охотников и рыболовов в конце неолитической эпохи начинают проникать элементы производящей экономики, связанной происхождением с более южными культурами. Зачатки земледелия зафиксированы и в Приморье, и в Приамурье, но наиболее полно процесс развития хозяйства неолитических культур исследован в бассейне Среднего Амура.

В Забайкалье керамическая посуда возрастом 12 тыс. л. н. обнаружена на памятниках усть-каренгской культуры[12][13][14].

Громатухинская культура существовала на средней Зее и верхнем Амуре 15,5—6,8 тыс. лет назад[15]. Первые сосуды из обожжёной глины там появились в 12-м тысячелетии до н. э. (стоянки Малые Куруктачи-1, Голый Мыс-4).

В 1970-х годах на дальневосточном поселении Гася неподалёку от Сикачи-Аляна академиком А. Окладниковым и доктором исторических наук В. Медведевым была выделена осиповская культура бродячих охотников. Название осиповская культура получила от селения Осиповка, находившегося некогда у железнодорожного моста через Амур у Хабаровска. Её датировали возрастом 14200—9900 лет до н. э. Самая древняя керамика на территории России относится к осиповской культуре. Керамика найдена на всех памятниках культуры, где проводились раскопки (Осиповка-1, Гася, Хумми, Гончарка-1, 3; Госян, Амур-2, Новотроицкое-3, 7, 10; Осиновая Речка-10, 16 и др.)[16]. Памятники с керамикой и ранними датами есть также на севере Японии и в Корее. В поселениях осиповской культуры 11 тысячелетия до н. э. были обнаружены украшения из алевролита, кольцо и диск из нефрита[17].

Развитием древней традиции гончарства, представленной в Приморском крае ранним керамическим комплексом устиновской культуры Устиновка-3 (возраст 9305±31 л. н.), являются характерные для руднинской культуры слабопрофилированные с нерасчленённым контуром сосуды с бордюром тиснёного орнамента в верхней части в виде амурской плетёнки или узором из налепных валиков[18]. Для поздненеолитических поселений Приморья характерны не только тёрочники и зернотерки, но и плечиковые мотыжки для обработки земли, шиферные серпы полулунной формы. В пещере Чёртовы Ворота, датируемой возрастом 7742—7638 лет назад, найдены изделия из текстиля, являющиеся древнейшими для региона Северо-Восточной Азии. Обнаруженные в пещере кости волка-собаки свидетельствуют о начальном этапе доместикации этого животного. Зёрна культурного проса обнаружены на поселениях Новоселище-4 и Кроуновка-1[19].

Так называемая «новопетровская» культура, выделявшаяся в бассейне среднего Амура[20], имела явно композитный характер — в неё искусственно объединили артефакты, относящиеся к различным археологическим культурам возрастом 15,5—8,5 тыс. лет назад. Наиболее исследованы поселения Новопетровка I, Новопетровка II, Новопетровка III и Константиновка. В «новопетровской» культуре не было микролитических орудий, но были шлифованные, позволявшие изготавливать многие деревянные изделия. Керамика «новопетровской» культуры близка по технико-технологическим, морфологическим и орнаментальным признакам к керамике и культуры Ананси Северо-Восточного Китая[21].

Возникновение земледелия на Дальнем Востоке обусловило появление хозяйственной специализации между земледельцами Приморья и Среднего Приамурья и их соседями на Нижнем Амуре, оставшимися на уровне традиционного присваивающего хозяйства. Неолитическая культура зарождается на Нижнем Амуре в V—IV тысячелетиях до н. э. и продолжается до середины II тысячелетия до н. э. От соседних культур её отличают своеобразные орудия труда и особенно керамика. Неолитические рыболовы Приамурья имели не только сети и невода, но изобрели и древнейшую в мире блесну — на поселении в Кондоне (4520±20 лет назад) найдена желобчатая пластинка из нефрита, один конец которой закруглен, а на другом имеется просверленное отверстие.

Бронзовый век (III—I тыс. до н. э.)

Бронзовый век в Сибири начинается в III тыс. до н. э. и связан с Афанасьевской культурой, носители которой овладели навыками скотоводства, земледелия и металлургии. Следы их деятельности обнаружены в горах Алтая и Саян. Вместе с их миграциями распространяются курганные захоронения. Под влиянием этих племён развиваются черкаскульская культура и каракольская культура. В Прибайкалье появляется глазковская культура. В Хакасии и на юге Красноярского края расцветает окуневская культура.

С середины II тыс. до н. э. в степные районы Сибири проникают носители андроновской культуры. Освоив степь и лесостепь, андроновцы в поисках новых полей и пастбищ по долинам рек проникали в таёжную зону, где смешивались с аборигенным населением. В результате на юге западносибирской тайги сложились андроноидные культуры (черкаскульская, сузгунская, еловская), сочетавшие местные и пришлые традиции. Под влиянием андроновской культуры у носителей этих культур сложились собственные бронзолитейные центры, сыгравшие большую роль в распространении металла в таёжной зоне.

В конце II тыс. до н. э. андроновская культура в Южной Сибири сменяется карасукской. Карасукские племена оказали большое влияние на сибирские культуры заключительного этапа бронзового века. Оно прослеживается на обширной территории от Верхнего Приобья до Якутии. Степная экономика в эпоху поздней бронзы претерпела некоторые изменения. В составе карасукского стада увеличилась доля мелкого рогатого скота, что сделало стадо более подвижным и позволило перейти к сезонными перекочёвкам. Таким образом, накануне эпохи железа в южносибирских степях создавались предпосылки для перехода к кочевому скотоводству. В эпоху поздней бронзы металл распространился почти по всей территории Северной Азии. Под влиянием карасукской культуры сложился собственный металлургический центр в усть-мильской культуре Якутии (конец II—I тыс. до н. э.). В первой половине I тыс. до н. э. единичные бронзовые изделия появляются в усть-бельской культуре Чукотки. Но несколько привозных бронзовых предметов не изменили её неолитического характера. По существу население Чукотки и Камчатки продолжало жить в каменном веке.

На стоянках бронзового века в Прибайкалье (Локомотив, Шаманка II, Усть-Ида, Курма XI) определены Y-хромосомные гаплогруппы K, R1a1, С3, Q1a3 и E-L914[22].

Железный век

Эпоха раннего железа (IX в. до н. э. — IV в. н. э.)

Железный век внес большие перемены в жизнь народов древней Сибири и Дальнего Востока, которые познакомились с железом в I тыс. до н. э. Тюркские и монгольские народы осваивают производство металлических стремян, пряжек и других изделий.

Историко-археологические особенности развития степных районов Евразии позволяют выделить два длительных периода в эпохе раннего железа: скифский или скифо-сакский и гуннский или гунно-сарматский). На основе развитого кочевого скотоводства здесь сложились общества с военно-демократическим укладом и оформились первые племенные союзы.

«Скифское» время в истории народов Евразийских степей относится к VIII—III вв. до н. э. и характеризуется переходом от пастушеско-земледельческих форм хозяйства к кочевому скотоводству.

В IV—III вв. до н. э. обострилась борьба тюркских (хунну) и монгольских (сяньби) государств с новообразованным объединенным Китаем. Китайская дипломатия энергично собирает сведения о западных и северных землях. В поле их зрения попадают усуни, юэчжи и динлины. По сведениям письменных источников, они создали в своё время сильные политические союзы, долгое время успешно противодействовавшие хуннам. Тем не менее степные правители неоднократно успешно вторгались и завоевывали Китай (шаньюй Модэ, Лаошань 2 век до н. э.; Таншихай — 2 век н. э.), в 4 веке тюрко-монгольские правители завоевав Китай основывают свои династии (Северная Хань, Поздняя Чжао).

Юэчжи обитали на Алтае и в Саянах. С юэчжами в скифологии связывают пазырыкскую и уюкскую культуры Алтая и Тувы. Вопрос о языковой принадлежности юэчжей неясен. Чаще всего их относят к восточным ираноязычным массагетам. По другому мнению, юэчжи были многоязычны, и, в частности, некоторые этнонимы восходят к тюркским языкам. Раскопки Пазырыкских курганов засвидетельствовали смешанный монголоидно-европеоидный тип.

К северо-востоку от юэчжей в енисейских степях была распространена тагарская культура динлинов. Динлины, по свидетельству китайцев, были родственны хуннам, но всегда враждебны им. В отличие от соседей юэчжей, динлины-тагарцы вели оседлый образ жизни.

Племена тагарской культуры достигли высокого развития в производстве металла и металлообработке. Большая часть древних медных рудников Южной Сибири принадлежала тагарцам. Они значительно улучшили состав различных бронзовых сплавов. Знаменитая тагарская золотистая бронза в виде слитков, а чаще изделий служила предметом экспорта в другие районы, особенно в тайгу и лесостепи Западной и Средней Сибири.

«Скифское время» в евразийских степях сменяется «гунно-сарматским» в III в. до н. э. — IV в. н. э. Сарматы на западе, хунны — на востоке стали господствовать в Великой степи. Для этого периода характерны полная победа железа над бронзой и камнем в материальной культуре, дальнейшее развитие кочевничества и небывалый размах миграционных процессов.

В первые века н. э. мир был накануне «великого переселения народов», толчок которому был дан на востоке. Сибирь сыграла значительную роль в жизни евразийского степного средневековья.

Раннее средневековье Эпоха Каганатов V—X века

В этот период образовывается одно из крупнейших государств в истории человечества — Великий Тюркский Каганат. В период 6 века (576 год) Каганат контролирует территории от Китая включительно до Византийской границы на Западе, под влияние Каганата попадает Сасанидский Иран на юге. К 7 веку Каганат тюрков делится на две части Восточно-Тюркский и Западно-Тюркский. Восточно-Тюркским Каганатом с 609 года начинает править будущий завоеватель Китая Шибир-хан тюрк шад, от имени которого, предположительно и происходит топоним «Сибирь».

Средневековье Государство Чингизхана (XIII—XVI века)

В начале XIII века народы южной Сибири были подчинены старшим сыном Чингис-хана по имени Джучи. С распадом Монгольской империи, юго-западная Сибирь вошла в состав Улус Джучи или Золотой Орды. Предположительно в XIII веке на юге Западной Сибири было основано Тюменское ханство татар и кереитов со столицей Чинги-Тура. Оно находилось в вассальной зависимости от Золотой Орды. Около 1500 года правитель Тюменского ханства объединил большую часть Западной Сибири создав Сибирское ханство со столицей в городе Кашлык, также известном как Сибирь и Искер. Сибирское ханство граничило с Пермской землей, Казанским ханством, Ногайской Ордой и с прииртышскими телеутами. На севере оно достигало низовьев Оби, а на востоке соседствовало с «Пегой Ордой».

Югра (XI—XVI века)

В русских исторических памятниках имя Сибири не встречается до 1407 г., когда летописец, говоря об убийстве хана Тохтамыша, указывает, что оно произошло в Сибирской земле близ Тюмени.[23] Однако, сношения русских со страной, которая впоследствии получила имя Сибири, восходят к глубокой древности. Новгородцы в 1032 г. добрались до «железных ворот» (Уральских гор — по толкованию Соловьёва) и здесь были разбиты юграми. С этого времени в летописях довольно часто упоминается о новгородских походах в Югру.

С середины XIII века Югра уже была колонизирована как новгородская волость; впрочем, эта зависимость была непрочна, так как возмущения югров были нередки. Как свидетельствует новгородская «карамзинская летопись», в 1364 году новгородцы совершили большой поход на реку Обь: «приеха с Югры новгородцы дети боярские и люди молодые воеваша по Оби реки до моря». Когда Новгород пал, сношения с восточными странами не заглохли. С одной стороны, новгородские жители, разосланные по восточным городам, продолжали политику отцов. С другой стороны, задачи старого Новгорода унаследовала Москва.

В 1472 г. после похода московских воевод Фёдора Пестрого и Гаврилы Нелидова была колонизирована Пермская земля. 9 мая 1483 г. по повелению Ивана III был начат большой поход воевод Фёдора Курбского-Чёрного и Ивана Салтык-Травина в Западную Сибирь на вогульского князя Асыку. Разбив вогулов у Пелыма, московское войско двигалось по Тавде, затем по Туре и по Иртышу до впадения его в реку Обь. Здесь был пленён югорский князь Молдан. После этого похода Иван III стал именоваться великим князем Югорским, князем Кондинским и Обдорским. В 1499 состоялся ещё один поход московского войска за Урал.

XVI век

В 1555 году сибирский хан Едигер признал вассальную зависимость от Русского царства и пообещал платить Москве дань — ясак (правда, в обещанном объёме дань ни разу уплачена не была). В 1563 году власть в Сибирском ханстве захватил шибанид Кучум, который был внуком Ибака. Он казнил хана Едигера и его брата Бек-Булата.

Новый сибирский хан прилагал немалые усилия для укрепления роли ислама в Сибири. Хан Кучум перестал платить дань Москве, однако в 1571 г. прислал полный ясак в 1000 соболей. В 1572 г., после того как крымский хан Девлет I Герай разорил Москву, сибирский хан Кучум полностью порвал даннические отношения с Москвой. В 1573 г. Кучум отправил своего племянника Махмут Кули с дружиной с разведывательными целями за пределы ханства. Махмут Кули дошел до Перми, потревожив владения уральских купцов Строгановых. В 1579 г. Строгановы пригласили дружину казаков (больше 500 человек), под начальством атаманов Ермака Тимофеевича, Ивана Кольцо, Якова Михайлова, Никиты Пана и Матвея Мещеряка для защиты от регулярных нападений со стороны Кучума.

1 сентября 1581 дружина казаков, под главным начальством Ермака, выступила в поход за Каменный Пояс (Урал), положив начало колонизации Сибири русским государством. Инициатива этого похода, по летописям Есиповской и Ремизовской, принадлежала самому Ермаку, участие Строгановых ограничилось вынужденным снабжением казаков припасами и оружием.

В 1582 году, 26 октября Ермак овладел Кашлыком и начал присоединение Сибирского ханства к России. Потерпев поражение от казаков, Кучум откочевал на юг и продолжал оказывать сопротивление русским завоевателям до 1598 года. 20 апреля 1598 г. он был разбит тарским воеводой Андреем Воейковым на берегу реки Обь и бежал в Ногайскую Орду, где был убит. Ермак был убит в 1584 году. Последним ханом был Али, сыном Кучума.

На рубеже XVI и XVII веков на территории Сибирского ханства поселенцами из России были основаны города Тюмень, Тобольск, Берёзов, Сургут, Тара, Обдорск (Салехард). В 1601 г. на реке Таз, впадающей в Обскую губу, был основан город Мангазея. Тем самым открылся морской путь в Западную Сибирь (Мангазейский Морской Ход). С основанием острога Нарым была покорена Пегая Орда на востоке от Сибирского ханства.

XVII век

В царствование Михаила Фёдоровича, первого царя из династии Романовых, казаки и поселенцы осваивают Восточную Сибирь. В течение первых 18 лет XVII века совершается переход русских на реку Енисей. Основываются города Томск (1604), Кузнецк (1618), Енисейск (1619), Красноярск (1628) и др.

В 1623 году землепроходец Пянда проникает на реку Лену, где позднее (1630-е) основываются Якутск и другие городки. В 1637—1640 годах был открыт путь от Якутска к Охотскому морю вверх по Алдану, Мае и Юдоме. При движении по Енисею и Ледовитому океану промышленники проникли в устья рек Яны, Индигирки, Колымы и Анадыря. Закрепление Ленского (Якутского) края за русскими было закреплено постройкой Олекминского острога (1635 г.), Нижне-Колымска (1644 г.) и Охотска (1648 г.). В 1661 году был основан Иркутский острог, в 1665 году Селенгинский острог, в 1666 году Удинский острог.

В 1649—1650 годах казачий атаман Ерофей Хабаров достиг Амура. К середине XVII века русские поселения появляются в Приамурье, на побережье Охотского моря, на Чукотке.

В 1645 году казак Василий Поярков открывает северное побережье Сахалина.

В 1648 году Семен Дежнёв проходит из устья реки Колыма в устье реки Анадырь и открывает пролив между Азией и Америкой.

В 1686 году в Нерчинске проведена первая плавка серебра из Аргунских или Нерчинских серебряных руд. Впоследствии здесь возникает Нерчинский горный округ.

В 1689 году заключается Нерчинский договор, начинается приграничная торговля с Китаем.

XVIII век

В 1703 году Бурятия входит в состав Русского государства.

29 декабря 1708 года в ходе Областной реформы Петра I создана Сибирская губерния с центром в Тобольске. Первым губернатором стал князь М. П. Гагарин.

В 1721 году в Санкт-Петербурге в присутствии Петра I был повешен первый губернатор Сибири князь Матвей Гагарин. В назидание другим его тело на семь месяцев оставили висеть на площади перед Биржей. Официальные судебные документы свидетельствуют, что причиной государева гнева стало казнокрадство и родственный протекционизм. Другую версию изложил шведский географ Филипп Страленберг, 13 лет проживший в Тобольске, а вслед за ним и российский историк Петр Словцов в книге «Историческое обозрение Сибири» (1838): якобы «Гагарин злоумышлял отделиться от России, потому что верно им водворены в Тобольске вызванные оружейники и началось делание пороха». В том, что ещё в 1719 году князь Матвей тайно объявил о грядущем отделении Сибири от России, после многодневных пыток якобы сознались и некоторые из приближенных губернатора[24].

В XVIII веке происходит русское заселение степной части Южной Сибири, которое до того сдерживалось енисейскими кыргызами и другими кочевыми народами.

В 1730 году началось строительство Сибирского тракта.

К 1747 году вырастает ряд укреплений, известный как Иртышская линия. В 1754 году отстраивается ещё новая линия укреплений — Ишимская. В 30-х годах XVIII века возникает Оренбургская линия, упирающаяся одним концом в Каспийское море, а другим в Уральский хребет. Таким образом, появляются опорные пункты между Оренбургом и Омском. Окончательное упрочение русских в Южной Сибири происходит уже в XIX веке с присоединением Средней Азии.

В 1760 году Сенат издает указ «о приеме в Сибирь на поселение от помещиков, дворцовых, синодальных, архиерейских, монастырских, купеческих и государственных крестьян, с зачетом их за рекрут»[25], который позволял помещикам фактически отправлять неугодных крепостных в пожизненную ссылку в Сибирь. Результатом стал рост числа переселенцев и создание новых поселений, в основном, в притрактовой полосе Западной Сибири.

15 декабря 1763 года окончательно упразднён Сибирский приказ, ясак начинает поступать в распоряжение Кабинета Его Императорского Величества.

В 1766 году из бурят были сформированы четыре полка для содержания караулов по Селенгинской границе: 1-й ашебагатский, 2-й цонгольский, 3-й атаганский и 4-й сартольский.

В правление Петра I начинается научное исследование Сибири, организуется Великая Северная экспедиция. В начале XVIII века в Сибири появляются первые крупные промышленные предприятия — Алтайские горные заводы Акинфия Демидова на основе которых был создан Алтайский горный округ. В Сибири основываются винокуренные и солеваренные заводы. В XVIII веке в Сибири на 32 заводах вместе с обслуживавшими их рудниками было занято около 7 тысяч работников. Особенностью сибирской промышленности было использование труда ссыльных и каторжан.

В архитектуре складывается стиль Сибирского барокко.

XIX век

Административное деление

В результате административной реформы М. М. Сперанского 26 января (7 февраля1822 года именным указом [26] Азиатская Россия была разделена на два генерал-губернаторства: Западно-Сибирское с центром в Тобольске и Восточно-Сибирское с центром в Иркутске [27]. К Западной Сибири были отнесены Тобольская, Томская губернии и Омская область, к Восточной Сибири — Иркутская губерния, вновь образованная Енисейская губерния, Якутская область, Охотское и Камчатское приморские управления и Троицкосавское пограничное управление. Губернии делились на округа, а последние — на волости и инородческие управы.

22 июля (3 августа1822 года царем было утверждено 10 законов, составивших особое «Сибирское учреждение»: «Учреждение для управления сибирских губерний», «Устав об управлении инородцев», «Устав об управлении киргиз-кайсаков», «Устав о ссыльных», «Устав об этапах», «Устав о сухопутных сообщениях», «Устав о городовых казаках», «Положение О земских повинностях», «Положение о хлебных запасах», «Положение о долговых обязательствах между крестьянами и между инородцами»[28].

В 1833 году Сибирские губернии были объединены под надзор в Сибирский жандармский округ, поскольку в эти годы увеличился приток ссыльных (декабристы, участники польского движения 1831 года).

В 1848—1850 годах к Российской империи были присоединены территории Приамурья и Приморья.

Промышленность

Из 86 горных пород и минералов, добывавшихся к моменту крестьянской реформы в России, не менее 12 добывались только в Сибири. Сибир­ская горнодобывающая промышленность была сконцентрирована в юж­ных, более обжитых и удобных для жизни районах[29].

В XIX веке в Сибири активно развивается золотопромышленность, по объёму производства одно время превышавшая все остальные отрасли промышленности вместе взятые (См. Золотая лихорадка в Сибири, Ленские золотые прииски). Сибирь в середине века стала давать 70 % — 78 % от всей добычи золота в стране. Золотопромышленность по стоимос­ти продукции и численности рабочих стала крупнейшей отраслью горного дела в Сибири[30].

В то же время возникают новые бумажные, кожевенные, мыловаренные, стекольные, мукомольные производства.

Транспорт

В Сибири для судоходства использовалось не менее 24 рек. Из них лишь по восьми движение осуществлялось вверх и вниз по течению, на остальных шестнадцати велся лишь сплав товаров и леса по течению[31]. Речное судоходство ограничивалось природными условиями: лед на реках дер­жался от 5 до 8 месяцев, тогда как в Европейской России 2-7 месяцев. Довольно частые на си­бирских реках мели, пороги, шивера, необходимость «переволаки­ваться» значительно ограничивали размеры судов.

В 1844 году первый рейс между Тюменью и Томском совершил пароход «Основа». В 1860 году по рекам Западной Сибири плавали уже 10 пароходов, в 1880 году — 37, в 1894 году — 105 пароходов и 200 барж. Первый пароход на Енисее появился в 1863 году. В 1896 году на всех реках Сибири насчитывалось 172 парохода.

В 1805 году было закончено строительство Кругобайкальской дороги, что обеспечило бесперебойное сообщение с Забайкальем[32].

В 1890—1900-х годах была построена Сибирская железная дорога (иначе-«Транссибирская магистраль»), связывающая Сибирь и Дальний Восток с Европейской Россией. Железная дорога значительно изменила экономические условия. Отпала потребность в крупных посредниках, не нужно было создавать крупные годовые запасы товаров в торговых городах, например, Томске, Иркутске, Верхнеудинске. Товар доставлялся непрерывно в течение всего года по железной дороге мелкими партиями, торговля стала более мелкой, стала требовать меньше оборотного капитала и менее продолжительных сроков кредита[33].

Сельское хозяйство

В середине XIX века в Западной Сибири было 702 тысяч лошадей, 1113 тысяч голов крупного рогатого скота, 1452 тысяч овец; во всей Сибири имелось 266 тысяч оленей. На сто человек приходилось в Сибири 56, а в Европейской России — всего 26 лошадей, коров было соответственно 63 и 36, овец в Восточной Сибири 140, а в Европейской России — 61[34].

В середине XIX века урожай­ность в Сибири была несколько выше, чем в европейской части страны, после отмены крепостного права урожайность в Европейской России росла быстрее, чем в Сибири.

В начале XVIII века в Европейской России возделывалось 55 видов куль­тур, а в Сибири всего 14. В середине XIX века, число культур возросло в Европейской части до 113, а в Сибири до 29. В Сибири и на Дальнем Востоке перед Первой мировой войной было учтено 7,6 млн десятин пашни, что составило 0,7 % всей территории[35].

Финансы

До 1740-х годов существовал запрет на вексельные переводы из России в Сибирь и обратно. Правительство опасалось, что воеводы и губернаторы, прикрываясь купеческими вексельными операциями, смогут выводить из Сибири свои деньги. В Сибирь деньги перевозились в наличном виде.

С 5 декабря 1763 года по 7 июня 1781 года исключительно для обращения в Сибири чеканится медная Сибирская монета.

С 1769 года появились в обращении ассигнации (бумажные деньги). После разрешения вексельного перевода платежей из России в Сибирь начал распространяться безналичный расчет, начинается становление банковской системы. Открываются государственные банковские конторы для кредитно-вексельных операций в 1772 году в Тобольске, а в 1779 в Иркутске.

В 1800 году правила торговли с Китаем разрешали только бартерные операции. Запрещены покупка и продажа товаров за деньги, а также кредитные операции.

В 1830-е — 1860-е годы в Сибири появляются городские общественные банки[36].

Образование, наука, культура

В 1878 году основан Томский университет. До широкого распространения университетской и вузовской науки, роль научных центров в Сибири исполняли краеведческие музеи. Иркутский областной краеведческий музей был основан в декабре 1782 года.

В 1851 году в Иркутске был создан Сибирский отдел Русского географического общества (СОРГО). Через 27 лет он был разделен на два отдела Восточно-Сибирский и Западно-Сибирский (ВСОРГО и ЗСОРГО)[37].

Переселение в Сибирь

В 1795 году насчитывалось 595 тыс. ревизских душ (около 1200 тыс. человек). В 1840 году в Тобольской и Томской губерниях проживало 1294,7 тыс. чел., в т.ч. 67,4 тыс. ссыльных. В 1845—1855 годах, согласно Указу об организации переселения крестьян в связи с освоением Сибири от 8 (20) апреля 1843, переселилось 90,6 тыс. крестьян.

После крестьянской реформы 1861 года увеличился поток крестьян-переселенцев в Сибирь.

XX век

В начале XX века Восточная Сибирь становится тылом для русско-японской войны. Продолжается быстрое экономическое развитие Сибири, связанное со строительством Транс-Сибирской магистрали. Городское население Сибири с 1840 года до 1913 года выросло в 6,2 раза[38].

Во время гражданской войны летом 1918 года в Сибири свергается Советская власть, и Омск становится центром антибольшевистского правительства Колчака. 6 апреля 1920 года создаётся буферная Дальневосточная республика. После поражения белых войск в Сибири снова устанавливается советская власть.

В 1925 году вместо существовавших раньше губерний был образован Сибирский край с центром в Новосибирске, в 1930 разделённый на Западно-Сибирский край и Восточно-Сибирский край, впоследствии также разделённые на области.

В конце 1920-х годов начинается индустриализация Сибири. В 1920—1930-х годах развивается угольная промышленность в Кузнецком угольном бассейне. Строительство и новые заводы требуют рабочих рук. В 1928—1937 годах в Новосибирскую область прибыло 2706,1 тысяч человек, в Иркутскую — 777,1 тысяч, в Читинскую — 440,1 тысяч человек. К 1939 году доля городского населения Сибири выросла до 31,3 %[39].

Ещё до революции 1917 была построена железная дорога от Ново-Николаевска до Семипалатинска, а в 1926—1931 годах от Семипалатинска была построена Туркестано-Сибирская магистраль, соединившая Сибирь со Средней Азией.

Во время сталинских репрессий Сибирь становится местом массовой «кулацкой ссылки» и местом размещения лагерей ГУЛага.

Во время Великой Отечественной войны население крупных городов Сибири резко растёт за счёт эвакуации промышленности и людей из Европейской части СССР. В 1941—1942 годах в Сибирь прибыло около 1 миллиона человек[40].

В 1957 году по инициативе академиков М. А. Лаврентьева, С. Л. Соболева и С. А. Христиановича было образовано Сибирское отделение Академии наук СССР.

В 1950—1970-х годах на реках Сибири строится ряд крупных ГЭС (Новосибирская ГЭС на Оби, Енисейский каскад ГЭС, Ангарский каскад ГЭС). 8 июля 1974 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали».

Население Сибири

Год 1710 1851[41][42] 1911[43]
Население, тыс. человек 312,4 2268 8511,4

Карты Сибири

См. также

Напишите отзыв о статье "История Сибири"

Примечания

  1. [hist-phil.ru/publications/7487_Traditsii.pdf Деревянко А. П., Шуньков М. В. Развитие палеолитических традиций на Алтае и проблема становления человека современного вида. Преемственность и трансформации в древних и средневековых обществах по археологическими антропологическим данным // Традиции и инновации в истории и культуре, 2015]
  2. ИСТОРИЯ СИБИРИ. Учебное пособие / Ред. 3. Я. Бояршинова. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1987
  3. История Сибири. Учебное пособие / Ред. 3. Я. Бояршинова. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1987
  4. [science.sciencemag.org/content/351/6270/260 Early human presence in the Arctic: Evidence from 45,000-year-old mammoth remains, 2016]
  5. [tass.ru/nauka/2587974 Археологи: люди жили в Арктике уже 45 тыс. лет назад]
  6. [www.nature.com/nature/journal/v514/№ 7523/full/nature13810.html Genome sequence of a 45,000-year-old modern human from western Siberia]
  7. [elementy.ru/news/432345 Геном древнего обитателя Западной Сибири проливает свет на историю заселения Евразии]
  8. Т. А. Чикишева, С. К. Васильев, Л. А. Орлова «Зуб человека из пещеры Логово гиены (Западный Алтай)»
  9. Akimova E., Higham T., Stasyuk I., Buzhilova A., Dobrovolskaya M. et Mednikova M. «A new direct radiocarbon AMS date for an Upper Palaeolithic human bone from Siberia» // Archaeometry, 2010, V.52, pp.1122-1130.
  10. [earthpapers.net/polimorfizm-mitohondrialnoy-dnk-v-naselenii-pribaykalya-epohi-neolita#ixzz3PUyrwc8s С. Ю. Рычков «Полиморфизм митохондриальной ДНК в населении Прибайкалья эпохи неолита»]
  11. Молекулярно-генетическая характеристика неолитической популяции Прибайкалья: Анализ ПДРФ древней мтДНК из костных останков в могильнике Усть-Ида I / О. Ю. Наумова, С. Ю. Рычков, В. И. Базалийский, Н. Н. Мамонова, Л. Д. Сулержицкий, Ю. Г. Рычков // Генетика. – 1997. – Т. 33. – № 10. – С. 1418–1425.
  12. Ветров В. М. Древнейшая керамика на Витиме. Некоторые вопросы датирования и периодизации в каменном веке Восточной Азии // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири. Археология и современность: материалы 1-й Международной научной конференции. – Улан-Удэ, 2010.
  13. Ветров В. М. Усть-каренгская культура и её место в системе археологических памятников сопредельных территорий // Взаимоотношения народов России, Сибири и Дальнего Востока: История и современность. – М.; Иркутск; Тэгу, 1997. – Кн. 2.
  14. [burnews.ru/ozarenie-v-sibirskoj-tajge Озарение в сибирской тайге]
  15. Окладников А. П., Деревянко А. П. Громатухинская культура. Новосибирск, 1977
  16. [ihaefe.org/files/publications/full/priotkrivaya-zavesu-tisyacheletii.pdf Шевкомуд И. Я., Яншина О. В. Переход от палеолита к неолиту в Приамурье: обзор основных комплексов и некоторые проблемы. Селемджинская и громатухинская культуры]
  17. [cheloveknauka.com/poselenie-hummi-mnogosloynyy-pamyatnik-v-nizhnem-priamurie Поселение Хумми - многослойный памятник в Нижнем Приамурье]
  18. Самойленко П. Ю., Клюев Н. А. Археологические памятники Приморского края эпохи каменного века - достояние российской культуры // Культура: управление, экономика, право, 2011, № 1.
  19. Алексеева Э. В. Остатки животных из грота Чертовы Ворота // Неолит юга Дальнего Востока: Древнее поселение в пещере Чертовы Ворота /Ред. Ж. В. Андреева. М.: Наука, 1991. С. 205-212.
  20. Деревянко А. П. Новопетровская культура Среднего Амура. Новосибирск, 1970
  21. Гребенщиков А. В. «Ранний неолит среднего Амура: мифы и реальность». 2001. С. 49-61
  22. [era.library.ualberta.ca/files/wm117r51m#.V8muLuZf3UB Maternal and Paternal Polymorphisms in Prehistoric Siberian Populations of Lake Baikal, 2015.]
  23. Белов М. И. [www.ivki.ru/kapustin/journal/belov008.htm Арктическое мореплавание с древнейших времен до середины XIX века. — М.: Издательство «Морской Транспорт», 1956]
  24. [rusrep.ru/article/2011/02/22/sibir Антипин В. Гражданин Сибири // Русский Репортер, 2011. № 07 (185)]
  25. [elib.spbstu.ru/dl/327/Theme_5/Sources/Ukaz_1760.htm Указ Сената от 12 декабря 1760 года]
  26. [www.runivers.ru/bookreader/book9846/#page/35/mode/1up Указ Императора Александра I О раздѣленiи Сибирскихъ Губернiй на Западное и Восточное Управленiя].26 января (7 февраля1822 года
  27. И. В. Щеглов Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. Издание ВСРГО. Иркутск. 1883. стр. 253
  28. [www.runivers.ru/bookreader/book9846/#page/341/mode/1up Указ Императора Александра I О преобразованiи Сибирскихъ Губернiй по новому учрежденiю].22 июля (3 августа1822 года
  29. Дулов А. В. Географическая среда и история России (Конец XV — середина XIX вв.). М., 1983.
  30. Хроленок С. Ф. Золотопромышленность Сибири (1832—1917). Иркутск, 1990.
  31. Обзор внутреннего судоходства Европейской России за 1854 год. СПб., 1855
  32. Шахеров В. П. Торгово-промышленное освоение Юго-Восточной Сибири в конце XVIII — начале XIX в. — Новосибирск, 1987.
  33. Соболев М. Пути сообщения // Сибирь, её современное состояние и её нужды. Сб. статей. СПб., 1908.
  34. Арсеньев К. Статистические очерки России. СПб., 1848.
  35. История Сибири. Л., 1966. Т. 3.
  36. А. В. Старцев, Ю. М. Гончаров История предпринимательства в Сибири (XVII — начало XX в.)// Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1999 ISBN 5-7904-0087-6
  37. Краеведческие записки / Икут. обл. краев. музей. — Иркутск: Оттиск, 2001. — Вып. 8: Посв. 150-летию Вост.-Сиб. отд. Рус. геогр. о-ва (ВСОРГО).
  38. Природно-ресурсный потенциал Иркутской области. — Ир-кутск, 1998.
  39. Исупов В. А. Городское население Восточной Сибири в пе-риод социалистической реконструкции народного хозяйства СССР // Проблемы индустриального освоения Сибири в 20-30-е годы. Ир-кутск: Иркут. ун-т, 1991. С.87; Численность и состав населения СССР. По данным Всесоюзной переписи населения 1979 года: Стат. сб. — М.,1984.
  40. Мисевич К. Н. География населения Сибири. — Иркутск, 1992.
  41. Кеппен П. Девятая ревизия. Исследование о числе жителей в России в 1851 г. СПб.
  42. Без учёта численности войск
  43. Азиатская Россия. СПб., 1914. Т. 1.

Литература

Ссылки

  • [www.zaimka.ru/ Сибирская Заимка] — электронный научно-популярный журнал по истории Сибири.
  • [www.sibheritage.nsc.ru/ Освоение Сибири: информационные ресурсы]
  • [rgo.msk.ru/commissions/historical/2006_03_24.html Историко-географические особенности заселения и хозяйственного освоения юга Западной Сибири]
  • [history.nsc.ru/ Институт истории СО РАН]
  • [ctl.tpu.ru/files/lukieva1.pdf Е. Б. Лукичёва. «Историческое краеведение» Томский политехнический университет]
  • [archive.is/20130126140548/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=279&n=15 Евгений ВЕРШИНИН. Наказал Бог народ — наслал воевод]
  • [www.arseniev.org/content/?s=41&a=103 Багрин Е. А. «ОХОЧИЕ ЛЮДИ» НА ВОЕННОЙ ГОСУДАРЕВОЙ СЛУЖБЕ В ПРИБАЙКАЛЬЕ И ЗАБАЙКАЛЬЕ в XVII в.]
  • [ostrog.ucoz.ru/ Города и остроги земли Сибирской]

Отрывок, характеризующий История Сибири

– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.