Доисторические Нидерланды

История Нидерландов
Древние времена
Доисторические Нидерланды
Кельтские племена
Германские племена
Римская эра
Великое переселение народов
Средневековье
Франкское государство / Франки
Священная Римская империя
Бургундские Нидерланды
Семнадцать провинций
Испанские Нидерланды
Взлёт и падение Голландской Республики
Восьмидесятилетняя война
Республика Соединённых провинций
Золотой век
Батавская революция
От республики к монархии
Батавская республика
Голландское королевство
Первая французская империя
Соединённое королевство Нидерландов
Нидерланды в наши дни
История Нидерландов (с 1900)
Нидерланды во Второй мировой войне
Luctor et Emergo
Защита от наводнений в Нидерландах

Доисторический (дописьменный) период в истории Нидерландов охватывает время с появления первых доисторических людей и до захвата её территории римлянами. Все сведения о данном периоде происходят только из археологических источников.

Нижний и средний палеолит

Неандертальцы, занимавшиеся охотой и собирательством, заселили территорию современных Нидерландов ещё в эпоху среднего палеолита. Находки, относящиеся к неандертальцам, спорадичны и для некоторых периодов вообще отсутствуют — возможно, их отсутствие связано с чередованием оледенений и потеплений. Неандертальцы обитали в Европе и, в частности, на территории современных Нидерландов, в конце среднего плейстоцена (465—128 тыс. лет назад) и позднего плейстоцена (128 — 11,5 тыс. лет назад) на северо-западе Европы.

Древнейшие известные следы неандертальцев на территории Нидерландов относятся к среднему палеолиту, около 250000 лет назад, и представляют собой остатки стоянки в карьере Бельведер близ Маастрихта и в карьере Квинтелойен близ Ренена. В местонахождение Мидельдьеп на дне Северного моря в 15 км от побережья обнаружен фрагмент лобной кости неандертальца.

Точно неизвестно, когда в Европу попали кроманьонцы, однако их первые следы относятся ко времени последнего ледникового периода.

Верхний палеолит и окончание последнего оледенения

Во время последнего оледенения (14650 — 11650 лет назад) на территории Нидерландов были представлены пять археологических культур: мадленская, гамбургская, кресвельская, Федермессер и аренсбургская.

С начала голоцена (около 11700 лет назад — до настоящего времени) температура начала расти, что привело к подъёму уровня моря и образованию Северного моря в нынешних границах. Возможно, эти факторы способствовали переселению мезолитических охотников и собирателей подальше от побережья на материк, однако их переход к оседлому образу жизни произошёл намного позднее. К этому периоду относится каноэ из Пессе — до настоящего времени старейшая известная лодка-долблёнка в мире. Вместе с повышением атмосферной температуры сфера обитания северного оленя смещается на север, и вслед за ним мигрируют и охотники на северного оленя. Оставшиеся группы населения адаптировались к изменившемуся климату. Наряду с охотой в хозяйстве играли роль рыболовство и сбор дикорастущих растений и плодов. Поскольку люди больше не могли рассчитывать на северного оленя как источник пищи, поселения стали более постоянными.

Неолит

В эпоху раннего неолита произошёл окончательный переход от кочевого образа жизни, связанного с охотой и собирательством, к оседлому земледелию и скотоводству, именуемый среди историков неолитической революцией. Об этом можно судить по предметам, найденным в захоронениях, а также по следам земледелия на лёссовых плато в Южном Лимбурге. Люди начали окультуривать растения и одомашнивать животных, таких, как собака, овца, коза, крупный рогатый скот и свиньи. Появляются и новые растения — в частности, злаки, чечевица и горох. Наряду с этим появляются и антропогенные изменения в ландшафте. В результате земледелия происходит обезлесение, однако благодаря приросту продуктов питания по сравнению с прежним образом жизни происходит также прирост населения. С этим периодом связаны находки культуры линейно-ленточной керамики (около 5500 — 4400 гг. до н. э.) и наследовавшей ей рёссенской культуры (около 4500 — 4000 гг. до н. э.) в лёссовой местности на юге Лимбурга. Указанные культуры не могли расселиться далее в низменностях, поскольку они ещё не имели плуга, чтобы вспахивать суглинок, малопригодный для земледелия. По данной причине в суглинковых низменностях ещё длительное время были распространены охота и собирательство. Там, где в настоящее время расположены прибрежные провинции, в эпоху неолита находилась огромная заболоченная дельта, где имелось множество небольших озёр, болот и ручьёв. В те времена озера Эйсселмер ещё не было — вместо него существовало огромное болото, на котором обитало множество птиц и рыб, служивших для охотников и рыбаков источником пищи.

Около 4500 г. до н. э. по пока непонятной причине временно исчезает земледельческая культура на юге современных Нидерландов. Около 4300 г. до н. э. имеются лишь отдельные следы охотников и земледельцев, т.наз. свифтербантской культуры (около 5300 — 3400 гг. до н. э.). В последующий период, средний неолит, оставляют после себя следы михельсбергская культура (около 4400 — 3500 гг. до н. э.), в то время как культура воронковидных кубков (около 4350 — 2800/2700 гг. до н. э.) на севере сооружает дольмены, а на западе существует флаардингенская культура (около 3500 — 2500 гг. до н. э.).

Медный и бронзовый век

См. также: Северо-западный блок

В позднем неолите на территории Нидерландов были отмечены следы двух различных культур: шнуровой керамики (около 2850—2450 гг. до н. э.) и затем колоколовидных кубков (около 2700—2100 гг. до н. э.). Возможно, именно с ними связано появление в Нидерландах колеса, что способствовало торговле на большие расстояния. Впервые возникает обработка металла, на что указывают каменные наковальни и медные кинжалы, найденные у деревни Люнтерен в историческом регионе Велюве, что означает переход к эпохе бронзового века. Эта эпоха принесла процветание на территорию современной провинции Дренте, где, вероятно, пролегала важная торговая трасса, ведущая в направлении Балтийского моря и Скандинавии.

В этот же период возникает хилверсюмская культура (около 1800—1200 гг. до н. э.), в которой происходит дальнейшее развитие земледелия, в частности, начинается хозяйственное использование навоза, соломы и запасание фуража для скота на зиму. Ядром данной культуры была территория современной Фландрии и юга Нидерландов. К северо-востоку от неё существовала элпская культура, а на территории современной Западной Фрисландии — хоогкарспелская культура (Hoogkarspelcultuur). Указанные культуры, объединяемые под термином «северо-западный блок», имели множество сходных черт и входили в сеть торговых обменов северо-западной Европы бронзового века. Люди культур северо-западного блока были, по-видимому, не кельтами, так как с появлением в этих местах в позднем бронзовом веке культуры полей погребальных урн, иерархичной по своему устройству, происходит разрыв с прежними относительно эгалитарными культурными традициями.

Железный век

См. также: Доримский железный век и Римский железный век

В эпоху железного века, начиная примерно с 1000 г. до н. э., из центральной Европы на территорию Нидерландов проникают кельты (гальштатская культура). Со временем, примерно с 450 г. до н. э., гальштатскую культуру сменяет латенская культура, которая существует в центральной и западной Европе до наступления римского периода в 1 в. до н. э.

В отличие от докельтских культур, относительно эгалитарных, кельтское общество было аристократическим, с военной и друидской элитой. Кельты пользовались золотом как мерилом богатства, как показателем военного статуса — более престижного, чем можно было достичь через земледелие. Наиболее высокий статус имели воины, во главе которых стояли вожди. Возможно, подобная форма социальной организации стала возможной благодаря росту торговых обменов. В результате также происходит рост ремесленного труда. Началась торговля доспехами, оружием и сбруей на торговых площадях, из которых постепенно вырастали оппидумы.

Привлечённые богатством кельтов, во 2 в. до н. э. германцы начинают мигрировать на запад. Их миграция облегчается рыхлостью кельтской общественной структуры, отсутствием организационной связи между различными кельтскими племенами. У германцев тоже было аристократическое общество, состоявшее из благородных, свободных, зависимых и рабов. В верховьях рек, в связи с повышением уровня моря (трансгрессией) населению пришлось бороться с ухудшением условий проживания, в результате чего возникают, в частности, «кельтские поля», начинается сооружение на болотах искусственных холмов (насыпей), тогда как на западе начинается добыча торфа из болот.

До определённого времени исторические источники (древнегреческие и древнеримские) недостаточно чётко отличали германцев от кельтов. Помимо того, происходил процесс попадания германских по происхождению племён под культурное влияние кельтов, или наоборот.

О верованиях кельтов и германцев в дописьменный период известно мало. Римские источники описывают их поверхностно, в приукрашенном виде. Германская мифология того времени, на заре новой эры, скорее всего, сильно отличалась от известной нам скандинавской и западногерманской, дошедшей до нас, например, в «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона.

См. также

• История Бельгии
• История Люксембурга

Литература

• Щукин М. Б. На рубеже эр. Опыт историко-археологической реконструкции полит. событий III в. до н. э. — I в. н. э. в Вост. и Центр. Европе — СПб. ФАРН 1994. — 323 с. ил.
• Bogucki, Peter and Pam J. Crabtree (ed.) Ancient Europe, 8000 B.C. to A.D. 1000: An Encyclopedia of the Barbarian World (Volume I—II).

Отрывок, характеризующий Доисторические Нидерланды

– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.